Вообще-то Уэст-Энд смахивал больше на Норт-Энд, если только чуточку грязнее и пыльнее в той его части, что примыкала к районам красных фонарей возле Сколлей-сквер и Норт-стейшн. Район красных фонарей теперь исчез, как и весь Уэст-Энд, как исчезли и пешеходы на улицах после пяти часов вечера. На месте этого района возникли бетонные приземистые раскоряки, тянущие к небу щупальца муниципальных зданий, не имеющих определенного назначения, зато имеющих форму, и форму безобразную — адское воплощение скуки и безликости.

«Если ты живешь здесь, — сообщил нам умнейший плакат, когда мы петляли по Сторроу-драйв, — то сейчас ты дома».

— А если я живу в этой машине, то я еще не дома? — возмутилась Энджи.

— Или живу под этим мостом?

— Или в Чарльз-Ривер?

— Или в этом самосвале?

Мы развлекались подобным образом, пока не нашли место для парковки — еще одно место, где, живя там, могли чувствовать себя дома.

— Ты ненавидишь все современное, правда? — сказала она, когда мы направлялись к кварталу Уитьер и я хмуро поглядывал вверх на его здания.

Я пожал плечами:

— Я люблю современную музыку. Некоторые телевизионные передачи сейчас делают лучше, чем делали раньше. Думаю, это все.

— И нет ни одного образца современного зодчества, который бы тебе нравился?

— У меня не возникает желания тут же сбросить атомную бомбу на башню Хэнкока или Херитэдж, когда я их вижу. Но Фрэнк Ллойд Ронг, будь он неладен, или И.М. Пэй не спроектировали ни одного дома и ни одного сооружения, которые могли бы тягаться с зауряднейшей викторианской архитектурой.

— Ты настоящий бостонский парнишка, Патрик! Бостонец до мозга костей!

Я кивнул, когда мы были уже у дверей.

— Я только хочу, чтобы они оставили мой Бостон в покое, Эндж. Пусть портят Хартфорд, если им приспичило строить это дерьмо. Или займутся Лос-Анджелесом. Да где угодно пусть строят. Только подальше отсюда.

Она стиснула мою руку, и, заглянув ей в лицо, я увидел, что она улыбается.

Пройдя одну за другой анфиладу стеклянных дверей, мы очутились в парадном вестибюле перед новой анфиладой дверей, на этот раз запертых. По правую руку от нас висели таблички с фамилиями. Напротив каждой был указан трехзначный номер, а слева стоял телефон. Этого я как раз и боялся. Нельзя даже проделать старый трюк, нажав сразу на десять кнопок в надежде, что кто-нибудь да впустит тебя в дом. Взявший трубку сразу увидит тебя в камере слежения.

Из-за этих сволочей преступников работать нам, частным детективам, стало невозможно.

— Забавно было видеть, как ты взъерепенился, — сказала Энджи.

Она открыла сумочку и, тряся ею над головой, вытряхнула на пол ее содержимое.

— Да?

Я присел на корточки рядом с ней, и мы начали собирать то, что рассыпалось, и совать это обратно в сумочку.

— Да. Давненько ты не ерепенился.

— Да и ты тоже, — сказал я.

Мы глядели друг на друга, и вопрос в ее глазах, возможно, отражался и в моих.

Что мы с нею теперь? И что осталось после поминок по всему, что унес с собой Джерри Глинн? Как обрести нам вновь счастье?

— Сколько тюбиков губной помады должна иметь в сумке женщина? — спросил я, опять возвращаясь к куче на полу.

— Тюбиков десять будет в самый раз, — ответила она. — Либо пять, если не хочешь таскать лишнего.

По ту сторону стеклянной двери показалась пара. Мужчина походил на адвоката — хорошо уложенные седоватые волосы, красно-желтый галстук от Гуччи. Женщина могла сойти за жену адвоката — измученная, с напряженно-опасливым взглядом.

— Ну, теперь твой ход, — шепнул я Энджи.

Мужчина распахнул дверь, и Энджи, посторонившись, убрала с его пути ногу, прядь ее волос при этом, выбившись из-за уха, растрепалась, прикрыв щеку и глаз.

— Простите, — сказала она, посмеиваясь и пожирая глазами мужчину. — Я в своем репертуаре — как всегда, жутко неловкая, косолапая, как медведь!

