Менее чем через час все приглашенные разъехались, оставив де Фруадефона и новобрачную в страшном беспокойстве.

Роскошный отель, только что перед этим шумный, ярко освещенный, полный разодетых женщин, обратился в пустыню: свечи медленно догорали, звуки оркестра замолкли, и бедная женщина заперлась в комнате, приготовленной для новобрачных, с бьющимся сердцем и в смертельном страхе, в то время, как толпа отельных слуг носилась по всему Парижу, ища маркиза.

Жанна де Фруадефон сидела, рыдая, на краю постели и прислушивалась к малейшему шуму…

Ночь почти миновала, а Гонтрана все еще не было. Вдруг в соседней комнате послышался шум и раздались шаги; у Жанны вся кровь прилила к сердцу… Шаги были медленны, однако все же приближались…

Жанна вскрикнула… Это был он! И действительно, в ту минуту, как она оросилась к нему навстречу, дверь отворилась и вошел Гонтран де Ласи.

Он был закутан в длинный плащ, под которым он нес что-то, но что — этого не могла отличить молодая взволнованная женщина.

— Ах! — воскликнула она, сжимая руки, — наконец-то это вы…

Грустная улыбка пробежала по губам маркиза. В эту минуту Жанна заметила, что он так же бледен, как те статуи, которые виднелись в густой зелени сада, освещенные луной.

— Боже мой! — прошептала она с ужасом. — Как вы бледны!

Де Ласи подходил медленно, чуть держась на ногах; он опирался на мебель, чтобы не упасть.

Жанна де Фруадефон, точно угадав, что с ним, стояла неподвижно, оледенев от ужаса и смотря окаменелым взглядом на этого человека, уже походившего на труп.

Маркиз подошел к молодой женщине, взял ее руку и посадил ее рядом с собою на диван.

— Жанна, — сказал он ей медленно торжественным голосом. — Жанна, любите ли вы меня?

— О! — вскричала она, обнимая его. — И вы еще спрашиваете меня, люблю ли я вас, мой обожаемый Гонтран!.. Но отчего вы так бледны?.. Отвечайте! О, Господи! Да отвечайте же!..

— Жанна, — чуть слышно сказал де Ласи, — должно быть, велика любовь, которую вы внушаете мне, потому что вот уже час, как она побеждает смерть…

Де Ласи раскрыл плащ, и жена его вскрикнула от ужаса, увидав, что его белый жилет весь в крови.

— Не зовите никого… молчите! — сказал ей маркиз. — Я должен умереть и хочу остаться вдвоем с вами те несколько минут, которые мне остается жить… Жанна, я умираю… Жанна, дорогая моя, мне нужна ваша любовь… чтобы очистить мою позорную жизнь… чтобы покаяться в последний час…

— Что вы говорите! — в ужасе воскликнула она.

— Жанна, — спросил де Ласи, — если бы человек, которого ты любила, считала его благородным, честным, оказался негодным убийцей, продолжала бы ты любить его?

— Ах! — прервала его окончательно растерявшаяся Жанна. — Вы бредите, дорогой Гектор… Вы благородны, добры… О! Это невозможно.

— Но, однако, если бы это было так?

— Так что ж! — воскликнула она горячо. — Я люблю тебя просто потому, что ты мне дорог… и я не хочу, чтобы ты умер!

И Жанна обняла своего умирающего мужа и покрыла его страстными поцелуями.

— Жанна, обожаемый мой ангел, — пробормотал де Ласи, — я потерял честь, у меня руки обагрены кровью… я опозорил герб моих предков и богохульствовал на имя Божие… но я был связан, скован и меня вели, подневольного, по пути преступлений люди, которые были сильнее меня в преступлении… и эти преступники убили меня в то время, когда я захотел снова сделаться честным человеком и жить счастливо под солнцем нашей любви и нашего будущего… Виновных этих надо наказать… Жанна, отомстишь ли ты за меня?

И де Ласи упал на колени и преклонился перед женой, как раскаявшийся грешник преклоняется перед добродетелью.

— Жанна, — продолжал он умирающим голосом, — простите ли вы меня?

— Прощу ли! — воскликнула она. — Да, я тебя прощаю и люблю.

— Правда? — спросил он со счастливой улыбкой, по которой можно было, однако, угадать, что он борется со смертью.

Она взяла его руку и прижата ее к своему сердцу.

— Послушай, — сказала она, — бьется ли оно? Маркиз взял шкатулку и открыл ее.

