— Ювелирная работа, — похвалила Сэй-Тэнь.

— То, что ты видишь, вовсе не часы, — сказал Норкладд, — а окно в твой мир. В мастерскую счастья Лисса.

— Очень любопытно, — скептически отозвалась та. — И как же оно работает, это окно?

Вместо слов, Норкладд откинул выпуклое стеклышко и перевел стрелки так, что между ними получился развернутый угол: часовую передвинул на завитушку, где должна была бы стоять цифра три, а минутную — на листочек, заменявший девятку. Что тут началось! Циферблат вдруг ожил, закорючки поплыли и растворились, исчезли стрелки. И Сэй-Тэнь уловила странный шум, как если бы где-то вдалеке бурлил источник. Затем на маленьком экране, коим в мгновение ока стал циферблат, появился пустой бордюр фонтана.

— Чтоб меня… — пробормотала Сэй-Тэнь. — А большая водяная рука? Она-то откуда взялась?

Бесконечно довольный своим изобретением, часовщик дотронулся пальцем до жидкого экрана, и тот вмиг расширился. Теперь туда можно было запросто просунуть всю руку целиком.

— Впечатляет?

Сэй-Тэнь переводила взгляд то на него, то на часы. В свете часов льдистые глаза Норкладда излучали какое-то магическое, завораживающее сияние, и казалось, что он может абсолютно всё.

— Признайся, ты чародей, — шепотом сказала Сэй-Тэнь. Она ожидала, что часовщик станет оправдываться. Но тот лишь пожал плечами.

— А кто из нас не чародей? В каждом есть капелька волшебства. Только одни это волшебство запирают на семь засовов, а другие дают ему раскрыться и цвести.

— И у таких людей, как у тебя сейчас, светятся глаза…

Мальчишки в кустах уже порядком извелись. Муравьи да комары-кровопийцы здорово им досаждали, а Фильтр, как припаянный, торчал у стены и упорно молчал.

— Почему затих?! Выкладывай, что у них там происходит! — шипели из кустов.

— Погодите, — припав к щёлке, махал рукою Фильтр. — Они что-то рассматривают. Какое-то светлое пятно. А теперь глядят друг на дружку. Если б я не знал учителя, решил бы, что он влюбился.

— Мне возвращаться пора, — не смея отвести глаз, еле слышно сказала Сэй-Тэнь. — Меня, наверное, давно хватились…

— Я позабочусь, чтобы твоего исчезновения никто не заметил, — тихо произнес Норкладд. — Уж кто-кто, а я умею распоряжаться временем. Причем не только своим.

— Что ж, тогда я, пожалуй, пойду… — Она простерла руку и коснулась подрагивающей пленки экрана.

— Об одном молю, никому не рассказывай, где ты была! — попросил часовщик.

— Не расскажу, — пообещала Сэй-Тэнь. — А ты позволишь мне вернуться?

— Приходи к фонтану через три дня, — сказал Норкладд и, набравшись храбрости, поцеловал ее в лоб. Потом в щеку, потом в другую. И вскоре они уже стояли, обнимаясь так, словно прощаются навсегда. Фильтр за стеной тихонько присвистнул.

— Возвращайся, — измученно выдохнул Норкладд. — Только прошу, пусть о Ланрии больше никто не узнает. Иначе нам не избежать бед.

Обнадежив его многозначительным взглядом, невероятная гостья ступила в светящийся часовой портал.

Молодой пастушок вывел в поле стадо овец, где-то в стойле заржала лошадь, кукушка на ветке прокуковала целых пять раз, когда Сэй-Тэнь была уже очень далеко отсюда…

Взбив подушку и расчесав короткие волосы, Минорис устроилась на кровати в предвкушении приятных сновидений. Но вдруг ее как обухом по голове: «Таймири! Если сбежит, как предупреждала, я не смогу провести своё исследование!»

Она долго и упорно стучалась в ее дверь, но никто так и не открыл. А Таймири между тем пыталась перелезть через высокую каменную стену, ограждавшую сад мастерской. Ниойтэ, привратница, ни за что бы ее не пропустила. Ночь, темень — мало ли, что может поджидать тебя в пустоши! Кроме того, если уж собрался бежать, то убегай незаметно. Лишние глаза и уши тут ни к чему.

