Ястреб был небольшой темной птицей с зоркими желтыми глазами. И когда девушка подбросила его на руке и крикнула: «Пошел!» – он стремительно метнулся за стаей уток, взлетевшей над камышами.

– Как налетел! Как налетел! – весело захлопала в ладоши охотница и пустила коня в сторону улетавшей с шумным кряканьем стаи.

Она скакала легко и красиво. Ветер развевал ее длинные отливавшие золотом волосы, полоща малиновый бархатный плащ с искрящейся вышивкой. Под девушкой была белая кобылица, горячая и быстрая, и всадница правила ею почти без усилия, поглощенная видом ворвавшегося в стаю диких уток ястреба. И когда тот с лета сшиб самую крупную из птиц, она даже азартно вскрикнула.

Следом за всадницей поскакали пятеро верховых. Ни одного из них не беспокоило, чем кончится бросок птицы, – их волновала только сама охотница, грациозная, быстрая, порывистая.

Девушка соскочила с лошади у самых камышей, откуда доносился треск и шорох упавших птиц. Она хотела кинуться в заросли, но потом резко остановилась и оглянулась.

– Эй, Пушта, или ты, Гуннар, пойдите заберите у ястреба добычу. Да вабило[26] возьмите, отвлечь его надо, иначе, того и гляди, разорвет утку.

– Не разорвет, – уверенно произнес один из спутников, крупный рослый варяг с длинными белыми волосами ниже плеч. Он шагнул в заросли, по пути перехватив у подоспевшего отрока связанные вместе голубиные крылья – вабило. – Ястреб уже седьмую птицу берет сегодня. Небось, успел полакомиться, не голоден.

У варяга был низкий глухой голос, говорил он спокойно, видно, охотничий азарт никак не задевал его. И все же, когда он возвращался с пойманным соколом на одной руке и с висевшим головой вниз мертвым селезнем в другой, на его суровом лице появилось некое подобие улыбки:

– Клянусь памятью предков, я тебе несказанно угодил, княжна, подарив такого отменного охотничьего ястреба.

– Ах, еще как угодил, Гуннар, как угодил!

Она приняла у Гуннара ястреба с улыбкой, любуясь птицей. Суровый Гуннар тоже засиял, видя ее радость.

Еще один из спутников княжны поспешил приблизиться. Был он в запашной полосатой одежде иноземного фасона, из-под высокой парчовой шапки на спину длинными спиралями падали завитые черные волосы. Видя, как красавица княжна благодарит варяга за птицу, он недовольно дернул удила, заставив своего горячего каурого едва ли не вздыбиться.

– У вас всегда есть доброе слово для Гуннара, Светорада. И вы словно уже забыли, как я угодил вам, приведя из степи эту белогривую кобылицу, на которой вы летаете, точно сами стали соколом.

– Разве я мало добрых слов сказала вам за этот подарок, благородный Овадия? – чуть склонив головку набок, лукаво прищурилась княжна. – Но и Гуннару следует отдать должное за его ястреба. Он сам поймал его, приручил и выпестовал для охоты. Так, Гуннар?

Великан Гуннар лишь исподлобья глянул на горячившегося иноземца.

– Этим хазарам только одного и надо – чтобы их без конца хвалили, будто однажды сказанного мало.

– Похвалы всегда приятны, – с заметным иноземным выговором молвил третий спутник княжны, по виду византиец, в наброшенной на плечи красиво заколотой золочеными пряжками хламиде. – Но вижу и без похвал, насколько я угодил княжне, одарив ее этим малиновым бархатом. Вы в нем просто цесаревна!

Девушка по очереди взглянула на каждого и звонко рассмеялась.

– Вы бываете такими забавными, клянусь Живиной благодатью! Но я хочу, чтобы вы знали: я умею ценить тех, кто делает мне добро, и в сердце моем всегда много места для благодарности.

Она вскочила в седло и вновь с улыбкой посмотрела на них. И у мужчин невольно перехватило дыхание от ее красоты.

Не будь дочь Смоленского князя такой нарядной, знатной и родовитой, она все равно обращала бы на себя внимание необычайной привлекательностью. От своего отца викинга Светорада унаследовала точеную правильность черт и яркую светлость пышных золотых волос, а от матери славянки – некую яблочную мягкую прелесть. Румяное, как наливное яблочко, личико княжны было нежно округлым, с изящно очерченным подбородком и сочным, как спелая ягода, ртом. Светло-карие глаза Светорады – огромные, мерцающие золотистыми искорками, с длинными черными ресницами, казались особенно выразительными в сочетании с обрамлявшими лицо светлыми кудрями.

Глядеть бы на нее не наглядеться – изящную, юную, излучающую радость. Но сопровождавшие княжну мужчины желали не только любоваться ею. Они хотели получить ее всю, с ее яркой красотой, богатым приданым и родством с могущественным Смоленским князем. Поэтому, подчиняясь прихоти своенравной Светорады, и гоняли они с утра коней по болотистым лугам, охотились с ястребом, только бы находиться рядом, добиться ее расположения, чтобы она намекнула отцу, кто ей более приятен. Ибо Эгиль Золото уже дал понять, что затрудняется выбрать более достойного жениха и предоставляет выбор самой Светораде.

К княжне не спеша приблизился пожилой охранник, принял с ее руки ястреба. Он, как и молодой отрок слуга Пушта, не состоял в женихах, привык к княжне с ее малых лет и сейчас видел в ней не объект любования, а обычную своенравную хозяйку, которой нет дела до того, что его старые косточки гудят после этих блуканий по болотам.

– Домой вертаемся, княжна, али как? Даже ястреб ваш утомился, на дичь и не поглядывает.

И действительно, ястреба уже не привлекла пролетевшая мимо очередная стая птиц, он взъерошил перья, нахохлился. Княжна поглядела на птицу с сожалением и передала охраннику.

– Вот что, Щербина, езжайте-ка вы с Пуштой назад, а мне охота еще проехаться. Да не хмурься, отец не станет серчать. Князь сам понимает, каково это проехаться в такой погожий день на добром коне, да еще под охраной столь достойных витязей.

И она, по-особому улыбнувшись каждому: варягу, хазарину и греку, – пустила свою лошадку вскачь.

Старый Щербина только покачал головой, глядя вслед княжне.

– Заморочит она им голову, всем троим. Мы ведь уже такое видывали, не так ли, Пушта?

Но отрок, не очень-то довольный предстоящим возвращением в дымный город, только хмыкнул, перекинув через плечо связку убитых птиц.