— Я хочу знать, что моя мать собирается сделать со мной. Я подчинюсь ее приказу… даже если бы меня за этой дверью уже ждал палач.

Голос ее звучал грустно, но говорила она уверенно; ясно было, что она не отступит от своего решения. Твердым шагом девушка двинулась вслед за королевой и ее фаворитом.

Одэ де Вальвер понимал, какие чувства движут его возлюбленной; более того: он сознавал, что на ее месте поступил бы точно так же. Поэтому он лишь почтительно поклонился юной красавице.

Каким бы коротким ни был диалог Одэ де Вальвера и Мюгетты, он встревожил Леонору Галигаи, ибо она не расслышала из него ни единого слова. Поэтому фрейлина решила вмешаться и прервать затянувшуюся, на ее взгляд, беседу. Однако тут девушка как раз направилась к выходу. Тогда Леонора подошла к ней, взяла за руку и вкрадчиво произнесла:

— Поспешите, дитя мое. Не стоит заставлять королеву дожидаться.

Но хотя Одэ де Вальвер и не нашел в себе мужества противостоять неосмотрительному решению своей невесты, он отнюдь не намеревался отпускать ее одну и собирался следовать за ней. Убедившись, что шпага его легко выходит из ножен, он обернулся к Ландри Кокнару и холодно произнес:

— Если ты дорожишь своей шкурой, советую тебе не ходить за мной.

— Сколь ни ничтожна цена моей шкуры, но я действительно дорожу ею, — столь же холодно ответил Ландри Кокнар.

Выпрямившись и глядя прямо в глаза Вальверу, он прибавил:

— Однако речь идет о «моей крошке», сударь. А моя крошка, моя маленькая Флоранс — ибо девушку зовут Флоранс, и я являюсь ее крестным отцом, — это единственная моя привязанность в жизни. Много лет назад я совершил доброе дело, и с тех пор дорожу этой девушкой гораздо больше, чем собственной шкурой. Одним словом, если бы вы вдруг решили остаться здесь, я бы все равно отправился следом за ней; я пошел бы совсем один, даже если бы знал, что через минуту мне придется погибнуть.

— Тогда вперед! — улыбнулся Вальвер.

Разговор их продолжался всего несколько секунд, но за это время Леонора вместе с девушкой успели выйти из спальни через потайную дверцу и затворить ее за собой. Потайная дверца, приводимая в движение скрытым механизмом, сама собой бесшумно закрылась.

Леонора и ее спутница оказались в полутемном коридоре. Пройдя несколько шагов, Леонора распахнула какую-то дверь, пропустила вперед Мюгетту и сказала:

— Будьте любезны подождать в этом кабинете. Королева позовет вас.

Мюгетта, или точнее Флоранс, ибо отныне мы будем называть девушку ее настоящим именем, кивнула головой в знак согласия и молча вошла в указанную ей комнату. Даже если бы она обернулась, она бы все равно не сумела разглядеть в полумраке ту дверь, за которой остались Одэ де Вальвер и Ландри Кокнар. Но она не обернулась.

Расставшись с девушкой, Леонора продолжила свой путь. Спустя минуту она остановилась и задумалась. Рядом с ней находился кабинет Кончини, и она не знала, как ей поступить, — зайти к мужу или нет. Она даже протянула руку, желая открыть дверь, но потом покачала головой и пошла дальше, еле слышно шепча:

— Нет, сейчас я не нужна моему Кончинетто. Я понадоблюсь ему позднее и в другом месте. К тому же, раз он забыл о тех двух наглецах — дерзком авантюристе и жалком предателе — его слуге, значит, мне следует самой позаботиться о них. Эти двое знают тайну моего супруга и могут погубить его. Они не должны живыми выйти из этого дома, куда они столь безрассудно проникли. Что ж, я займусь ими. Тем более что они, в сущности, уже в моих руках. А когда понадобится, я вернусь к девчонке.

Леонора успевала подумать обо всем, и Одэ де Вальвер и Ландри Кокнар вскоре ощутили на себе результаты ее предусмотрительности.

По узкой лестнице Галигаи спустилась на первый этаж; в кордегардии она нашла Роспиньяка и четырех его лейтенантов: Эйно, Лонгваля, Роктая и Лувиньяка. В комнате стоял страшный шум, ибо все пятеро на чем свет стоит ругали «дерзкого юнца», только что задавшего им знатную трепку.

