Он поперхнулся:

— Да у тебя прямо мурашки по коже.

— Это звучит жутко. Особенно про поющих мертвецов, — я обхватила себя за плечи. — А продолжение там есть?

— Нет. Это, в общем-то, всё. На тебя совсем не похоже, так ведь?

Да, в этом он, кажется, прав.

— А о тебе тоже что-то сказано в этом пророчестве?

— Конечно, — сказал Гидеон. — Там упоминается каждый путешественник во времени. Я — лев с алмазной пастью, при одном взгляде которого солнце… — тут он, кажется, смутился, и, улыбнувшись, продолжил: — Тра-та-та и всё в таком же духе. А твоя пра-прабабушка, строптивая леди Тилни, описана там как лисица, лисица из жадеита, которая прячется пол липой, очень подходящее описание, по-моему.

— Разве можно в этом пророчестве хоть что-нибудь понять?

— Конечно. Оно переполнено символами. Надо просто правильно трактовать, — он посмотрел на часы. — У нас есть ещё немного времени. Может, продолжим урок танцев?

— А на званом ужине тоже нужно танцевать?

— Вообще-то, нет. Там обычно едят, пьют, разговаривают и… э-э-э… музицируют. Тебя тоже обязательно попросят что-нибудь сыграть или продекламировать.

— М-да, — сказала я. — Надо было всё-таки выбирать пианино, а не кружок хип-хопа, на который мы ходили вместе с Лесли. Но я неплохо пою. В прошлом году на вечеринке у Синтии я без труда выиграла в караоке. Я исполняла тогда собственную перепевку «Somewhere over the rainbow».[18] И мне дали первое место, хотя я и была в совершенно дурацком костюме автобусной остановки.

— Ну ладно. Если кто-нибудь попросит тебя спеть, ты скажешь, что всегда робеешь, когда на тебя направлено такое внимание.

— Это мне можно говорить, а про вывихнутую ногу — нет?

— Вот, держи наушники. Ещё раз сначала.

Он поклонился.

— А что, если меня пригласит кто-нибудь другой? — спросила я и присела, ой, то есть, сделала реверанс.

— Тогда ты станцуешь всё то же самое, — сказал Гидеон и взял меня за руку. — Но в восемнадцатом веке было полно формальностей. Просто так незнакомую девочку никто танцевать не пригласит, сначала кавалера и даму должны друг другу официально представить.

— То есть, надо сделать парочку неприличных движений веером.

Постепенно наш танец стал лёгким, словно дыхание. Я перестала напрягаться и просто плыла по комнате.

— Каждый раз, когда я хоть капельку наклоняла веер, Джордано хватался за сердце, а Шарлотта качала головой из стороны в сторону, как китайский болванчик.

— Она ведь просто хочет тебе помочь, — сказал Гидеон.

— Ага. Я бы скорее поверила в то, что Земля плоская, — фыркнула я, хотя фыркать во время танца наверняка не разрешалось.

— Создаётся впечатление, что вы не очень-то дружны.

Мы как раз шли по кругу с воображаемым партнёром.

Правда? Неужели?

— Мне кажется, Шарлотту любят только тётя Гленда, леди Ариста и наши учителя.

— Не могу в это поверить, — сказал Гидеон.

— Ой, я совсем забыла: ещё Джордано и ты.

Упс! Кажется, я нахмурилась, а это наверняка запрещено в приличном обществе восемнадцатого века.

— Может, ты просто немного завидуешь Шарлотте?

Я засмеялась.

— Если бы ты знал её так же хорошо, как я, ты бы такого не говорил, поверь мне.

— Вообще-то я неплохо её знаю, — тихо сказал Гидеон и взял меня за руку.

Да, но только когда она притворяется белой и пушистой, хотела добавить я, и вдруг я действительно почувствовала, что страшно завидую своей кузине.

— Так насколько хорошо вы, собственно, друг друга знаете? — я убрала руку и подала её несуществующему второму партнёру.

— Ну, как люди, которые проводят много времени вместе, — проходя мимо меня, Гидеон коварно улыбнулся. — Ведь ни у меня, ни у неё не было времени на другие… э-м-м… знакомства.

— Понимаю. Тогда приходится довольствоваться тем, что имеешь, — моё терпение лопнуло. — Ну, и как же Шарлотта целуется, а?

