Вечером Хравн едва не рвал на себе бороду:

– Словно сам Локи одурманил тебя, Гуннар! Ну и что с того, что твоей Лисгладе нездоровится? Всем может нeпоздоровиться, если люди князя разыщут нас тут.

И объяснял: он с самого начала был против идеи Гуннара торчать в этих лесах. Хравн за это время всю реку Бобр на лодке объездил – дрянная река. Мелкая да извилистая, драккару будет тяжело развернуться. И мели куда ни глянь, Не один раз придется высаживать людей на берег и тянуть «Красный Волк» на буксире. А это все время, время… Да и потом, когда войдут в Березину, им надо будет миновать не одну вышку русов, куда весть о исчезновении княжны, возможно, уже дошла. А потом от Березины еще и волоком до Немана пробираться. Дальше-то земли чужие начнутся, там не страшно. Но как успеть? Нет, видимо, боги помутили разум сына Кари Неспокойного, раз он втравил их в такое дело, а теперь еще хочет увязнуть в нем. Ждать велит. Чего ждать, спрашивается?

– Ты пойми, Хравн, – угрюмо возражал распалившемуся кормчему Гуннар. – Нездоровится ей. Она от меня не понесла и… Мне даже местные бабы говорили, что женщине поначалу, после мужика-то, может и тяжело быть. Вот и Лисглада себя неважно чувствует, лежит в избушке, скорчившись. И она меня попросила… Понимаешь, по-доброму попросила. Мне трудно ей отказать. И что для нас еще какие-то несколько дней? Может, наоборот, потеряв надежду, русы вообще перестанут ее искать.

– Ты совсем утратил разум, Гуннар? Кого перестанут искать? Невесту Ингвара Киевского? За которой Смоленск отдан? Да ее будут разыскивать до тех пор, пока между родней Лисглады и Хельгом Мудрым[131] не заключат новый договор. А мы тут, как в логове у троллей. И скрыться не сможем, если обнаружат. Затравят, как волков во время облавы. Нет, клянусь собственной судьбой, ехать нам надо немедленно!

И тут обычно спокойный Гуннар разъярился:

– Слушай, Торчащая Борода, когда твой побратим Бьорн метался на соломе, раненный медведем, ты и не вспоминал о спешном отъезде. А теперь хочешь, чтобы я свою избранницу уморил дорогой?!

Стема вслушивался в их быструю речь, многого не понимал, однако главное уловил. Кормчий согласился подождать еще три дня, а если женские недомогания княжны не пройдут к тому времени, Хравн попросту велит сделать для нее настил на палубе, покрыть его медвежьей шкурой Бьорна, и княжну удобно расположат на ней. Ничего, плыть на мягком ложе да по тихой реке ей не будет тяжело. Отойдет в дороге.

Значит, есть еще три дня. И к концу этого срока Стема решился еще кое на что: принес к охранявшим драккар Кетилю и другому варягу бурдюк с самым крепким стоялым медом, какой только удалось раздобыть в селище, напоил их, после чего оба стража захрапели. Вот тогда он пробрался на драккар и поджег сложенную на корме поклажу с провизией. Затем быстро юркнул на берег и прокрался на сеновал к своей местной ладе. И хотя вскоре со стороны «Красного Волка» стали раздаваться крики, а за деревьями замелькали отсветы огня, он и не вздумал появляться.

Когда пришел утром, сонно почесываясь, Гуннар поглядел на него недобро:

– Зачем вчера споил Кетиля с Олафом? По твоей вине все.

– Да я что… – недоуменно вытаращил глаза Стема. – Ведь просто хотел угостить приятелей, которых ночной дождик донимал, а потом милая меня кликнула, я и ушел. Откуда мне было знать, что они так напьются?

Кетиль с Олафом только виновато кивали и твердили: не помним ничего, мед уж больно крепкий попался.

– А ведь кому-то хотелось, чтобы вы не сохранили наше добро, – заметил Ульв, и его узкое лицо с запавшими щеками показалось Стеме и вправду волчьим. И смотрел этот рыжий на него как волк.

– Ты глазами-то не сверкай! – сам пошел в наступление Стема. – После исчезновения княжны на мне шапка горит побольше вашего. Вы по приказу Гуннара, своего главного, действовали, а я… Случись что, меня первого не помилуют.

При этих словах понуро стоявший Кетиль поднял голову и стал выяснять, как это вышло, что у Стейнвида шапка загорелась? Выходит, у других тоже? Неужели пострадали люди, когда тушили пламя на драккаре? Он, Кетиль, век себе такого не простит.

Стема вдруг увидел среди собравшихся у драккара Светораду. И заметил, что, услышав слова Кетиля, она рассмеялась. У парня даже на душе отлегло: если она смеется, значит, не так все и плохо. Еле заставил себя отвернуться от смеющейся княжны, такой яркой показалась ему ее возродившаяся красота…

На «Красном Волке» сгорела почти вся заготовленная в дорогу провизия: мешки с крупами, сушеная рыба, вяленые окорока, то есть все, что дало бы варягам возможность передвигаться, не думая о пропитании. Сам корабль тоже пострадал. Пока его починят… Но варяги оказались умелыми корабелами. Да и местных заставили помогать: лес валить и пилить на доски, варить смолу, сами работали не покладая рук. И трех дней не прошло, как поврежденный борт драккара был обшит новым тесом и густо просмолен. При этом Гуннар потребовал, чтобы им приготовили новый провиант. Тут, конечно, местные заартачились, но им быстро дали понять, что варягов лучше слушаться, иначе они сами возьмут сколько захотят. Так что вскоре на корме драккара блеяли козы, кудахтали куры в плетеных клетках, лежали вязанки вяленой рыбы и мешки с овсянкой, не забыли даже большие корзины с яйцами, проложенными соломой для сохранности.

Ночь перед отъездом варяги провели на берегу, не желая оставлять на произвол судьбы только что приведенный в порядок драккар.

Вместе с другими Стема лежал на сырой после прошедшего дождя земле, завернувшись в шкуру. Стоял туман, свет от костра на берегу был тусклый, то один, то другой варяг отходил от костра и укладывался спать, прижимаясь к товарищу, чтобы защититься от сырости. После целого дня сборов все устали, засыпали быстро. Что для них, привыкших к холодному ветру и морю, эта туманная сырость в лесу дреговичей? Даже под теплую крышу мазанки никто не хотел идти. Ульв Щеголь, и тот не пошел, хотя за прошедшие дни успел переспать почти со всеми женщинами в селище. Сейчас он устроился рядом со Стемой, и парню его храп мешал вслушиваться в негромкую речь кормчего Хравна. Тот был доволен, что наконец-то у них все готово, и благодарил богов за посланные дожди. Хравн надеялся, что река поднялась, стала глубже и им не придется тащить корабль волоком через мели, тем более что берега тут топкие, поросшие кустарником. А вообще он собирается дойти до Березины так скоро, как только возможно. Слушая это, Стема все больше приходил в отчаяние. И когда, наконец, Гуннар велел всем ложиться, чтобы выспаться перед дорогой, Стема принял отчаянное решение. До последнего момента он хотел остаться с варягами – за Светорадой надо было присматривать, да и к своим опасно возвращаться после содеянного. Однако теперь… Ему уже было все равно. Поэтому – была не была!