И теперь, когда каждый шаг приближал его к морю, расстояние уже не терзало его, несмотря на то, что он пользовался всеми радостями дикой, привольной жизни: он сознавал, что делает все возможное, чтобы скорее возвратиться домой. Кроме того, ему очень хотелось встретить белых людей – существ одной с ним породы, – ибо общество обезьяны не всегда приходилось ему по душе. Встреча с неграми больно уязвила его. Он пришел к ним с раскрытым сердцем, с такой наивной, детской верой в их радушие, что оказанный ими прием разрушил самые его нежные чувства. Он больше не считал чернокожих своими братьями. Он знал, что эти двуногие – такие же враги, как и те бесчисленные кровожадные звери, которыми кишмя кишели джунгли.

Так проходили дни. Путешествие, охота, прыганье по деревьям настолько укрепили мускулы мальчика, что даже флегматичный Акут поражался успехам своего ученика. И мальчик, уверенный в своей силе и ловкости, забывал всякую осторожность: он ходил по джунглям с гордо поднятой головой, пренебрегая опасностью. Учуяв запах Нумы, Акут сразу вскакивал на дерево, а мальчик смеялся в лицо царю зверей, храбро проходя у него перед носом. Но Джеку всегда сопутствовало счастье: львы, которые встречались ему, бывали, по-видимому, сыты, или, быть может, наглость этого странного существа, дерзавшего врываться в их владения, до того поражала их, что мысль о нападении не приходила им в голову. Как бы там ни было, но мальчик не раз без всякого вреда для себя проходил в нескольких шагах от огромных львов, которые только провожали его глазами с угрожающим ворчаньем.

Но не у всех львов одинаковый характер. Они так же отличаются друг от друга, как и люди. Недостаточно знать, как поступили десять львов, чтобы предвидеть, как поступит одиннадцатый. Львы нервны и раздражительны. И вот однажды мальчик встретил одиннадцатого льва. Он шел с Акутом по лужайке, заросшей кустами. Мальчик первый заметил Нуму. Обезьяна была в нескольких шагах от него.

– Скорее, Акут, на дерево! – смеясь закричал мальчик. – Нума залег в кустах направо! Беги скорее, Акут! Я, сын Тарзана, буду прикрывать тебя.

И Джек с громким смехом бросился к кусту, в котором прятался Нума.

– Спасайся! – рычала обезьяна, но мальчик взмахнул копьем и закружился в импровизированной военной пляске перед самым кустом, чтобы показать царю зверей свое презрение. Ближе и ближе подходит он к ужасному хищнику… вот он уже в десяти шагах… и вдруг, с громовым ревом, лев вскочил!

Это был лев огромных размеров. Всклокоченная, густая грива разметалась у него по плечам. Мощные челюсти были вооружены смертоносными клыками. Его желто-зеленые глаза сверкали алчностью и злобой.

Мальчик, с жалким копьем в руке, понял сразу, что этот лев не похож на тех львов, с которыми ему приходилось встречаться. Но отступления не было… Ближайшее дерево в нескольких саженях от него – лев настигнет его раньше, чем он пробежит полдороги! Вот-вот он прыгнет – спасения нет!..

Позади льва, в двух шагах, росло терновое дерево. Это было бы самое близкое убежище, … но на пути к нему стоял лев… Копье, крепко зажатое в руке, и дерево позади льва внушили Джеку дикую мысль, нелепую до смешного мысль, но у мальчика не было времени взвешивать свои мысли. Последняя надежда на спасение – терновое дерево! Когда лев прыгнет, будет поздно: Джек должен действовать немедленно!

И вот, к невыразимому ужасу Акута и к величайшему изумлению Нумы, мальчик бросился прямо на зверя. На одну секунду лев застыл от неожиданности, и в эту секунду Джек Клейтон проделал штуку, которую часто проделывал в школе.

Он бежал прямо на дикого зверя, целясь в него копьем. Лев, с широко раскрытыми круглыми глазами, ожидал нападения; его задние лапы были напряжены для прыжка; он готовился встретить дерзкое существо страшным ударом, которого не выдержал бы и череп буйвола.

Джек на полном бегу воткнул копье в землю перед самой мордой зверя, и прежде чем пораженный лев мог что-либо сообразить, перелетел через его голову прямо в колючие объятия тернового дерева.

Он был спасен, но изодрал себе всю кожу.