Гидеон потянулся за моей рукой, которая зависла в воздухе сантиметров на двадцать выше, чем положено.

— Вы делаете огромные успехи в поддержании светской беседы, госпожа, но о таких подробностях джентльмен обычно умалчивает.

— Ага, хорошая отговорка, только никакой ты не джентльмен.

— Неужели я дал вам повод сомневаться в моей галантности…

— Ах, замолчи! Что бы там между вами не происходило, меня это не интересует. Но вот то, что ты в то же время решил… закрутить ещё и со мной, вот это подло с твоей стороны!

— «Закрутить»? Какое вульгарное слово. Я был бы вам чрезвычайно признателен, если бы вы объяснили мне причины своего недоверия, но при этом не забывали также о локтях, в этом пируэте они должны быть опущены.

— Ничего смешного не вижу, — прошипела я. — Если бы я знала, что между тобой и Шарлоттой что-то есть, никогда бы не позволила тебе меня целовать… — ай, Моцарт закончился и в наушниках снова заиграл Linkin Park, он, в общем-то, гораздо больше соответствовал моему настроению.

— Между мною и Шарлоттой — что?

— … больше, чем дружба.

— Кто это сказал?

— Ты?

— Я такого не говорил.

— Ага. Значит, вы ещё ни разу… скажем, не целовались?

Я решила пропустить реверанс, а вместо этого гневно уставилась прямо в глаза Гидеона.

— Этого я не говорил, — он поклонился и потянулся к iPod-у, который лежал в моём кармане. — Помни о руках, а так всё замечательно.

— А твоё умение поддерживать беседу оставляет желать лучшего, — сказала я. — Так между вами что-то есть или нет?

— Мне кажется, тебе вовсе не интересно знать, что происходит между мной и Шарлоттой.

Я всё ещё не спускала с него глаз.

— Да, правда.

— Вот и хорошо, — Гидеон снова передал мне iPod.

Из наушников послышались аккорды Hallelujah в исполнении Джона Бон Джови.

— Это не та песня, — сказала я.

— Нет, как раз та, — сказал Гидеон и улыбнулся. — Мне кажется, тебе стоит послушать что-то мягкое и успокоиться.

— Ты… ты такой… такой…

— Какой?

— Идиот!

Он подошёл ещё ближе, между нами оставалось не более сантиметра.

— Видишь, какие вы разные. Она бы никогда такого не сказала.

У меня вдруг перехватило дыхание.

— Может, ты просто не давал ей повода.

— Не думаю. Она просто лучше воспитана.

— Да. И нервная система у неё покрепче моей, — сказала я. Почему-то я поглядела Гидеону прямо в рот. — И вот ещё: если ты вдруг захочешь это сделать ещё раз, когда мы будем торчать где-нибудь в исповедальне, и тебе вдруг станет скучно, так вот, знай — во второй раз я тебе этого не позволю!

— Значит, мне больше нельзя тебя целовать?

— Точно, — прошептала я, не в состоянии сдвинуться с места.

— Как жаль, — сказал Гидеон и наклонился ко мне ещё ближе, так что я почувствовала его дыхание. Не очень-то похоже, что он воспринял мои слова всерьёз. Да я и сама уже передумала. Да и вообще, я ведь не кинулась ему на шею, а это уже можно считать волевым решением. Момент, когда можно отвернуться или оттолкнуть его от себя, я, кажется, упустила.

Гидеон, наверное, думал о том же. Он погладил меня по волосам, и вдруг я наконец ощутила нежное прикосновение его губ.

There’s a blaze of light in every word,[19] — доносился из наушников голос Джона Бон Джови. Мне всегда нравилась эта песня, я могла слушать её десять-пятнадцать раз подряд. Но теперь она всегда будет напоминать мне о Гидеоне.

Аллилуйя.

Семейный девиз Монтроузов.

Дословный перевод:

«Покажите, что вы действительно можете»

На этот раз нам ничто не помешало: ни прыжок во времени, ни наглый маленький демон.

Пока не доиграла «Аллилуйя», поцелуй оставался очень нежным и осторожным. Но когда музыка закончилась, Гидеон запустил обе руки в мои волосы и крепко прижал меня к себе. Это уже нежностью не назовёшь, но больше всего меня удивила моя собственная реакция: моё тело вдруг стало очень лёгким и безвольным, а руки сами собою обвились вокруг шеи Гидеона.