— Надеюсь, я буду иметь честь проводить королеву в Лувр, — вставил Кончини.

Леонора уже направилась к двери. Последние слова Кончини долетели до нее, когда она была на пороге. Обернувшись, она сказала:

— Вы забываете, Кончино, что у вас еще есть здесь дела: вам предстоит заняться Вальвером и этим негодяем Ландри.

— Ах, черт возьми! — воскликнул Кончини, хлопнув себя по лбу. — Совершенно позабыл об этой парочке!..

И с видимым сожалением добавил:

— О! Сейчас они, наверное, уже далеко!..

— Будьте спокойны, Кончино, — промолвила Леонора со зловещей улыбкой, — я-то о них не забыла. Они все еще здесь, запертые в вашей спальне, словно лисы в курятнике.

С этими словами она вышла, оставив Кончини объяснять королеве, о чем идет речь. Сама же она отправилась к Флоранс.

Когда Леонора оставила ее, девушка в смятении упала в кресло и замерла, ожидая, когда ее позовет королева — ее мать. Однако вскоре она вскочила: где-то рядом шел разговор. Прислушиваясь, она обошла всю комнату, не обращая внимания на ее роскошное убранство.

Шум доносился из-за полуприкрытой двери, находившейся строго напротив входа, через который ввела ее сюда Галигаи. Вслушавшись в голоса, она узнала того, кто оказался ее так называемым «отцом», и ту, кто оказалась ее так называемой «матерью». Да простит нас читатель за эти оговорки, но нам трудно называть отцом и матерью людей, готовых лишить жизни собственное дитя. Девушка остановилась. Любопытство оказалось сильнее ее: она прильнула к двери, ведущей в гостиную, где разговаривали Кончини и королева. С их стороны дверь была скрыта тяжелой бархатной портьерой.

Кончини никак не думал, что Леонора может оставить девушку дожидаться ее в кабинете, смежном с гостиной. Если бы он хотя бы заподозрил это, он сразу увел бы королеву в другую гостиную или по крайней мере убедился бы, что дверь за портьерой хорошенько заперта и через нее не доносится ни звука.

Отчего же всегда столь предусмотрительная Леонора совершила такую грубую оплошность? Причина проста: она не очень хорошо знала расположение комнат в маленьком особняке своего мужа. Стремясь не упустить Одэ де Вальвера и Ландри Кокнара, она постаралась как можно скорее избавиться от девушки, стеснявшей ее, и отвела ее в первый попавшийся кабинет, не зная, что вторая дверь его ведет как раз в гостиную, куда отправились Мария и Кончини.

Как бы там ни было, несчастная дочь Кончини и Марии Медичи не устояла перед искушением и, скрытая тяжелой портьерой, вся обратилась в слух.

Так она узнала историю своего рождения. Мы можем только спросить себя, как это нежное и чувствительное создание выдержало и не потеряло сознания, внимая сему страшному рассказу. Но девушка проявила незаурядное мужество, дослушав все до конца и ничем не выдав себя.

Родители цинично и в подробностях обсуждали свое прошлое. Оставаясь невидимой, девушка слышала страшный торг, слышала, как ее отец, охваченный суеверным страхом, пытался сохранить ей жизнь. Мы же поспешим добавить, что только в одном из своих подозрений девушка ошибалась: противоестественная любовь навсегда и бесследно покинула сердце Кончини.

Наконец Леонора сообщила, что отправляется за Флоранс. Тогда бедняжка поняла, что если жене Кончини станет известно, что она подслушивала, то ей уж точно не выйти живой из этого дома. Она неслышно прикрыла дверь и села как можно дальше от нее.

Вот почему она не узнала, что ее жених Одэ де Вальвер и Ландри Кокнар заперты в спальне Кончини, словно мыши в мышеловке. Если бы девушка слышала их короткий спор, она вряд ли согласилась бы безропотно следовать за королевой. Но приверженность истине вынуждает нас сказать, что за все это время она сама ни разу не вспомнила ни о Вальвере, ни о малютке Лоизе.

Сейчас она — что, впрочем, вполне естественно — думала только о своих неожиданно обретенных родителях, встреча с которыми произошла при столь драматических обстоятельствах. И она с ужасом убеждалась, что не рада этой встрече.

