Дама в черной перчатке произнесла эти слова так презрительно и с таким раздражением, что Арман счел себя оскорбленным.

Бывают минуты, когда голос женщины, которую любят и по одному знаку, которой влюбленный готов отдать всю свою жизнь, бывают минуты, когда этот голос, сделавшись ироническим и презрительным, способен привести в такое негодование, что он невольно теряет всякое самообладание и забывает всякую меру.

У Армана закружилась голова, и он вспомнил вопрос «Это вы?», сорвавшийся с губ женщины, стоявшей теперь перед ним и говорившей с ним с подавляющим презрением, и грубо ответил:

— Однако, сударыня, вы кого-то ждали. И он пальцем указал на окно.

— Ах, дерзкий! — вскричала Дама в черной перчатке, подбегая к сонетке. — Это уже более, чем наглость…

Восклицание Дамы в черной перчатке и жест, с которым она схватилась за звонок, окончательно отрезвили Армана.

Он упал на колени, и его поза выразила такую покорность и мольбу, что рука молодой женщины остановилась. Она бросила сонетку и подошла к нему.

— Однако, сударь, — спросила она его, — чего же вы хотите? Зачем вы здесь?

Арман уже встал с колен, стоял перед ней молча, бледный и почтительный, так что она сжалилась над ним.

— Сударыня, — сказал он ей уже более уверенным голосом, — позвольте мне, прежде чем объяснить вам, каким образом я осмелился пробраться к вам, обратиться к вашей памяти.

— Говорите.

И она снова села.

— Однажды, — сказал Арман, — это было около года назад, я путешествовал в то время по Италии, ночь застала меня и одного из моих друзей в ущелье Апеннинских гор.

Арман остановился и взглянул на свою собеседницу. Дама в черной перчатке оставалась невозмутима.

— Мы услыхали вдали ружейные выстрелы, — продолжал Арман, — и час спустя увидали, как к отвратительной гостинице, где мы остановились, подъехала женщина, одетая во все черное, которую сопровождал только один слуга. Она ехала в почтовой карете, лошади которой изнемогали от усталости. Слуга был ранен, а другие спутники женщины убиты…

Арман снова остановился. Дама в черной перчатке, по-видимому, слушала его с глубоким удивлением, но ничто в ее лице не обнаруживало, что она имеет что-нибудь общее с женщиной, о которой рассказывал Арман.

Он продолжал:

— Этой женщиной были вы…

— Я?

В этом простом восклицании слышалось такое удивление, что молодой человек отступил пораженный.

— Или же, — продолжал он уже с меньшею уверенностью, — эта женщина похожа на вас так поразительно…

— О! — вскричала она. — Подобные сходства бывают довольно часто.

— Однако, — продолжал Арман, указывая на перчатку, которая была надета на одной руке молодой женщины, — у нее была так же, как и у вас, черная перчатка, и только одна…

— Ну, так что же из этого следует?

Дама в черной перчатке произнесла эти слова несколько резким тоном, который немного смутил Армана; однако он продолжал:

— Несколько дней спустя в Милане, в театре, я встретил снова ту же самую женщину; на этот раз ее сопровождал пожилой господин… мой друг и я поклонились ей.

— Можете вы объяснить мне, — перебила Армана Дама в черной перчатке, — что общего между этой женщиной и мною?

— Все, — произнес он с убеждением.

Взрыв хохота был ему ответом. Но у него хватило храбрости продолжать:

— Наконец, во Флоренции, в Вене, в Петербурге, в Париже, всюду я встречаю вас, и вы все время отрицаете, что вы та самая женщина, которую я встретил около гостиницы в Апеннинах. И, однако, — прошептал он с усилием, — однако… О, с той роковой ночи ваш образ преследует меня беспрестанно, мутит мой рассудок и заставляет усиленно биться мое сердце… с того дня, вы одна…

Она надменным жестом остановила его:

— Извините, — сказала она, — позвольте мне вместо того, чтобы слушать признание, которое мне кажется, по меньшей мере, странным, спросить вас, как вы могли очутиться здесь? — И она рукою указала на окно.

Арман вздрогнул. Действительно, как объяснить любимой женщине, что, благодаря указаниям другой женщины, он проник в комнату медика, об отсутствии которого он был заранее предупрежден, а оттуда пробраться на крышу этого дома и в комнату Дамы в черной перчатке.