Мужчина бросил взгляд вниз на нее, и в неподкупно-суровом взгляде члена коллегии заплясали отсветы ее веселья.

— Ну, я и в пустом помещении умудряюсь на что-нибудь наткнуться!

— Ах, — воскликнула Энджи, — так мы родственные души!

Мужчина улыбнулся, как застенчивый подросток.

— Ловкачи, берегитесь! — сказал он.

Энджи коротко хохотнула, так, словно эта натужная шутка приятно удивила ее. Она сгребла с пола ключи:

— Так вот же они.

Мы поднялись с колен, женщина прошла мимо меня, а мужчина придержал дверь.

— В следующий раз будьте внимательнее, — с напускной строгостью проговорил он.

— Попытаюсь, — с некоторым нажимом сказала Энджи.

— Давно здесь живете?

— Идем, Уолтер, — позвала женщина.

— Уже шесть месяцев.

— Идем же, Уолтер! — повторила женщина.

Уолтер в последний раз взглянул в глаза Энджи и пошел.

Когда дверь за ними закрылась, я съязвил:

— К ноге, Уолтер. Катись отсюда, Уолтер.

— Бедный Уолтер, — сказала Энджи у кнопок лифта.

— Бедный Уолтер. Брось. А кстати, с большим придыханием ты говорить не могла?

— Придыханием?

— "Уже шхесть месяцев", — повторил я, подражая, насколько мог, манере Мэрилин Монро.

— Я не сказала «шхесть», я сказала «шесть», и ни с каким придыханием я не говорила!

— Не говорила так не говорила, Норма Джин!

Она пихнула меня локтем, дверцы лифта открылись, и мы поехали на двенадцатый этаж.

У двери Джея Энджи сказала:

— Подарок Буббы при тебе?

Подарком Буббы был декодер сигнала тревоги. Он подарил мне его на прошлое Рождество, но я еще не имел случая опробовать его на деле. Декодер улавливал звуковой сигнал и снимал его за считанные секунды. Как только на крохотном экране декодера загорался красный свет, достаточно было направить декодер в сторону сигнального устройства и нажать кнопку в центре — и вой сигнала тут же прекращался.

Во всяком случае, так должно было быть теоретически.

Мне и раньше случалось пользоваться оборудованием, которым снабжал меня Бубба, и обычно оно оказывалось прекрасным, если только он не называл это «заготовкой». Последнее на его языке означало, что устройство либо имеет некоторые недостатки, либо еще не проверено в действии. Передавая мне декодер, он заготовкой его не назвал, но все же оценить устройство я мог лишь в квартире Джея.

Из предыдущих моих посещений я знал, что у Джея тоже есть сигнализация, связанная непосредственно с фирмой секьюрити «Портер и Ларусс» в центре города. После того, как прозвучал сигнал тревоги, в вашем распоряжении оставалось тридцать секунд на то, чтобы позвонить в фирму и сказать пароль, иначе прибывали стражи правопорядка.

По пути, когда я упомянул об этом Энджи, она сказала:

— Это моя забота. Доверься мне.

Инструментами из своего набора она открыла два замка, пока я осматривал холл, после чего дверь открылась, и мы вошли в квартиру. Я прикрыл за собой дверь, и тут сработала сигнализация. Звук был лишь немногим громче сирены воздушной тревоги. Я поднес декодер к мигающей коробочке над кухонной дверью и нажал на черную кнопку в центре. Потом я стал ждать: «Раз-Миссисипи, два-Миссисипи, три-Миссисипи, ну давай же, давай, давай...» Бубба был на волосок от того, чтобы задержаться в тюрьме подольше, но тут на экранчике зажегся красный огонек, я вторично нажал черную кнопку, и сирена вырубилась.

Я взглянул на маленькую коробочку в своей руке.

— Bay! — сказал я.

Энджи подошла к телефону в гостиной, нажала кнопку быстрого набора и, секунду выждав, сказала: «Шривпорт».

Я поспешил в гостиную.

— И вам тоже спокойной ночи, — проговорила она и повесила трубку.

— Шривпорт? — удивился я.

— Там Джей родился.

— Знаю. А ты-то откуда знаешь?

Пожав плечами, она обвела глазами гостиную:

— Должно быть, слышала когда-нибудь за столом или что-нибудь в этом роде.

— А откуда ты узнала, что это и есть пароль?

Она опять легонько пожала плечами.

— Тоже за столом узнала? — сказал я.