Бросив прощальный взгляд на веранду, где Анна все еще утешала Дэвида, огорченный Джек тронул машину с места и выехал через ворота. Патрульная машина следовала за ним.

– Извините, миссис Корбетт, но сейчас вы не сможете его увидеть. Он у шерифа Фостера.

– Вы сказали Джеку, что я здесь?

– Нет, сынок, я не говорил, – ласково улыбаясь Дэвиду, ответил клерк. – Он сейчас очень занят.

– Не настолько, чтобы он не мог повидаться со мной.

– Извини, сынок, нельзя.

Дэвид повернулся к Анне:

– Я хочу видеть Джека и попросить у него прощения. После инцидента на веранде Дэвид, который обычно вел себя хорошо, стал ужасно беспокойным. Жалея о том, что сказал Джеку, он хотел перед ним извиниться и забрасывал мать вопросами, на которые у нее не было ответа.

Когда Джек вернется?

И возвратится ли он вообще?

Знает ли Джек, что Дэвид не нарочно сказал, что его ненавидит?

Может, она плохо себя вела с Джеком и потому он хотел уехать?

Почему он уехал с полицейскими?

Они посадят Джека в тюрьму?

Вскоре Анна почувствовала, что сходит с ума. Что она может ему сказать? Что Джек оставил их по своей воле и очень этим доволен? Или что он арестован и не мог не уехать?

В любом случае ее сын был бы страшно огорчен.

Анна пыталась его утешить, но тщетно. Ни о чем другом мальчик и слушать не хотел. В конце концов Анна стала упрекать его за то, что он больше плакал из-за отъезда Джека, чем из-за смерти дедушки, хотя этот упрек был не совсем справедлив.

Она сама много лет прожила под одной крышей с Делреем, но тем не менее боль, которую Анна испытала при виде уходившего под конвоем полицейских Джека, была гораздо острее, чем та, что терзала ее перед разверстой могилой свекра.

Не желая просто сидеть сложа руки и ждать, она решила нанести визит в управление шерифа – может быть, там удастся узнать что-нибудь конкретное. Тем не менее для очистки совести она сначала заехала на кладбище. Могила Делрея казалась совсем свежей, однако под лучами палящего солнца цветы уже начали увядать. Анна предложила распределить их между могилами дедушки, бабушки Мэри и папы. «Дедушка был бы рад подарить им цветы», – сказала она. Дэвид мрачно кивнул.

Эта задача на время отвлекла мальчика от мыслей о Джеке, однако сама Анна по-прежнему мучилась вопросом, сделал ли Джек то, в чем его, очевидно, подозревают.

Они не пришли бы за ним, если бы не посчитали, что он виноват. Неужели у них есть улики против него? Но как он мог совершить такое? И зачем?

Она пыталась искать подходящий мотив, но ничего не находила.

Глядя ей в глаза, Джек отвергал все обвинения, но, возможно, он лгал? Обычно Анна очень хорошо разбиралась в людях. Может быть, ее ослепила привязанность к Джеку? Может быть, она не заметила чего-то такого в выражении его лица и глаз, в его жестах, что свидетельствовало бы о порочности его натуры?

Если он совершенно невиновен, то почему так себя вел, когда вчера вечером в дом приходил Эззи Хардж? Узнав, кто пришел, Джек сразу же сказал ей, что ему надо заняться делами, и вышел в заднюю дверь.

Она надеялась, что после ухода Эззи Джек вернется и продолжит то, что было прервано несвоевременным визитом бывшего шерифа. Она ждала, что Джек ее поцелует.

Вчера, когда Анна наконец потеряла всякую надежду на возвращение Джека, она очень злилась на Эззи за его неожиданное появление. Но не исключено, что это был подарок судьбы. Возможно, из-за этого она не вступила в связь с человеком, который настолько жесток и бессердечен, что мог отравить скот.

Но она не верила, что Джек Сойер на такое способен. И не поверит до тех пор, пока он сам ей не признается. Она хотела бы, глядя ему в глаза, спросить, действительно ли он сделал эту ужасную вещь, и если да, то почему. Она хочет знать правду. Ей это необходимо.

Однако клерк в дежурной части управления шерифа был непоколебим. Он вежливо, но твердо отказал ей и Дэвиду в просьбе поговорить с Джеком, сказав только, что сейчас его видеть нельзя и что он не знает, на сколько его задержат.