— Я жду, — сказала молодая женщина с оттенком нетерпения.

— Сударыня, — пробормотал Арман, — я не могу…

— И вы осмелились говорить мне о любви и о том, что следуете за мною повсюду в течение года, хотя в то же время не можете признаться мне… Ах, — прибавила она с раздражением, — вы обладаете странным нахальством!

— Сударыня, простите меня…

Молодая женщина нахмурила брови, и глаза ее приняли злое выражение.

— Я подозреваю измену, — сказала она наконец. — Но я не хочу долее расспрашивать вас.

И она рукою указала на окно.

— Тот, кто изменил мне, — прошептала она, — будет наказан.

Арман вздрогнул, и мысль о том другом, кого она ждала, сжала ему сердце… Однако, побежденный властным взглядом необыкновенной женщины, которая, казалось, всецело завладела его душой, он упал на колени и признался ей во всем, из опасения быть прогнанным, как слуга, и видя, что благодаря непредвиденным событиям дело принимает иной оборот.

Послышался стук, глухой и неясный, от удара стукальца в дверь, отдавшийся громким эхом внутри дома. Услышав этот шум, Дама в черной перчатке вздрогнула, и лицо ее выразило беспокойство.

— Боже мой! — воскликнула она с ужасом. — Это он! Бегите…

И она выразительным и быстрым движением, доказывавшим, как велико ее волнение, указала Арману на открытое окно. Арман выпрямился во весь рост, догадавшись о грозившей ему опасности. Вместо того, чтобы бежать, он взглянул на свою собеседницу, и его взгляд, до того времени опущенный и смущенный, блестел отвагой и восхищением.

— Бегите, бегите, — повторяла молодая женщина, — это вернулся граф Арлев: он убьет вас.

Надменная улыбка появилась на губах у молодого человека. Он поднял упавший кинжал и сказал:

— О, не бойтесь!

— Уходите же, уходите! — твердила она. — Неужели вы хотите, чтобы я погибла вместе с вами?

Эти слова покорили смелость и внезапный энтузиазм Армана. Он понял, что не ради его спасения, но ради самой себя Дама в черной перчатке умоляет его бежать. Его вытянувшаяся было рука опустилась. И человек, за минуту перед тем готовый отчаянно защищать себя, был занят теперь одной мыслью: спасти любимую им женщину от грозившей ей, по-видимому, опасности. Однако он не мог победить эгоистического чувства: его любовь в последний раз возвысила свой голос, и он, взяв руку молодой женщины, горячо произнес:

— Я ухожу, но… во имя Неба! Дайте мне слово, что вы позволите мне еще раз увидеть вас… это необходимо… я вас умоляю…

— Хорошо, — пробормотала она, точно только один ужас мог вырвать у нее это обещание. — Но уходите, уходите!

— Когда, где? — спросил Арман быстро, с настойчивостью человека, решившегося не двинуться с места, пока она не назначит ему свидания.

— Здесь, завтра, бегите! — сказала она, по-видимому, сильно взволнованная.

Он имел дерзость поцеловать ей руку и, быстро вскочив на окно, спрыгнул оттуда на крышу, не заметив холодной улыбки, скользнувшей по губам Дамы в черной перчатке, которая тотчас сменила выражение глубокого ужаса. Без сомнения, Арман сделался жертвой какой-то ужасной комедии.

Несколько минут спустя молодой человек вошел в комнату студента.

Иногда у чрезмерно раздраженных людей наступают странные явления. Арман в первый раз был в этой комнате час назад; он с трудом осмотрелся в ней при слабом мерцании свечи, а теперь, когда вошел в нее среди полной темноты, то ему показалось, что эта комната уже давно ему знакома: он знал уже количество мебели, ее назначение, все уголки и закоулки, и даже привычки ее хозяина.

Он уверенно, смело и не колеблясь подошел к столу, где медицинский студент разбросал в беспорядке свои книги и хирургические инструменты, и стал искать рукою круглую коробку с фосфорными спичками. На камине стояла свеча. Арман зажег ее и, взяв, подошел с нею к кровати, над которой висел портрет, сходство которого так поразило его; вдруг он отскочил… холодный пот покрыл его лоб, волосы стали дыбом, а сердце забилось. Несомненно, это был портрет Дамы в черной перчатке…