Однако несмотря на возмущенные крики, никто из них не рвался в бой и не бегал по дому, пытаясь отыскать ненавистного врага. Будем справедливы: эти пятеро дворян не были трусами, и каждый в случае необходимости готов был встретиться один на один даже с Одэ де Вальвером. Но они узнали, что дом Кончини почтила своим присутствием королева, и это охладило их пыл: они не решались ворваться в спальню фаворита и завязать драку на глазах у Ее Величества. Вынужденные бездействовать, они отчаянно бранились.

Появление Леоноры было встречено с бурной радостью. Отдав распоряжения Роспиньяку, жена Кончини удалилась. Едва дверь за ней закрылась, командир что-то шепнул своим четверым лейтенантам; те повскакивали с мест, бросились во двор, прыгнули в седла и галопом помчались на улицу Турнон, где, как вы помните, располагался особняк Кончини. Так что Роспиньяк тоже не терял времени даром.

Расставшись с клевретами Кончини, Леонора направилась в маленький кабинет, где в одиночестве сидел Стокко. Он коротал время, потягивая превосходное старое вино с виноградников Иля; лучезарный напиток поблескивал в хрустальном стакане.

Увидев хозяйку, Стокко вскочил и, по обыкновению нагловато улыбаясь, буквально перегнулся пополам в нарочито почтительном поклоне. После чего он вновь развалился в кресле; на губах его играла саркастическая усмешка. Судя по его манерам, Стокко был посвящен во все тайны своей хозяйки, что давало ему право вести себя с ней столь вызывающе.

Как и прежде, Леонора сделала вид, будто не замечает наглого поведения Стокко: она слишком дорожила его услугами, чтобы обращать внимание на такие мелочи. (Заметим, что никому иному она бы не позволила обходиться с собой подобным образом.) Усевшись напротив Стокко, она, не открывая пока своих истинных замыслов, принялась задавать ему различные вопросы.

Несмотря на всю свою развязность, Стокко знал, что есть граница, переступать которую не только не рекомендуется, но и опасно. Он прекрасно понимал, сколь страшна будет месть его хозяйки, если она узнает, что он переиграл или предал ее. И как бы нарочито вызывающе он себя ни вел, он был безраздельно предан Леоноре и охотно исполнил любые ее поручения. Именно этим объяснялась столь странная на первый взгляд снисходительность жены Кончини.

Стокко подробно отвечал на все поставленные ему вопросы, однако по его насмешливому тону трудно было понять, шутит он или говорит серьезно.

Леонора отлично изучила все повадки своего преданного слуги. Ее великолепная память мгновенно фиксировала все, что говорил ей Стокко: она знала, что его сведения были точны. Выяснив все необходимое, Леонора дала своему поверенному новые инструкции и вышла.

С Роспиньяком Леонора говорила пять минут. Ее беседа со Стокко длилась в два раза дольше. Итак, с того момента, как она вышла из спальни, оставив там Одэ де Вальвера и Ландри Кокнар, прошло немногим более четверти часа.

По узкой лестнице Леонора вновь поднялась на второй этаж. Она шла медленно, часто останавливаясь, чтобы собраться с мыслями:

«Надо признать, что случай — воистину непредсказуемый господин, и наше жалкое воображение просто не может угнаться за его причудами… Вот, например, эта маленькая цветочница: разумеется, мне приходила в голову мысль, что она вполне могла бы быть дочерью Кончино и Марии Медичи… Мое предположение было столь правдоподобно, что я даже убедила во всем Марию и с ее помощью собиралась убедить в этом Кончино… Но сама-то я этому не верила. Подобная возможность казалась мне совершенно невероятной, настолько невероятной, что я даже не удосужилась обдумать ее как следует. И вот тебе на: я оказалась-таки права — эта девчонка действительно дочь Кончино и Марии. Вот ведь как удачно все складывается!..»

Заметим мимоходом, что Леонора мгновенно приняла на веру слова, сказанные Ландри Кокнаром; ее живой и скептический ум даже не попытался подвергнуть их сомнению или хотя бы постараться добыть доказательства, их подтверждающие. Почему? Мы не беремся это объяснять.