— Вода! Вот вода! — закричал Кристиан, вмиг переходя от отчаяния к пылкой радости.

Эти несколько капель возвратили его спутницу к жизни.

— Спасена! Спасена вами! — нежно прошептала она. — А все остальные?

— Здесь нас только двое. Однако я надеюсь, что им удалось доплыть до берега. Быть может, их положение менее шатко, чем наше…

— У нас не осталось никаких средств к существованию?

— Абсолютно никаких.

— И мы промокли до нитки. К счастью, скоро взойдет солнце.

— Необходимо прикрыть голову листьями, чтобы не получить солнечный удар.

— Эти первые лучи мне на пользу — ведь я так замерзла… А сейчас…

— Что — сейчас?

— Сказать откровенно? Я умираю от голода…

— Я попробую что-нибудь раздобыть.

— Это нелегко, не правда ли? Будет трудно, мне в особенности, приноровиться к нашему новому положению — положению людей, потерпевших кораблекрушение.

— Я сделаю все от меня зависящее, чтобы облегчить для вас эту ситуацию.

— Не сомневаюсь, друг мой. И этим вы мне окажете огромную услугу. Вы и представить себе не можете, как я нерасторопна, как неопытна. Дедушка очень добр, но не разумнее ли было бы, вместо того чтобы потакать капризам избалованного ребенка, подготовить меня к разным жизненным обстоятельствам. Подумать только, я ведь и бифштекса толком не сумею поджарить.

— О, мадемуазель, поджарить бифштекс — это весьма сложная операция, тем более в сложившейся ситуации.

— Прежде всего, дорогой мой спаситель, прошу вас оставить это церемонное обращение «мадемуазель». Смотрите на меня как на сестру и любите меня по-братски. Вы это заслужили, правда? Теперь вы — мой брат.

— Да, мадемуазель!

— Вы опять за свое! Итак, давайте, брат, проведем смотр наших ресурсов. У меня есть носовой платок, бусы… бусы… Вот и все. А у вас?

— У меня есть нож. Прекрасный нож со многими лезвиями, настоящее сокровище.

— Действительно это драгоценность, — засмеялась девушка.

— Еще часы… Правда, полные морской воды. Затем револьвер с целой обоймой.

— Чтобы защищать нас от хищников?

— Но обойма, должно быть, промокла так же, как и часы. Затем четыре дуката [332] в жилетном кармане.

— Золото! Лучше бы там был бисквит…

— Но я надеюсь, мы все-таки будем завтракать…

— Надеюсь. В романах жертвы кораблекрушения после чудесного спасения всегда садятся завтракать.

— Позвольте, я отлучусь минут на десять.

— Позволяю. Но не могу ли я пойти с вами?

— Нет, это невозможно! — ответил капитан и смело ринулся на илистую отмель.

Вскоре он вернулся, сияющий, торжествующий, неся на плече вязанку тонких корней черной ризофоры с лепившимися на них неправильной формы устрицами. Такие устрицы, живущие в солоноватой воде, безвкусны и требуют приправ — соли, перца или лимонного сока. Без специй есть их трудно. Но голод лучший повар!

Укрывшись в бамбуковых зарослях, наши друзья по-братски разделили эту скудную трапезу, сожалея, увы, об отсутствии какой-либо растительной пищи — грозди бананов или плодов хлебного дерева.

Вдруг капитан заметил, что арум, в чьем цветке так кстати сохранилась роса, очень похож на растение, охотно употребляемое индусами в пищу. Он ножом разрыхлил землю вокруг стебля, извлек на свет Божий толстый луковичный корень, очистил его, разрезал на кусочки и не без удовольствия принялся грызть.

— Это colocasia. Я когда-то пробовал ее в джунглях. По вкусу она напоминает репу. Держите, сестричка, попробуйте.

— Вкусно и очень подходит к устрицам.

После этого завтрака, длившегося довольно долго из-за того, что каждую устрицу приходилось вскрывать, чтобы не сломать нож, очень осторожно, офицер спросил:

— Вы чувствуете себя лучше?

— Намного! И, во всяком случае, сейчас я не голодна. Одежда почти высохла, и у меня появились силы идти.

— Подождите немного. Пока продолжается отлив, я вернусь к черной ризофоре, наберу устриц и крабов на обед. До завтра мы будем обеспечены, а там уж примем какое-либо решение.