Особенно много она размышляла о матери. Чудовищное безразличие, граничащее с отвращением, с которым Мария Медичи говорила о ней, заставило девушку подумать:

«Моя мать!.. Как, неужели женщина, которая хотела и до сих пор хочет убить меня — моя мать?.. Разве такое возможно?.. Неужели мать может желать смерти своему ребенку?.. Нет, это невероятно, этого не может быть. Конечно, я просто не расслышала, не поняла… А если мне ничего не почудилось, то, значит, есть вещи, о которых я не знаю… которые заставляют ее говорить так против ее воли… Да-да, это именно так. Я уверена, что она только и ждет случая, чтобы раскрыть мне свои объятия и назвать своей дочерью… И, она это непременно сделает… Тогда мне придется просить у нее прощения за то, что я усомнилась в ней… Усомниться в собственной матери!.. Господи, какая гнусность!.. Разве ребенок имеет право судить собственную мать?.. К тому же она королева… Короли связаны строгими правилами этикета, они не всегда могут следовать велению сердца… Если она была холодна, если она хотела уничтожить меня, значит, у нее были на то веские причины… Я же должна помнить только об одном: она — моя мать… моя мать!.. И моя мать не может признать меня, не рискуя оказаться обесчещенной в глазах своих подданных…»

Заметим, что она совсем не думала о своем отце. Не думала потому, что им был Кончини, человек, которого она давно уже презирала, а потом, когда тот начал преследовать ее своей яростной животной страстью, стала страстно ненавидеть. Такое трудно сразу забыть, и она по-прежнему не доверяла ему.

Для матери же она стремилась найти оправдания, к матери стремилось ее сердце, все ее существо. Без сомнения, она уже давно мечтала обрести мать, хотя никогда не знала ее. Не раз видела она ее во сне, окруженную ореолом всяческих добродетелей. Скажем сразу: Мария Медичи совершенно не походила на тот идеальный образ, что сложился в голове девушки. Надо было быть совсем слепой, чтобы не заметить этого. Флоранс отнюдь не была слепа, она просто сознательно закрывала глаза на все плохое, что ей уже довелось увидеть и услышать. Ценой собственной жизни она готова была сохранить созданный ее воображением образ матери, наделенной всевозможными достоинствами.

Мы согласны, что дочерняя любовь заслуживает поощрения, однако сейчас эта любовь вполне могла стать для нашей героини роковой. Она уже совершила непоправимую ошибку, отправившись следом за Медичи, в то время как внутренний голос настойчиво убеждал ее остаться подле Вальвера — своего жениха и защитника. К несчастью, она не прислушалась к нему. Поэтому — увы! — нам остается только с горечью наблюдать за тем, как далеко заведет ее любовь к королеве-регентше.

Леонора Галигаи нашла девушку сидящей в кресле. Она была бледна, глаза лихорадочно блестели, однако величайшим усилием воли ей все же удалось сохранить спокойствие. Леонора внимательно оглядела комнату и осталась удовлетворена. Единственный раз — когда взгляд Леоноры упал на дверь, ведущую в соседнюю гостиную, — Флоранс вздрогнула. Однако жена Кончини не стала проверять, была дверь заперта или всего лишь плотно прикрыта. Флоранс же сумела быстро справиться со своим волнением.

Сколь проницательна ни была Леонора, она не заметила ничего подозрительного. Поэтому она повела себя с девушкой весьма обходительно, почти по-родственному.

Леонорой руководил холодный расчет: ей было необходимо поскорей завоевать доверие Флоранс. Будучи женщиной решительной, она хотела побыстрей выведать у девушки, что ей известно о ее матери.

И Галигаи бы наверняка добилась своего, ибо при желании умела быть весьма обходительной. Но, к счастью, девушка была предупреждена и не дала себя провести. Хотя противник и был силен, она знала его карты и потому могла вести свою игру. Итак, Леонора была заранее обречена на поражение, но она об этом не догадывалась, а потому первой начала атаку. Здесь мы вынуждены прибегнуть к военной терминологии, ибо между обеими женщинами развернулось настоящее сражение.