– Я не пеняла тебе, Рада моя, на то, что ты шутила и заигрывала с женихами. Не стала журить и за то, что от Овадии украдкой приняла богатый подарок. Ты высокого рода, от многого защищена своим положением. Можешь Стемида привораживать, играя с ним, – все равно он не годится тебе в супруги.
– Ах, матушка! Выслушай…
– Нет, сперва ты меня выслушай! Я не спрашиваю тебя о вашей странной дружбе с сыном Кудияра. Теперь он воин у князя Киевского и от его благоразумия зависит, поднимется ли он по службе или всю жизнь проходит в стрелках, живя в дружинной избе.
– Стема станет десятником, только когда мельничный жернов поплывет по реке, – как-то задумчиво проговорила Светорада.
– О чем это ты? Ну да мне ведь все равно. Хотя всякое может случиться, ежели ты гнев Игоря на него обратишь. Для Стемы возвышение много значит, недаром он сын своего отца, а Кудияр всегда хотел достойного положения. Но Кудияр и другим для меня ценен. Тем, что в душе мой образ, как Ладу свою пронес. Я гляжу, ты и Стеме такую же судьбу готовишь. Мстишь ли ему за былое или еще что-то задумала? С тебя ведь станется увлечь Стему хотя бы потому, что он в дружине. И горя первый любостай! Но ты должна знать – только Игорь будет твоим мужем и господином, а Стема… Стема пусть остается при тебе, как Кудияр при мне – воздыхателем сторонним. Знаешь, женщине нужно, чтобы рядом был кто-то, кто ее преданно и беззаветно любит. И мне всегда было приятно, когда я чувствовала на себе взгляд Кудияра. Хотя и не любила его…
«Но Стемку-то я люблю», – подумала княжна и вдруг так испугалась своей мысли, что перестала слышать, о чем говорит княгиня, взволнованно и растерянно размышляя о том, в чем негаданно призналась самой себе. Ей стало страшно. Она – невеста Игоря Киевского, а все помыслы ее, все желания связаны с другим.
– Да слушаешь ли ты меня? – словно издалека донесся до нее голос княгини.
Какое-то время она непонимающе глядела на мать, пока стала различать ее голос, ее слова о том, что мудрая и предупредительная жена всегда может поладить с мужем, добиться его уважения и почета в семье. Конечно, Игорь горяч, как необъезженный конь… но и на норовистого коня можно набросить уздечку, только надо знать, как это сделать. Терпением и лаской, неусыпной заботой должна будет добиваться Светорада внимания и любви князя Игоря.
Это, бесспорно, были мудрые и хорошие речи, добрые советы матери, поучающей свое дитя, как вести себя в браке со столь своевольным и непредсказуемым человеком, как Игорь. И все, что она говорила, было верно: скорая свадьба, новый дом, заботы по хозяйству, дети, сначала маленькие, а потом большие – все это стремительно проносилось в голове у Светорады, когда она слушала речи матери. Да, возможно, в браке она и научится быть счастливой… Только вот она еще не забыла, как Игорь хотел обесчестить ее вчера… как не считался с ней, как, поддавшись страсти, повалил на траву. И не подоспей Стема… Как бы восприняла мать горькое известие о том, что Игорь ни в дырявую куну[97] не ставит их договор, честь ее рода и ее самой?
– Если ты захочешь счастья – борись за него, – говорила между тем Гордоксева. – Жизнь – это битва, а не каждая битва удается с самого начала. В конце концов, побеждает тот, кто не сдается. Однако хочешь ли ты сама любви Игоря? Сама-то добиваешься его чувств? Ведь одно дело взять верх над строптивым князем, и совсем другое – преодолеть себя. Ты ведь избегаешь Игоря, на его упреки отвечаешь упреками, на его невнимание – невниманием. А захоти ты привлечь его… Не Стемку, о ком все твои помыслы, а именно Игоря, – никуда бы он от тебя не делся.
«О Стемке не забыла напомнить», – отметила княжна. И ей вдруг стал невыносим весь этот разговор. Она резко поднялась, взглянув на разложенные перед ней богатства почти с раздражением. И стала просить разрешения уйти. Даже не просить – настаивать. А потом так стремительно юркнула мать, что та только диву далась. Ну не дурочка ли ее дочь, если ее одни утехи волнуют?
Княгиня надежно закрыла все замки, уходя, опустила засовы. Взглянула на стража, который подтянулся при ее появлении, а едва стала отходить, расслабился, опершись на копье. Да и кто осмелится напасть на кладовые в самом Детинце? Потому Гордоксева и не стала пенять ему. Другое было на уме. Пошла туда, где на плацу шли воинские учения. И не то чтобы шли – так, двое полуголых кметей боролись на пыльной жаркой площадке, остальные же наблюдали, сидя в тени дружинной избы и попивая пиво в холодочке. Зато на стрельбище, где уже стояли с луками княжна и Стема, собралась толпа зрителей. Упражнения этих двоих всегда были забавны и любопытны. А сами они… Гордоксева невольно прижала лунницу к груди, задержала дыхание… Ах, до чего же ладно смотрелись они рядом – ее дочь и сын верного Кудияра. Светорада, в легкой белой рубахе, с длинной, струящейся по спине косой, яркой лентой в волосах, и Стема – плечистый, ладный, в простой легкой безрукавке, открывавшей его сильные руки. Сейчас он вновь принял стойку, широко расставив ноги и растягивая лук. Мгновение – и стрела впилась в самый центр мишени, только оперенный наконечник задрожал от натуги. Стрелы же Светорады, хоть и целилась она внимательно, пролетали мимо, ударяя в бревна дружинной постройки за мишенью, а то и вовсе не долетали, падая в пыль.
– Вот учу тебя, учу, – бурчал Стема, собирая под мишенями стрелы княжны и возвращаясь к ней легкой пружинистой походкой, хмуря темные брови. – И как воду решетом черпаю. У тебя руки… будто домовой оттоптал.
Светорада с преувеличенно горестным вздохом стала разглядывать свои ладони, отвела руку, пошевелив тонкими пальчиками.
– Оттоптал, говоришь? А мне кажется – всем бы так оттаптывали. Взгляните только, какие они нежные, маленькие и почти прозрачные, мои пальчики! Загляденье! Видать, добрый домовой попался, раз так услужил. Ну да где тебе понять, Стемушка. Разве что попробуешь, каковы они на ощупь.
И провела ладошкой по его щеке. Но парень резко отдернул голову.
– Если с духами знаешься – от меня подальше держись. Я под покровительством Перуна, а он всякую нечисть вмиг молнией поражает.