Сказав это, молодой человек незамедлительно отправился к илистой отмели. Но, не пройдя и двадцати шагов, он оступился и чуть не растянулся посреди наносной грязи. Увидя, что стало причиной его неловкости, Кристиан, позабыв и о моллюсках, и о будущем обеде, встал на ноги, нагнулся и изо всех сил начал дергать и тащить на себя лежащий на дне предмет.

— Ура! Вот находка так находка! — закричал он.

И, не обращая внимания на ил, перепачкавшись с ног до головы, моряк, прилагая огромные усилия, вытащил на поверхность маленькую узкую пирогу длиною метра три, затонувшую, по всей видимости, уже давно.

— Сестричка, это пирога! Я сейчас перетащу ее на сушу и хорошенько почищу.

— О, какое счастье! — с детской радостью воскликнула девушка.

— Не подходите ко мне, я грязен, как конопатчик!

Не теряя ни минуты, капитан стал вычерпывать ил из лодки и протирать ее листьями бамбука. Он очистил лодку, проконопатил и, убедившись, что она не протекает, сказал:

— Вот на чем мы пойдем по реке против течения и достигнем горной гряды, которая, словно позвоночный столб, тянется через весь Малайзийский полуостров. А теперь мне надо соорудить массивный гребок или, если успею, пару весел, а затем вернуться на отмель в поисках обеда. После чего дождусь прилива, чтоб выкупаться и смыть с себя слой грязи, сделавший меня похожим на амфибию [333].

Молодой человек действовал так споро, что через шесть часов пирогу удалось спустить на воду и, воспользовавшись поднимающимся приливом, отправиться в путь. Подталкиваемая естественным приливным течением вверх от гирла, пирога преодолела довольно большой отрезок реки и продвинулась довольно далеко в глубь континента. Приближающаяся ночь прервала эту навигацию, бывшую не такой уж и тяжелой.

Когда снова дал о себе знать морской отлив, капитан вытащил пирогу на берег и, выстелив ее листьями папоротника, соорудил что-то вроде колыбели для своей спутницы. Ужин опять состоял из устриц и корней colocasia.

Наступила ночь. Девушка уютно устроилась на мягкой подстилке из листьев, а офицер, страж столь же бдительный, сколь и преданный, охранял ее до самого рассвета.

На следующее утро они вновь тронулись в путь, естественно, натощак, но надеясь, что счастливый случай поможет им раздобыть какую-нибудь пищу. Случай этот представился в виде толстого угря, которого капитан оглушил ударом гребка и, извивающегося, выбросил на берег. Угорь очень вкусен под винным соусом, под соусом тартар или даже просто испеченный на углях. Но для этого нужен огонь. А жевать сырым это тяжелое, жесткое, волокнистое мясо — уж лучше с голоду умереть!

Огонь! Туземцы всех стран добывают его путем энергичного трения двух кусков дерева. Но этот способ неизвестен большинству европейцев и, кроме того, он требует применения особых масел, которые тоже не везде встречаются.

В большом замешательстве капитан смотрел, как угорь с перебитым хребтом конвульсивно вьется в траве. Внезапно моряк хлопнул себя по лбу характерным жестом человека, осененного какой-то мыслью.

— Ба, — вслух продолжил он свои размышления, — давайте-ка попробуем.

Вынув из кожаной кобуры револьвер, весь покрытый ржавчиной от морской воды, Кристиан достал из барабана патрон, зубами вытащил пулю из медной гильзы и высыпал на ладонь, к счастью, оказавшийся сухим, порох.

— Вы никак не можете обойтись без вашего платочка, сестренка?

— Конечно нет. Я тем более им дорожу, что он у меня единственный.

— Тем не менее соблаговолите оторвать от него кусочек величиной в ладонь, повыдергайте из него нитки, как будто щиплете корпию, и положите их на солнце — пусть просохнут. Это нужно для того, чтобы изжарить угря, — добавил он поощрительным тоном.

Пока девушка занималась этой работой, Кристиан принялся собирать тоненькие сухие ветки, предпочитая смолистые породы деревьев. Все это он сложил в кучу, на верхушку костра положил нити, выдернутые из тонкой ткани, и посыпал их порохом из патрона.