— Видишь ты эти бумаги? — проговорил он. — Тут описана вся моя жизнь, здесь список имен моих убийц, порочных людей, сделавших из твоего супруга убийцу. Ты все прочтешь, не так ли?

Жанна протянула руку по направлению к шкатулке.

— Ах, — сказала она со странным ударением в голосе, — горе им! Дорогой Гонтран, горе твоим убийцам, горе тем, кто заставляет меня переменить платье новобрачной на траур!

Де Ласи ничего не ответил… Он умер у ног своей жены.

Два дня спустя отель де Фруадефон, до тех пор шумный и ярко освещенный, двор которого кишел блестящими экипажами и видевший во время свадебного пира толпу разодетых элегантных гостей, разгуливавших по залитым светом залам и огромным аллеям сада, увидал свой главный вход задрапированным трауром.

Длинная вереница траурных карет тянулась, начиная от подъезда, вдоль улицы Вернейль, обитатели которой увидали, как двинулась около полудня печальная колесница, запряженная четырьмя черными лошадьми в белых попонах. Погребальные дроги должны были перевезти на Южное кладбище смертные останки маркиза Гонтрана де Ласи, умершего тридцати двух лет в день своей свадьбы.

Тот же самый аристократический свет, приглашенный накануне на бал и завидовавший и любовавшийся счастьем маркиза, съехались теперь на его похороны.

Карета, в которой сидели три священника, открыла шествие. За нею ехала погребальная колесница.

Толпа могла видеть раздирающее душу зрелище.

За колесницей, шагах в десяти впереди карет приглашенных, шли трое: два старика и женщина.

Старики эти были: барон де Фруадефон и барон де Ласи, тесть и дядя покойного. Между ними шла, едва волоча ноги, женщина в глубоком трауре и рыдала под длинной черной вуалью. Это была Жанна.

Шествие медленно направилось через мирные, безмолвные улицы аристократического предместья к церкви св. Фомы Аквинского.

Гроб с останками Гонтрана поставили на катафалк посреди церкви.

После заупокойной обедни началась печальная и душу потрясающая церемония разрешения от грехов; темные своды старой церкви огласились погребальным пением и псалмами об упокоении души маркиза Гонтрана де Ласи.

Потом каждый из приглашенных окропил гроб несколькими каплями святой воды.

Сначала подошел барон де Ласи; старик, лишившийся наследника, преклонил колени перед катафалком и сказал разбитым голосом:

— Гонтран, возлюбленный сын мой, последний из рода де Ласи, спи с миром.

За ним приблизился, рыдая, де Фруадефон и проговорил:

— Муж дорогой моей Жанны, прощаю тебе, что ты разбил сердце моего ребенка.

Наконец подошла Жанна. Вздрогнувшая толпа почтительно расступилась перед вдовой-девственницей, брачная ночь которой обратилась в ночь отчаяния…

Жанна уже не плакала; Жанна подошла твердыми шагами. Походка ее была гордая и надменная, точно она шла требовать правосудия, — как это случалось три века тому назад, — у короля Франции и побудить его отомстить за убийство ее мужа.

Она близко наклонилась над гробом, как будто хотела поговорить с умершим, и она действительно тихо сказала ему:

— Дорогой Гонтран, если душа твоя носится в пространстве под этими темными сводами, если смерть не обращает в ничто, если ты можешь еще услыхать мой голос, то выслушай меня, дорогой Гонтран, выслушай… Над гробом, где спят твои останки вечным сном, потому что раскаянием ты искупил свои грехи, я клянусь посвятить каждый час, каждую минуту моей жизни преследованию твоих убийц и мести за тебя. Спи с миром, друг: убийцы твои умрут наказанные.

И вдова, склонившаяся для того, чтобы произнести эту страшную клятву, поднялась величественная и сильная.

Жанна постарела на десять лет.

Она должна была сделаться орудием мести справедливо раздраженного Провидения!

Три месяца спустя после похорон маркиза Гонтрана де Ласи, в мартовское утро, почтовая карета галопом въехала в Париж через заставу Св. Иакова, проехала по улице того же имени до Сены, обогнула набережную, миновала мост Согласия и остановилась в Елисейских полях около Шальо перед решеткой небольшого отеля, где мы некогда видели сына полковника Леона. На шум подъехавшего экипажа отворилось окно, и через несколько минут из дома выбежал с криком радости старик.