Что-то мягкое и теплое прикоснулось к его руке, а потом кто-то сильной рукой поднял его слабеющее тело в черную чащу ветвей.

Порою развалившись на широкой спине у Тантора, порою блуждая пешком по джунглям, Корак медленно продвигался к юго-западу. Он делал одну – две мили в день, потому что времени у него было достаточно. Куда ему было торопиться? Быть может, он двигался бы более поспешно, если бы его не удерживало сознание, что с каждой милей он дальше и дальше уходит от Мериэм – от чужой, но милой Мериэм.

Он напал на след отряда шейха как раз тогда, когда шейх, идя вниз по течению реки, вез в свою деревню пленную Мериэм. Корак отлично знал, кого он встретил, потому что ему были известны все обитатели обширных джунглей. Но ему не было никакого дела до старого шейха, и он не стал преследовать араба. Чем дальше от людей, тем лучше. Корак был бы рад никогда в жизни не видеть людей. Люди всегда приносили ему скорбь и страдание.

Река была богата рыбой. Он целый день провел на берегу, ловил рыбу и ел ее сырою. Когда наступила ночь, он взобрался повыше на дерево и скоро заснул. Нума своим ревом разбудил его. Корак собирался прикрикнуть на беспокойного соседа, когда новый шум привлек его внимание. Он прислушался. Кто шуршит листьями и трясет ветку? Вдруг Корак услышал лязг челюстей крокодила, а потом тихие, но отчетливые слова: «Боже! Эта гадина хватает меня!». Это был знакомый голос.

Корак посмотрел вниз. В темноте он разглядел фигуру человека, ухватившегося за ветку. Корак проворно и неслышно спустился, и его нога коснулась руки человека. Он наклонился, схватил висящее тело и втащил его на верхние ветки. Человек слабо барахтался, стараясь сопротивляться, но Корак обращал на него меньше внимания, чем Тантор на муравья. Он посадил англичанина на толстую ветку и прислонил его спиной к широкому стволу. Взбешенный Нума, у которого перехватили добычу, ревел внизу. Корак весело издевался над ним, называя его на языке больших обезьян «Зеленоглазым пожирателем падали» и «Братом Данго», т. е. гиены. Это были самые оскорбительные прозвища для гордого льва!

Морисон, прислушиваясь к нечленораздельным крикам, был уверен, что он попал в лапы гориллы. Он нащупал револьвер и старался незаметно вытащить его из кобуры, когда внезапно у него над ухом раздался голос:

– Кто вы такой?

Эти слова были произнесены на чистейшем английском языке.

Бэйнс от удивления чуть не свалился с ветки.

– Боже мой! – вскричал Бэйнс. – Вы – человек?

– А вы думали кто?

– Я думал, вы – горилла! – искренне ответил Бэйнс. Корак засмеялся.

– Но вы-то кто же? – повторил он свой вопрос.

– Я англичанин, зовут меня Бэйнс; но, черт возьми, с кем же, наконец, я имею дело? – спросил Морисон.

– Я – Убийца, – сказал Корак. Он перевел на английский язык имя, которое дал ему Акут.

Наступило долгое молчание. Англичанин старался разглядеть лицо необыкновенного человека, но тьма мешала ему. Наконец Корак тихо произнес:

– Вы… тот человек… который целовал девушку на большой поляне, на востоке?.. я видел… лев едва не растерзал вас тогда…

– Да, это я! – сказал Бэйнс.

– Как вы сюда попали?

– Девушку похитили… Я хочу освободить ее.

– Похитили! – Это слово вырвалось из груди у Корака, как вырывается пуля из ружья. – Кто?

– Промышленник… швед… Гансон.

– Где он?

Бэйнс рассказал Кораку все, что он успел выведать в лагере Гансона. Забрезжил бледный рассвет. Корак поудобнее устроил англичанина на дереве, принес ему плодов и воды и, попрощавшись с ним, объявил, что уходит.

– Я иду в лагерь шведа, – сказал он. – Я принесу девушку сюда.

– Я пойду с вами, – сказал Бэйнс. – Мой долг и мое право спасти эту девушку, потому что она скоро будет моей женой.

Корак нахмурился.

– Вы ранены. Вы не можете так быстро идти. Я один дойду скорее.

– Что ж, идите! – ответил Бэйнс. – Но и я пойду за вами. Это мой долг и мое право.

– Как хотите! – сказал Корак, пожимая плечами.

