Платформа «Корябб» замерла в ожидании.

Заполонившая ее толпа замерла. И тоже в ожидании.

Все взгляды были устремлены на бордовый вагон № 3 (первый класс).

Напряжение, витавшее на вокзале, зависло в воздухе, проглядывало в фигурах и в глазах. В звенящей тишине жужжала муха. У кого-то бурчал живот. А маленький мальчик в синем костюмчике и темно-синих башмачках на кнопках притопывал от нетерпения.

В темноте, проглядывающей в дверном проеме вагона, что-то зашевелилось, и кто-то прошептал: «Это он?! Я не могу поверить!» А еще у кого-то хрустнула шея — так он ее вытягивал.

И тут, прямо на глазах у пораженной публики, из вагона на перрон вышло нечто странное — существо, похожее на худосочное четырехногое насекомое, переставляя конечности, сделало несколько шагов по проходу, разделявшему толпу на две части, а затем качнулось. Под восхищенное «Ах!» «насекомое» разогнулось и поднялось из «мостика». Собравшимся предстал стройный человек в конической шляпе, красном трико и с раскрашенным гримом лицом.

Эффектным движением вскинув руку, он сорвал с головы свою шляпу, которая на поверку оказалась жестяным рупором, и поднес ее к губам.

— Дамы и господа! — по вокзалу разошелся сильный рокочущий голос. — Свершилось! То, чего вы так долго ждали! То, о чем боялись мечтать! То, что видели в своих снах! Спустя двадцать долгих лет! Он здесь! Встречайте! Восхитительный Умопомрачительный! Неповторимый! Гораций Помпе-е-е-е-ео!

Циркач отошел в сторону, и на дверной проем вагона ударил луч прожектора. Раздался грохот взрыва, в воздух поднялась туча дыма и багровых искр.

И тут кто-то крикнул:

— Это что, слон?!

Головы присутствующих одновременно поднялись. На крыше вагона и правда стоял слон в круглой полосатой попоне. На кончике его хобота замерла девочка в нежно-голубом платье. Над толпой на канатах с визгом пронесся циркач в расшитом красными и черными ромбами трико. По вокзалу прошли громовые раскаты, и тут все заметили, что под крышей платформы висят пурпурные облака, в глубине которых извивались молнии. Снова прогремел гром, и из облаков пошел дождь, состоящий из конфетти.

А между тем дым и искры в кругу света начали плыть, клубиться и закручиваться петлями, а затем в какой-то момент сформировались-слепились в человеческую фигуру.

В проходе стоял высокий господин в красном фраке с бордовыми отворотами и в высоком алом цилиндре. Он опирался на резную трость с навершием в виде головы обезьяны и улыбался. Его выбеленное гримом лицо казалось лицом мраморной статуи: красные брови фигурно подстрижены и стоят торчком, шикарные усы подкручены, на носу сидят очки в круглой оправе и с розоватыми стеклами, над ними — застыли немигающие подведенные черной краской зеленые глаза.

Господин Помпео вскинул трость, и стоявший в толпе встречающих оркестр грянул туш. Вокзал наполнился восторженными криками, несколько дам упали в обморок, стоявшие в оцеплении констебли налились краской, как стеснительные девчушки.

— Господин Помпео! Господин Помпео! Поглядите сюда!

Две дюжины газетчиков, толпившихся слева от дверей вагона, пыжились от натуги. Сверкали вспышки фотографических аппаратов, из них дождем сыпался белый магниевый порошок.

Господин Помпео повернул голову, подставляя лицо линзам фотоаппаратов. Пару мгновений так постоял, а затем сделал шаг и ступил на платформу.

Толпа качнулась и попыталась приблизиться к герою этой великолепной ночи, но констебли не дремали:

— А ну назад! — ревели представители закона и порядка. — Не напирать!

Дубинки принялись стучать по головам.

Циркач с рупором заголосил:

— Тишина! Тишина! Господин Помпео хочет сказать! Всем тихо!

Толпа смолкла, словно каждому из присутствующих в рот засунули кляп, и замерла в ожидании.

Господин Помпео повернул голову и чуть склонился к рожку миниатюрного фонографа, который совал ему один из газетчиков.

