Он кивнул:

— Это опасные люди.

— Знаете что, Дэнни? Расскажите мне что-нибудь, чего я еще не знаю. Что вам полагается сделать для Дезире?

— Я... — Он покачал головой и отошел к маленькому холодильнику в углу. Он наклонился к холодильнику, и я вытащил пистолет и снял его с предохранителя.

Но он вытащил из холодильника лишь бутылку «Эвиана». Выглотав с полбутылки, он вытер рот тыльной стороной руки. Когда он увидел пистолет, глаза его расширились. Но я лишь пожал плечами.

— Он очень дурной, мерзкий человек, и он умирает, — сказал Гриффин. — Мне приходится думать о будущем. Приходится думать о том, в чьи руки перейдут его деньги, когда он умрет. Кто станет держателем кошелька, если угодно.

— И немалого кошелька, — заметил я.

— Да. В один миллиард сто семьдесят пять миллионов долларов по последним подсчетам.

От этой цифры я несколько оторопел. Такая сумма, наверное, одна может заполнить грузовик или банковский сейф. А возможно, в грузовик или в сейф она и не уместится.

— Так это уж не кошелек, — сказал я. — Это прямо национальный валютный запас!

Он кивнул:

— И деньги эти надо куда-то направить, когда он умрет.

— Бог мой, — сказал я. — Вы собираетесь изменить его завещание.

Он отвел глаза и стал смотреть в окно.

— Или же вы уже его изменили, — сказал я. — Ведь и он изменил завещание после покушения на него, не правда ли?

Не сводя глаз со Стейт-стрит и задней стороны «Сити-Холл-Плаза», он кивнул.

— Он вычеркнул Дезире из завещания?

Опять кивок.

— К кому же теперь переходят деньги?

Никакого ответа.

— Дэниел, — повторил я, — к кому же теперь переходят деньги?

Он махнул рукой.

— На разнообразные нужды пойдут — университетские стипендии, библиотеки, на медицинские разработки — всякое такое.

— Чепуха. Бескорыстием он не отличается.

— Девяносто два процента всего капитала пойдет в частную трастовую компанию его имени. Как адвокату мне поручено каждый год снимать оттуда известный процент и направлять его в вышеуказанные медицинские учреждения. Прочее остается в трастовой компании и приумножается.

— Какие же это медицинские учреждения?

Он оторвал взгляд от окна.

— Специализирующиеся на криогенных разработках.

Я чуть было не расхохотался.

— Так этот полоумный хочет, чтобы его заморозили?

Он кивнул:

— До тех пор, пока не найдут средство от рака. А проснувшись, он все равно будет входить в число богатейших людей планеты, потому что одних только процентов с его капитала хватит на то, чтобы покрывать инфляцию вплоть до трехтысячного года.

— Погодите-ка, — сказал я. — После смерти, или там замороженный, или еще какой-нибудь, разве сможет он следить за тем, как расходуются деньги?

— То есть разве сможет он уберечь их от хищения, если на них позарюсь я или тот, к кому перейдут дела после меня?

— Да.

— Следить за этим станет частная аудиторская фирма.

Я на секунду прислонился к стене, пытаясь осмыслить услышанное.

— Но эта аудиторская фирма приступает к делу лишь после его смерти или замораживания. Так?

Он прикрыл глаза и кивнул.

— И когда же состоится морозильная процедура?

— Завтра.

Я засмеялся, настолько дико и обидно это мне показалось.

— Не смейтесь. Он сумасшедший, но смеяться над ним или сбрасывать его из-за этого со счетов не стоит. Лично я не верю в криогенные разработки. Но что, если я ошибаюсь, а он, напротив, прав? Знаете, мистер Кензи, он еще попляшет на наших похоронах.

— Только если вы не измените завещание, — сказал я. — В его плане есть одна прореха, не правда ли? Даже если он и проверит завещание перед тем, как лезть в этот свой холодильник, или как там эта штука называется, вы все равно сможете его изменить или заменить его другим завещанием, не правда ли?

Он сделал несколько глотков из бутылки «Эвиана».

— Дело щекотливое и трудное, но возможное.