У Анны сложилось четкое представление, что он говорит с ней так только потому, что она глухонемая. Не желая в столь важном вопросе полагаться на перевод Дэвида, она все писала в блокнот. Мужчина разговаривал с ней как с ребенком, причем с не очень умным ребенком.

«Я не хотела бы выдвигать обвинения против мистера Сойера, – написала Анна. – По крайней мере до тех пор, пока я не поговорю с ним и сама не увижу, что он виновен».

– Это не вам решать, миссис Корбетт.

«Но это мой скот, – написала она. – Покойный свекор решил, что сам будет разбираться с этим инцидентом».

– Если Сойер нарушил закон, ваше мнение не имеет никакого значения. Штат будет его обвинять.

По сравнению с ним ее английский был гораздо совершеннее – тем больше бесил Анну снисходительный тон полицейского. Кто-то позвонил, и дежурный использовал этот звонок как повод, чтобы закончить разговор, сказав ей, что о дальнейшем ходе дела ее известят. И предложил идти домой – «как поступают все хорошие девочки». Последняя фраза не была высказана, но явно подразумевалась. После этого полицейский принялся разговаривать по телефону, умышленно не замечая Анну. Анна вышла, волоча за собой упирающегося Дэвида. На улице было очень жарко, но она долго стояла на тротуаре, решая, что предпринять дальше.

Для Джека Сойера она как будто ничего сейчас сделать не могла. Дэвид хныкал и капризничал.

Надо его чем-то развлечь. Сходить в кино? Она посмотрела на часы. Даже для дневного сеанса еще слишком рано. Пойти пообедать? Тоже не время.

Нерешительно глядя по сторонам, Анна вдруг обнаружила нечто такое, что сразу привлекло ее внимание. Конечно, она видела эту вывеску и раньше, но сейчас ее повлекло туда словно магнитом. Дернув за руку Дэвида, она быстро двинулась по тротуару.

В магазине было тихо и прохладно. Все время косясь на Дэвида, которому могло прийти в голову потрогать что-нибудь из дорогостоящего оборудования, Анна подошла к прилавку, на котором лежали фотоаппараты и линзы нового поколения.

Магазин открылся несколько лет назад. Анна часто проходила мимо, но до сих пор не позволяла себе войти внутрь, боясь, что не устоит перед искушением. Все, на что она решалась, – это бросить короткий взгляд на витрины.

В Блюэре фототоварами торговал только один магазин, поэтому выбор здесь был широким и стоили эти товары недешево. Анне страстно хотелось испытать в действии фотоаппараты, лежавшие под стеклом в витринах, но она знала, что они ей явно не по карману. Пока она не сможет своими фотографиями заработать какие-то деньги, придется довольствоваться устаревшим оборудованием.

Поэтому единственное, что она купила, – это несколько рулонов черно-белой пленки и недавно изданную книгу по технике фотографирования.

– …придется отправить эту пленку на проявку, – сказал мужчина за кассой. Анна не разобрала его первые слова. – Теперь в Блюэре нигде нельзя проявить черно-белую пленку.

Она кивнула.

– Кажется, я вас раньше здесь не видел. Я знаю почти всех своих покупателей.

Анна подозвала Дэвида и знаками попросила его объяснить мужчине, что она глухонемая. В отличие от многих других владельца магазина это не смутило и не оттолкнуло. Напротив, на его лице появилась широкая улыбка.

– Как вас зовут? Вы, случайно, не Анна Корбетт? Удивившись, она улыбнулась и протянула ему руку.

– Пит Нолен, – произнес он, улыбаясь от уха до уха, и пожал ее руку. – Это просто замечательно! Всегда хотел с вами встретиться и не думал, что такая возможность представится. Идите сюда!

Обойдя прилавок, он провел ее к стене, где висело несколько десятков фотографий в рамках.

– Вот она! Смотрите! – Он постучал по черно-белой фотографии, в которой Анна сразу же узнала одну из своих ранних работ.

Убедившись, что она видит его губы, Нолен пояснил:

– Примерно год назад я попытался продать колледжу кое-какое новое оборудование. На стене там висела вот эта работа, и я еще подумал, что она превосходна. Я спросил у профессора, знает ли он фотографа, и он рассказал мне о вас. О том, что вы глухая и все такое прочее. Он сказал – очень жаль, что вы оставили колледж, потому что в вашем мизинце больше таланта, чем у большинства его студентов, вместе взятых. Пришлось его уговаривать, но в конце концов он отдал мне этот снимок.