Спал нынче Стема, пожалуй, как никогда в жизни много. Снилась ему Светорада… Ее смех, разлетающиеся по ветру волосы, прозрачные светло-карие глаза под длинными черными ресницами, ее нежная кожа, улыбающийся сочный рот… Вот они плавают вместе в реке, брызгаются и хохочут, вода несет их легко. Хорошо-то как!.. И Светка такая… Вдруг Стеме становится тревожно, он начинает озираться и видит вдоль берега силуэты людей. Он понимает, что из этой солнечной реки им нельзя выходить, только тут, на воде, спасение. Ибо там, вдоль текучей воды, стоят все они: суровый Эгиль, мутный, как будто под слоем меда, Игорь в высоком островерхом шлеме, а с ним мрачно поглядывающий Олег. Там же и Ольга, напряженная, недобрая, нервно теребящая переброшенные на грудь косы. И все они отчаянно злы на них со Светорадой, поэтому и нужно держаться подальше от берега, уплывать… в ночь… Какая, к бесу, ночь, если только что вода в реке искрилась солнцем. Но нет, уже темно, плещет волна. Ах, только бы им удержаться на ней, только бы уплыть… Ведь теперь без Светорады Стемке не жить. Да и ей без него. А волна все несет, несет…
– Света! – вскидывается он со сна.
– Тише, тише, – оказывается рядом отец, мягко укладывает, убирает со лба сына влажные волосы. – Все уже хорошо, успокойся.
У Стемы кружится голова, дышать тяжело.
– Вынес бы ты меня на двор, батя. Притомился я уже лежать.
– Повремени, сын. Слаб ты еще. Того и гляди раны могут раскрыться. Ведь едва тебя выходил. Так что лежи, отдыхай да набирайся сил.
Кудияр садится рядом, начинает вести с сыном речи. Наговорились они, пожалуй, на всю жизнь. Правда, говорил в основном Кудияр. Рассказал Стеме, как Гордоксеву приносили в жертву, как она покорно выпила поднесенное ей волхвами питье, а потом безучастно шагнула с кручи над Днепром, канула в воду, как камень… Только круги пошли. Кудияр тогда на празднике напился до полусмерти. Смутно помнил, как люди кричали и плясали, когда пошел дождь, когда Перун принес, наконец, на землю дожди с грозами. Ливни шли без конца. Кудияр же все пил.
– Ты ведь всегда любил княгиню Гордоксеву, – осмелился как-то заметить его сын.
Бывший воевода только кивнул седой головой.
– Всегда. Знаешь, сын, я ведь в молодости как ветер был, носился где попало, бабам и девкам подолы задирал. А потом… Словно очаровали меня. Баб ведь под солнцем много, а мне ни одна душу не всколыхнула так, как Гордоксева. И сколько бы потом у меня ни было случайных полюбовниц, ни к одной сердцем не прикипел. Так-то.
Стема глядел на седую голову отца. Откуда седина-то? Оттого ли, что уже пора пришла, или из-за него, единственного признанного своим сына? А может, появилась, когда ладу его в реке утопили, а он должен был смотреть. Стема не расспрашивал. Видел, что отец опять возится со своими травами, ступками и пестиками. Что-то толчет, напевая негромко.
Стема отворачивался, рассматривал на полках вдоль бревенчатых стен избушки всякие лубяные коробки и деревянные миски, развешанные пучки трав, печку каменку. А думалось ему о Светораде… Если вдруг выйдет так, что он повторит судьбу отца? Что полюбит только одну-единственную? А то, что он полюбил Светораду – это Стема понимал. Ненавидел когда-то, злился на нее, а потом… Когда успела зачаровать-то его легкомысленная Светка? Вертихвостка, насмешница, плясунья безудержная? И красота несказанная… и сердце золотое. Княжна… княгиня будущая. Может, Стема сошел с ума, раз полюбил недоступную ему девушку, но, видно, это у него наследственное… Хоть в чем-то пошел в отца. Но Стеме повезло больше, ведь его избранница ответила ему взаимностью. «Никогда и никого я не любила так, как тебя», – сказала ему Светорада, и он ей верил. Какая пара из них могла бы выйти! Эх, мечты…
Кудияр рассказал сыну, какой переполох поднялся, когда стало известно об исчезновении княжны. Все тогда будто ополоумели, весь Смоленск бурлил, люди бегали и кричали, что украли их Светлую Радость, что не будет больше им счастья. Принесший известие княжич Ингельд на себя не походил – ярый, злой, даже голову забывал брить, так носился по округе, разыскивая сестру. По всем рекам, по всем путям искали Светораду Смоленскую. Многие тогда решили, что это Стемка Стрелок ее похитил, только Олег, который все еще пребывал в Смоленске, расспросил обо всем подробно и заподозрил, что дело это может быть как-то связано с Гуннаром. Вот Олег с княжичем Асмундом и разослали повсюду вестовых, велели обыскивать все идущие по рекам суда. А самого Кудияра Олег отправил в Киев, к княжичу Игорю, чтобы и тот занялся поисками своей пропавшей невесты. Кудияр встретил Игоря еще по пути, под городом Любечем на Днепре. Тот возвращался в Смоленск за невестой. После удачного похода молодой князь был очень горд собой, а тут такое известие: у него, сокола русского, умыкнули невесту почти перед свадебным пиром. И он сразу же ринулся на поиски. Хорошо, что немного помешкал, а то в спешке пропустил бы гонца от Стемы. Как только Кудияр с молодым князем увидели пояс Стемы, поняли, что парню ведомо, где находится княжна, они сразу поспешили на реку Бобр. И, видимо, сама Доля им подгадала, раз прибыли вовремя. Но Гуннар-то, Гуннар! Так отплатить воспитателю за добро и ласку!
– Да и княжна хороша, – говорил Кудияр, глядя куда-то мимо сына и хмуря темные брови. – Чего она к тебе целоваться при женихе-то полезла? Он ее почти из когтей варягов вырвал, а она ему слова доброго не успела молвить, как побежала тебя при всех лобызать. А ведь Игорь поначалу тебя наградить хотел. Теперь же… Эх!
– Плевал я на его награды, – отмахнулся Стема. – Из когтей вырвал… Всего-то и удали у него, что чужими трудами пользоваться. Это еще вопрос, кому княжна больше обязана. Игорь-то явился… слишком поздно. И нашел бы только тело невесты с перерезанным горлом в камышах. А я…
– Ну да, ты удалец, все видели. И княжна особо тебя отметила. Что за напасти у тебя от нее, Стемид? Ты бы так при князьях возвыситься мог…
Стема перебил отца:
– Я бы только тогда возвысился, когда мельничный жернов по реке поплыл. А Светорада… Она наградила меня лучше других. Она… моя светлая радость!