— Чудесно. Где же теперь находится Дезире?

— Понятия не имею.

— Ладно. Берите пальто.

— Что?

— Вы едете со мной, Дэниел.

— И не подумаю! У меня назначены встречи.

— В моем пистолете несколько пуль, у них там тоже назначена встреча. Ясно?

На Стейт-стрит мы взяли такси и двинулись против потока машин утреннего часа пик в направлении Дорчестера.

— Вы давно работаете на Тревора? — спросил я.

— С семидесятого года.

— Больше, чем четверть века, — подсчитал я.

Он кивнул.

— И прошлой ночью вы все это кинули псу под хвост ради того, чтобы прикоснуться к телу его дочери.

Рука его поползла вниз — он теребил складку брюк, пока отворот их не лег на начищенный до блеска ботинок так, как надо.

— Тревор Стоун, — сказал он и откашлялся, — это чудовище. Люди для него — это вещи ему на потребу. Хуже, чем вещи. Он их покупает, продает, торгует ими, а потом, когда они больше не нужны, он выбрасывает их в мусорный бак. Дочь его, признаюсь, я долго считал полной его противоположностью. В первый раз, когда мы с ней занялись любовью...

— Когда это было?

Он поправил галстук.

— Семь лет назад.

— Когда ей было шестнадцать.

Он глядел на разделенные сеткой полосы движения на автостраде.

— ...я решил тогда, что она ангел небесный. Безупречно красивая, добрая, участливая — словом, как раз те качества, которых не хватало отцу. Но с течением времени я понял, что это все игра. Что она просто хороший лицедей, лучше, чем ее отец. А по существу ничем от него не отличается. Но, будучи пожилым, давно утратившим наивность человеком, я пересмотрел свой взгляд на ситуацию и, насколько это было возможно, использовал ее в своих интересах. Дезире использует меня, я же — ее, и оба мы молим Господа о скорейшей кончине Тревора Стоуна. — Он улыбнулся. — Может быть, она и не лучше своего отца, зато красивее и в постели с ней куда забавнее.

Нельсон Ферраре взглянул на меня мутным взглядом и почесался через ткань халата. В открытую дверь на меня пахнуло застарелыми запахами пота и плохой еды, пропитавшими его квартиру.

— Так ты хочешь, чтобы я присмотрел за этим парнем?

Дэниел Гриффин выглядел жутко испуганным, сам Нельсон еще не успел его напугать, хотя и должен был бы. Напугала его квартира Нельсона.

— Ага. До полуночи. Три сотни баксов.

Он протянул руку, и я вложил в нее банкноты.

Он отступил от двери со словами:

— Заходи, старичок.

Я толкнул Дэниела Гриффина через порог, и тот неверными шагами направился в гостиную.

— Прикрутишь его наручниками к чему-нибудь там при необходимости, Нельсон. А бить не надо. Совсем не надо, ни капельки.

Нельсон зевнул:

— За три-то сотни я ему и завтрак сделаю. Жаль, повар я никудышный.

— Это возмутительно! — воскликнул Гриффин.

— А в полночь пусть отправляется на все четыре стороны, — сказал я Нельсону. — Ну, бывай.

Нельсон повернулся и захлопнул дверь.

Идя по коридору, я сквозь тонкие стены его жилища расслышал слова:

— Здесь ведь у нас разговор короткий, дружок. Тронешь дистанционный пульт — я тебе руку ржавой пилой оттяпаю.

Обратно в центр я поехал на метро — из гаража на Кембридж-стрит, места ее постоянной дислокации, мне надо было забрать мою машину «порше 1963», отреставрированную тем же образом, что и «фалькон» Джея, — потихоньку, деталь за деталью, и так в течение многих лет, пока машина не приобрела пристойный вид. Через какое-то время я понял, что меня занимает не столько результат, сколько сам процесс реставрации. Как сказал однажды мой отец, указывая на здание, в строительстве которого он принимал участие еще до того, как стал пожарным: — На все это здание целиком я плевать хотел, но вот видишь этот кирпичик, Патрик? А вот здесь их целый ряд на третьем этаже, видишь? Это я их клал. Я их первый в руки брал. И они меня переживут.