Если англичанин желает идти на смерть, пусть идет, Кораку все равно. О, с каким наслаждением Корак растерзал бы его! Но Бэйнс – друг Мериэм, и Корак должен защищать того, кого любит Мериэм. Он добросовестно уговаривал Бэйнса не рисковать своей жизнью. Англичанин упрям – что же может поделать Корак?

Корак помчался на север. А за ним – раненый, изнеможенный, усталый – медленно плелся Бэйнс. Когда Корак уже достиг реки, на берегу которой раскинулся лагерь Мальбина, Бэйнс не прошел и двух миль. Солнце опустилось совсем низко, наступал вечер, а Бэйнс плелся все еще по лесу. Вдруг послышался конский топот. Бэйнс спрятался за кустами, и через минуту мимо него промчался на скакуне араб в белом, развевающемся по ветру бурнусе. Бэйнс не окликнул всадника. Он много слышал о жестокости арабов, которые проникли на юг; он знал, что змея или пантера более доступны жалости, чем эти свирепые выходцы из северной Африки.

Выждав, когда Абдул Камак скроется за деревьями, Бэйнс продолжал свое утомительное путешествие. Через полчаса он опять услышал конский топот. Англичанин хотел спрятаться, но он переходил открытую лужайку, и спрятаться было некуда. Он тихонько побежал, пересиливая мучительную боль.

Не успел он достичь спасительных деревьев, как на лужайку вихрем вылетела толпа всадников в белых бурнусах.

Увидя Бэйнса, они окликнули его по-арабски. Он ничего не ответил, потому что не знал их языка. Разъяренные воины окружили его и стали осыпать вопросами. Бэйнс пробовал говорить по-английски, но они не понимали его. Наконец выведенный из терпения начальник отряда приказал своим воинам схватить англичанина. Арабы обезоружили Бэйнса и посадили на лошадь. Двое воинов повезли англичанина к югу, а остальные арабы продолжали прерванную погоню за Абдулом Камаком.

Корак подошел к реке. На другом берегу виднелся лагерь Мальбина. Корак не знал, на что решиться. Он ясно видел людей, снующих между хижинами. Значит, Гансон еще в лагере. Корак не подозревал о судьбе, постигшей похитителя Мериэм.

Но как перебраться на другой берег? Плыть через реку среди зубастых чудовищ – безумие. С минуту Корак мучительно напрягал свой ум, потом повернулся и с резким свистом исчез среди деревьев. Он прислушался и снова засвистел. Но никто не являлся на его зов, и Корак углубился в джунгли.

Наконец, до его слуха донесся желанный ответ. Слон трубил далеко в лесу, и через несколько минут Корак встретил Тантора, который высоко поднял свой длинный хобот и шевелил большими ушами.

– Скорее, Тантор! – вскричал Корак, и слон обнял его могучим хоботом и посадил себе на голову. – Торопись!

Толстокожий зверь зашагал по лесу, управляемый легкими толчками голых пяток.

Корак погонял своего могучего коня на северо-запад, и слон скоро привез его к реке, к тому месту, где слоны переходили ее вброд. Не останавливаясь, юноша направил зверя в воду, и с высоко поднятым хоботом Тантор медленно переправил его на другой берег. Какой-то неосторожный крокодил попытался напасть на слона, но Тантор погрузил в воду мощный хобот, выловил земноводного гада, поднял и отшвырнул на сто футов от себя. Таким образом, Корак благополучно миновал бушующую реку.

Тантор шел к югу, неслышной, быстрой и тяжелой поступью, для которой не существовало никаких препятствий, кроме огромных деревьев первобытного леса. Иногда Кораку приходилось покидать удобную, широкую голову доброго друга и идти воздушным путем, по деревьям, потому что тяжелые ветки ударяли его по лицу, но, наконец, путники достигли поляны, на которой раскинул свой лагерь ненавистный Кораку швед. Корак и тут не остановил слона. Ворота были расположены на восточной стороне лагеря и выходили к реке. Тантор и Корак подошли к лагерю с севера. Входа не было. Но зачем Тантору и Кораку ворота?

По единому слову юноши Тантор поднял свой нежный хобот вверх, чтобы не оцарапать его о колючий кустарник, и грудью пошел на деревню. Он без малейшего усилия прошел сквозь ограду. Чернокожие мирно отдыхали у дверей своих хижин; с громкими воплями помчались они к воротам. Тантор погнался за ними. Он ненавидел людей и думал, что Корак идет убивать этих гадких двуногих.