Акут, незнакомый со спортом, никогда в жизни не видел подобного прыжка. Он был восхищен! Чувствуя себя в безопасности, он радостно прыгал по веткам и выкрикивал хвастливые насмешки посрамленному Нуме; а тем временем мальчик, жестоко исцарапанный и окровавленный, старался найти в своем колючем убежище такое место, где его пытка была бы менее мучительна; он избежал смерти ценой адской боли: содранная кожа висела клочьями, и он весь истекал кровью. Ему казалось, что проклятый зверь никогда не уйдет и будет стеречь его тысячу лет у тернового дерева…

Простояв добрый час под деревом, лев, наконец, покинул свой пост и величественной походкой стал удаляться прочь. Когда он отошел на довольно большое расстояние, измученный мальчик стал слезать с колючего дерева, причиняя новую боль своему израненному телу.

Долго после этого не заживали кровавые раны Джека. Полученный же им урок не изгладился у него из памяти во всю жизнь. Никогда больше он не искушал судьбу понапрасну.

На несколько дней мальчик и обезьяна вынуждены были прекратить свое путешествие. Джек должен был оправиться от ран, причиненных острыми иглами тернового дерева. Обезьяна заботливо зализывала раны мальчика, – это было его единственным лекарством; и раны скоро начали заживать, потому что здоровый молодой организм быстро вырабатывал новые ткани.

Когда мальчик немного оправился, они отправились в путь, дальше по направлению к морю. Джек был окрылен сладкой надеждой, что скоро он достигнет заветной цели.

И вот наконец блаженная, долгожданная минута настала. Они пробирались через густые заросли тропического леса, и вдруг зоркие глаза мальчика разглядели на земле свежий след – след, который заставил затрепетать его сердце, след белого человека! Среди бесчисленных отпечатков босых ног ему сразу бросился в глаза хорошо знакомый отпечаток европейского башмака. Здесь прошло много людей, и шли они к северу: их путь под прямым углом пересекал то направление к морю, в котором шли Акут и мальчик.

Наверно, у этих белых людей можно будет расспросить о кратчайшей дороге к берегу! А может быть, они идут туда сами! Во всяком случае, их надо догнать во что бы то ни стало! Ну, хотя бы для того, чтобы на них взглянуть!

Мальчик был возбужден; он страстно желал поскорее пуститься в погоню. Акут колебался. Что ему до людей? Для Акута Джек был не человеком, а такой же обезьяной, как и он сам; это был сын царя обезьян. Акут прилагал все усилия, чтобы отговорить мальчика; он твердил, что скоро они найдут родное обезьянье племя, что Джек вырастет и сделается царем обезьян, как был его отец. Но Джек не сдавался. Он желает непременно повидаться с белыми людьми; он попробует через них послать весточку родителям. Акут внимательно слушал то, что говорил ему Джек, но чутье животного подсказало ему истину: мальчик замышляет вернуться на родину…

Это открытие очень огорчило старую обезьяну. Акут любил Джека и был предан ему, как верная собака хозяину. Его обезьянье сердце лелеяло надежду, что он никогда не расстанется с мальчиком. Теперь эта надежда угасала… Акут был в отчаянии, но он все-таки остался верен своему юному спутнику и с тяжелым сердцем согласился догонять караван белых людей: ему казалось, что это последнее путешествие, которое они совершают вместе.

Следы каравана были совсем недавние. Караван мог находиться от них всего в нескольких часах пути; они без труда догонят его, так как они могут передвигаться по верхушкам деревьев с большой быстротой там, где девственная чаща почти непроходима для белых людей.

Мальчик пробирался впереди. Радостный и возбужденный, он не хотел показывать своего счастья товарищу; тому это счастье могло причинять только горе. И мальчик первый увидел белых людей, к которым он так стремился.

Далеко протянулась длинная цепь тяжело нагруженных черных рабов. Негры падали от усталости и болезней; но вооруженные черные солдаты побоями поднимали их и заставляли идти дальше. Два высоких белых человека шли по сторонам каравана; огромные русые бороды почти скрывали их черты. Мальчик собирался приветствовать белых людей громким, радостным криком, но этот крик замер у него на устах; мальчик увидел, как бородатые люди стегали длинными бичами своих черных носильщиков. Несчастные негры были навьючены кладью, во много раз превышавшей их силы.