Было решено, что в поход князья выедут в день, посвященный Перуну. Варягов это тоже устроило, так как это был еще и День Тора,[85] а выступить в поход в этот день считалось у скандинавов добрым предзнаменованием: Тор, сильнейший из богов, пошлет воинам удачу, даст им отвагу, наполнит воодушевлением. А поскольку большинство шедших на Киев были варягами, то время, выбранное для начала похода, считалось наиболее удачным.

Олег вскоре опять уехал в Гнездово, а Игорю, хотя тот едва ли не на крик срывался, требуя взять с собой, старший князь строго приказал оставаться в Смоленске, следить за Днепром да охранять родню невесты и ее саму.

– Он так и сказал: береги их, – рассказывала вечером в кузне у Дага Потвора, прибежавшая сюда поболтать с кузнецом и Стемкой. – А еще, говорит, себя береги. Если с договором не сладится, если угры пойдут на сечу и если, борони боги, самого Олега порешат, то кто же встанет над Русью, как не сын Рюрика? Так и молвил, клянусь своей берегиней-охранительницей, – расширила голубые глазки Потвора и поцеловала оберег-лунницу на груди. – Да только Игорь остался недоволен. Понурый такой ходит, злой, ни с кем не разговаривает, даже вечером в гридницу не вышел, ужинал в дружинной избе вместе с оставшимися воинами.

– Ну, а когда Эгиль Золото выезжает? – спросил Стема, раскладывая на лавке наконечники стрел, изготовленные для него Дагом.

Потвора только хмыкнула, разглаживая вышитую тесьму на поневе.

– Завтра с утречка и собирается. День Тора уже наступает, вот на рассвете он и поднимет парус, до Гнездова доплывет, а там к остальным кораблям примкнет. Ну и мой Ингельд с ним.

И вздохнула тихо. Нерадостно было ей, что полюбовник уезжает, да еще и не захотел с ней последнюю ночку провести, все Игоря утешает. Зато Даг был доволен, что Потвора без внимания Ингельда осталась. Поглядывая на пригорюнившуюся девушку, он отложил инструменты, которые складывал на верстаках, вытер руки и достал с полки миску со сладкими стеблями дягиля на меду. Протянул Потворе со смущенным видом. Огромный Даг немного робел перед рыженькой шустрой Потворой, хмурил брови под обвивающим чело ремешком, а сам все улыбнуться пытался. Отблеск огня в горне освещал его крупное лицо с резкими чертами, тени плясали, и улыбка Дага выглядела какой-то вымученной. Стема заметил это, а вот Потвора и не глянула. Взяла сладкие зеленые ломтики дягиля, стала есть, причмокивая.

– А князь что, все с Гордоксевой прощается? – решился наконец подсесть на скамью рядом с девушкой кузнец. Спрашивал не столько из интереса, а сколько чтобы привлечь внимание милой ему Потворы.

Та ответила, не переставая жевать:

– Прощается. Да только тяжелое у них прощание выходит. И что это наслали на сударыню нашу волхвы, раз она то в крик, то в рыдания бросается. Не пущу, – говорит, даже в ноги князю при нас падала, на коленях ползала, умоляя.

– Княгиня-то привыкла, что мир и лад у нас долгие годы, – кивнул Даг, – вот и страшится отпускать мужа в поход. Да только разве князя-варяга возле жениного подола удержишь? Уж лучше бы Гордоксева проводила его достойно, как пресветлой княгине полагается.

– Много ты понимаешь! – осторожно отодвинулась от Дага Потвора. – Кликушу-то убили? Вот Гордоксеве и страшно, что беды на нее теперь навалятся.

– Подумаешь, бесноватую какую-то порешили! – вновь придвинулся Даг. – А вот волхвов княгиня разогнала зря. И седмицы не минет, как светлый праздник Ярилы[86] настанет, надо требы приносить, а капища пустые стоят. Лучше бы Гордоксева постаралась исправить то, что в гневе совершила. Ну а ты, Потворушка, пойдешь ли росой умываться в Ярилин праздник? Пойдешь со мной к кострам напитки пить да хороводы вести?

Стема уже давно поглядывал на них, дивясь, отчего дворовая девка так глуха и слепа к вниманию кузнеца. И подумал, что пора ему уходить, пусть эти двое между собой разберутся. Сгреб свои наконечники, засунул в кожаную суму на поясе – и к выходу.

– Вы тут поворкуйте, голубки, а я пойду.

Однако Потвора вышла почти сразу же за ним.

– Ишь, чего надумал Даг этот! Меня княжич Ингельд любит, а этот лезет своими засаленными ручищами. Вот пожалуюсь на него Ингельду…

– Ну и дура! – оборвал ее Стема.

Они остановились под навесом в проходе между бревенчатыми хозяйскими постройками. Здесь было почти темно, только огромная круглая луна освещала впереди обширный двор детинца с рядами елей, за которыми угадывались постройки терема – резные столбы высокого крыльца, затейливые завитушки вдоль скатов крыши, узоры на ставнях оконных наличников. Красиво!

– Ты в тереме привыкла жить, девка, – заговорил Стема, сытно есть, мягко спать. Сама княжна тебя в наперсницы взяла, будто ты боярышня какая. А еще и Ингельд приголубил. Вот и возомнила, что взлетишь высоко. Но на самом деле Ингельд уплывет завтра, только ты его и видела. Да и княжна вскоре в Киев отбудет, где ее окружат дочери нарочитых бояр и купцов, не до тебя ей будет. И останешься ты одна-одинешенька. А Даг – кузнец славный. Стала бы его женой, жила бы, горя не ведая.

– Много ты понимаешь, вертихвост! – взмахнула рукой Потвора. – Да если я от Ингельда понесу… Что мне за радость замуж за кузнеца выходить да ухватом у его дымной печи орудовать! А если рожу от княжича, он мне и усадебку выделит, и деревеньку со смердами подарит, чтобы жила безбедно да ребеночка от него растила. А не он, так княгиня Гордоксева обо мне позаботится, раз я внука ей подарю.

– Э, да ты решила, что уже и небеса руками ухватила, – хмыкнул Стема. А потом спросил: – Никак уже понесла?

Потвора промолчала, что можно было понять и как утверждение, и как сомнение.

– Ну, размечталась, – негромко засмеялся Стрелок, притянул Потвору к себе за косу, даже поцеловать хотел, да наткнулся на ее липкие после сластей губы и передумал. – Сходила бы лучше с Дагом в Ярилин праздник погулять. Хоть обнадежишь парня. А твои мечты о сладком уделе… Эх, девка! Княгиню Гордоксеву еще убедить надо, что ты от Ингельда дитя носишь. Я ведь могу подсказать, что не только с Ингельдом ты тешилась в дружинной избе. Помнишь, небось? Уж я родинку у твоего пупка разглядел и дорожку в лоно твое не пропустил, поверь мне. Как поведаю Гордоксеве, что ты моего нагулыша ей во внуки навязываешь…