«Эх, зря не попрощалась с Сэй-Тэнь… — жалела Таймири, ощупывая стену на предмет выпуклостей. — В мастерской ничего путного из меня не слепят, а если и слепят, то вряд ли это пойдет мне на пользу. Так что, прощай, мастерская!.. — Оставив надежду вскарабкаться по стене, она прошлась вдоль забора, отыскала подходящее дерево и закинула ногу на сук, покрепче обхватив руками ствол. — Прощай, Сэй-Тэнь…» — Она лезла всё выше и выше, на плече у нее болтался моток веревки, а перед глазами мельтешили светлячки. Все, как назло, роились возле Таймири, словно сигнализируя: «Здесь она, здесь! Попалась, негодница!»

Отмахиваясь от светлячков, она чуть было не слетела с дерева.

«А вот и лишние глаза с ушами, легки на помине!»- подумала беглянка, притаившись в кроне. Мимо, по освещенной аллее, брел Ризомерилл. Либо он был чем-то расстроен, либо попросту дремал на ходу. Его лица было не разглядеть, поэтому Таймири рассудила, что понурился он скорее от усталости, нежели от печали. Да чтобы в мастерской счастья кто-то несчастным ходил!

— Апчхи! — чихнула она. Чихнула — и зажмурилась: «Не видать мне теперь свободы, как собственных ушей! Разве отсюда так запросто выпустят?»

— Будьте таинственны! — апатично пожелал Ризомерилл. Даже голову задрать не удосужился.

Он пребывал в том состоянии, когда ни до чего нет дела. Подумаешь, кто-то чихнул! Пусть себе чихает на здоровье! Казалось, хоть бомба сейчас взорвись — он не дрогнет. Мнительность Ризомерилла подскочила, как ртуть в термометре, до предела. А с повышенной мнительностью ничто не в радость. Философу казалось, будто презирает его Ипва. Когда она смеется, стены так и дрожат, а в ум закрадывается подозрение: уж не над тобой ли она потешается? У него в ушах до сих пор звучала шутливая угроза про возгонку профессоров: «Не хотите ли побыть джинном… в колбе с притертой крышкой?». Каким издевательским тоном была произнесена эта фраза! А намека не понял бы, наверное, только тугодум. Ипва ведь явно пригрозила: не суй носа, куда не просят.

Когда философ прибыл устраиваться сюда на работу, его крайне удивило, что процессом преподавания в училище руководит женщина. «Женщина должна дома сидеть да ребятишек кормить, а в науку соваться ей незачем. Разве что ученых мужей смущать да прогресс тормозить. На это барышни всегда горазды», — был уверен он. И никакое чудо техники, даже генератор тока, его бы не переубедило. Ризомерилл считал, что Ипва не на своем месте. А Ипва считала, что ничто так не вдохновляет, как разряды электричества в атмосфере и потрескивание ее ненаглядной динамо-машины.

«Ну что ж ты так медленно ходишь? Давай уже!» — с нетерпением подумала Таймири. Ей порядком надоело сидеть на дереве. Как только философ исчез из поля зрения, она размотала веревку и с особым тщанием обвязала верхние ветки. Хороший узел при побеге самое главное. Минут десять Таймири потратила лишь на то, чтобы как следует подстраховаться на случай, если какой-нибудь сук не выдержит и обломится. Длинный конец веревки она перебросила через стену и нечаянно глянула вниз. Высоко забралась. Упадет — косточек не соберет, а если и соберет, едва ли они окажутся целыми… Через несколько опасных мгновений Таймири уже восседала верхом на ограде и весело болтала ногами. Вот спустится — и бегом к старому дереву. А что потом — утром виднее будет. Утром, как ни крути, всегда виднее.

Она решила, что, когда вернется домой, непременно напишет мемуары о своих приключениях и каждый вечер будет читать тетушке по главе.

Не рассчитав длины веревки, Таймири соскользнула на землю и хорошенько приложилась головой о камни ограды. В непроглядной тьме выл ветер. Ему наверняка вторили ужасные порождения мрака, которые выходят ночью на охоту…

— Ну, боятся пускай слабаки! — потирая шишку, громко сказала Таймири. — А я сильная! Кому хочешь перцу задам! — Она погрозила кулаком невидимым порождениям мрака, чтоб даже не вздумали с нею связываться. А потом как припустит к дереву! Только пятки сверкают.

Бежала она, как полагается, без оглядки, а потому не видела, как снаружи, от каменной ограды, отделилась и прокралась к воротам чья-то зловещая тень.