Прошло мгновение… за ним другое… а затем, губы господина Помпео чуть шевельнулись:

— Я вернулся! Встречай меня, Габен!

Толпа взорвалась восхищенными криками и аплодисментами. Фотоаппараты выдали очередную порцию вспышек. Оркестр заиграл «Цирковой марш»: трубы загудели, колотушки застучали по коже барабанов.

Перекрывая стоявший грохот, газетчики заорали, надиктовывая репортажи с места событий в рожки фонографов: «Это великолепие!», «Это безумие!», «Он вернулся!», «Триумфальное возвращение спустя столько лет!», «Новость века! Это событие века!»

Господин Помпео медленно пошагал по проходу. Навстречу ему вышел господин бургомистр Габена. Он нервно сжимал в руках цилиндр.

— Это честь для нас! Это счастье! Мы не верили до последнего! Мы так рады! Господин Помпео… господин Помпео… господин Помпео…

Голос бургомистра затрещал, словно запись на стертой граммофонной пластинке. А затем бургомистр исчез. Просто растворился в воздухе прямо на том месте, где только что стоял. Следом качнулась и растаяла и толпа. И встречающие, и полицейские, и газетчики, и оркестранты. На перроне никого из них не осталось. Испарилось конфетти, погас прожектор. Слон, циркачи и девочка в голубом платье рассыпались пылью. «Корябб» погрузилась в тишину.

— Господин Помпео, — снова раздался голос, но принадлежал он отнюдь не бургомистру, а простому проводнику. — Разрешите пройти.

Гораций Помпео отошел, пропуская его.

Проводник направился к ожидавшему его перронщику. Мимо проскрипел латунными суставами автоматон-носильщик, толкая перед собой груженную чемоданами и шляпными коробками тележку.

По пустынной платформе сновали сонные пассажиры, что-то бубнили рупоры оповещения. Какой-то старик сплюнул на перрон, тип в клетчатом дорожном костюме сверился с часами и закурил папиретку. Две женщины с ковровыми сумками отвесили друг дружке пощечины — кажется, они не поделили лысую девочку, плачущую рядом.

Гораций Помпео вздохнул.

Наваждение, или правильнее будет сказать, мечта развеялась, как дым. Его не встречали никакие восторги (если не считать восторга какого-то бродяги, отобравшего у крысы кем-то недоеденный пирожок), никакие обмороки (если не считать рухнувшего на перрон не выдержавшего ужасную вокзальную вонь пассажира, ехавшего в соседнем купе), никакой помпы (если не считать механической помпы на колесах, которую катил по платформе покрытый сажей механик в круглых защитных очках).

Событие века? Триумфальное возвращение?

Город попросту не заметил его прибытия. Городу было плевать.

— Унизительно, — пробормотал Гораций Помпео. — Неужели в этом треклятом городе все забыли меня?

— Так и должно быть… нам не нужна шумиха, не забыл? — раздался хриплый шепот из бордового чемодана, который хозяин цирка держал в руке.

Гораций Помпео не ответил.

— Можно поживее?! — раздраженно воскликнул он, повернувшись к вагону и нетерпеливо постукивая тростью.

— Да, господин!

— Уже, господин!

С трудом выбравшись из дверного проема, один за другим на перрон сошли два громадных чернокожих человека в черных костюмах. У обоих в ушах были круглые золотые серьги, а на больших головах сидели крошечные котелки, похожие на наперстки, надетые на толстые, распухшие пальцы. Выступающие вперед челюсти обоих громил, не останавливаясь ни на миг, ходили ходуном, что-то пережевывая. На плече у одного сидела обезьянка, оба спутника Горация Помпео держали в руках чемоданы.

— За мной! — велел хозяин цирка и пошагал к началу платформы. Чернокожие громилы потопали следом.

Зал ожидания пустовал.

На скамейке у полицейской тумбы сидели двое констеблей. Они сжимали кулаки, пучили глаза и обильно потели. Перед ними на тумбе стоял радиофор, из раструба которого трещало и хрипело полуночное вещание.

— Да зачем он вистует?! — вопил один из констеблей, нескладный здоровяк с квадратным подбородком. — Что он делает?! Так же и проиграть недолго!

— Все он правильно делает! Партия только началась… — отвечал его напарник, толстяк с парой висящих над воротником мундира подбородков.