— Господин маркиз уже садился на лошадь, — отвечал слуга, — и мы готовились ехать, как вдруг прискакал какой-то незнакомый господин.

Лакей указал на лошадь.

— Как его зовут?

— Я его не знаю, — ответил слуга, недавно служивший у маркиза, а потому никогда и не видавший д'Асти. — Господин маркиз повел его в свой кабинет, где они заперлись и пока еще не выходили. Мы ждем господина маркиза.

Предчувствуя что-то недоброе, де Пон бросил повод слуге, быстро взбежал по лестнице и вошел в кабинет маркиза как раз в ту минуту, когда де Флар-Монгори молил Бога продлить его род.

Барон страшно удивился, увидев своего племянника, неподвижного и безмолвного, в запыленном платье от долгого пути.

— Ты здесь! — вскричал он.

Де Пон был в довольно натянутых отношениях с племянником, который, разорившись, вздумал просить руки его дочери, на что получил отказ от барона. Увидав его, он был неприятно поражен.

— Дорогой дядя, — сказал шевалье с достоинством, — я приехал исполнить печальный долг. Я привез прощальный привет маркизу Монгори от генерала барона де Рювиньи, скончавшегося у меня на руках.

— Он умер! — вскричал де Пон, пораженный этим известием.

— Убит на дуэли.

Барон взглянул на своего друга, старого маркиза де Монгори. Маркиз успел уже овладеть собою и хотя был грустен, но спокоен; взяв руку де Пона, он сказал ему:

— Рювиньи был во многом неправ, и я никогда не простил бы ему его ошибки, но он такой же Флар, как и я, и должен был продолжить наш род. Рювиньи умер, а если теперь умру я, то род наш прекратится.

Де Пон молчал: он понял отчаяние маркиза.

— Но этого не должно быть и не будет, — продолжал де Монгори.

Удивленный барон смотрел на маркиза и, по-видимому, ожидал объяснения. Де Монгори продолжал:

— Я стар, но мое состояние равняется шести миллионам; я найду девушку из благородного рода, которая согласится выйти за меня замуж.

Барон нахмурился; вдруг страшная мысль мелькнула у него в голове: старый барон совершенно забыл, что безжалостно молодость приносить в жертву, давая ей в товарищи старость; он помнил только о тридцатилетней дружбе, связывавшей его с Монгори, и сказал ему:

— Маркиз, позвольте сказать вам одно слово!

— Говорите, барон.

— Де Поны хотя не такого знатного рода, как Флары, но и их предки участвовали в Крестовых походах, и они никогда не вступали в неравные браки. Маргарите Арман де Пон, моей дочери, девятнадцать лет, она прекрасна и принесет в приданое пятьдесят тысяч ливров годового дохода. Хотите вы, друг мой, оказать мне честь, приняв ее руку?

Флару-Монгори показалось, что он грезит. Еще накануне маркиз любовался Маргаритой, почти как отец, и сказал ей, улыбаясь:

— Знаешь, моя крошка, что ты прекрасна, как Венера, и если бы мне было тридцать лет, вместо шестидесяти пяти, то я покорил бы весь мир, чтобы положить его к твоим ногам и сделать тебя царицей.

Но время любви прошло для маркиза; он перестал уже думать о женитьбе и засмеялся бы в лицо два дня назад тому, кто посоветовал бы ему вступить в брак с Маргаритой де Пон. Но теперь, когда де Монгори услыхал предложение барона, пред ним предстал образ прекрасной молодой девушки, чистой и непорочной, как ангел, и из старика он преобразился в двадцатипятилетнего юношу; вся кровь прилила к его сердцу, дрожь пробежала у него по телу, точно от электрической искры, глаза его лихорадочно заблестели, и он воскликнул:

— Я согласен, дорогой мой друг, согласен!

Шевалье д'Асти, стоя неподвижно в углу кабинета, был поражен тем, что слышал, и ему показалось, что он сделался жертвой ужасного кошмара.

Но д'Асти был человек сильной воли, привыкший к борьбе, и удар судьбы не мог окончательно сразить его.

Шевалье подумал.

«Общество, право, недурно ведет свои дела. Чтобы спасти Гектора Лемблена, оно решило убить генерала, а убив генерала, оно лишает наследства Эммануэля, а меня — той, на которую я смотрел как на свою будущую жену».

Но он тотчас же ответил себе:

«Хотя общество смешало карты, но оно обязано и разобрать их. Маргарита будет моею женою, а не этого старика, который, кажется, серьезно воображает в девятнадцатом веке продлить свой род до бесконечности. Большое несчастье, подумаешь, что род Фларов прекратится».

Сообразив все это в две секунды, он успокоился; бледность исчезла с его лица, и он смотрел на дядю с самым добродушным и довольным видом.

— В самом деле, — сказал он ему, — я счастлив, дядя, что вы отказали мне в руке вашей дочери, потому что я не мог бы оказать вашей фамилии той чести, какую оказывает маркиз Флар-Монгори, предлагая вступить в союз с мадемуазель де Пон.

Сомнение барона исчезло при словах племянника.

— Хорошо сказано! — воскликнул он. — Чтобы вознаградить тебя, мы найдем тебе богатую наследницу.

— Ах, — вздохнул шевалье, желая показать себя искренним в своей самоотверженности, — заплатите лучше мои долги, дорогой дядя, пустяки — какие-нибудь двадцать пять или тридцать тысяч франков.

— Хорошо! — согласился маркиз, предупреждая ответ барона, утвердительно кивнувшего головой.

— Затем… — продолжал шевалье.

— Что еще? — перебил его де Пон с беспокойством, потому что он не особенно доверял своему племяннику.

— Пригласите меня на свадьбу кузины, — сказал д'Асти, улыбаясь.

Улыбка мелькнула на губах барона.

— Мой милый друг, — обратился он к нему, — ты прекрасно знаешь, что дом мой всегда к твоим услугам, когда бы ты ни приехал.

Барон обернулся к своему старому другу:

— Маркиз, — сказал он ему, — после пережитого вами волнения воздух вам необходим; поедемте поохотимся.

— Хорошо, — согласился маркиз.

— Завтра, — продолжал барон, — вы приедете в мой замок просить официально руки мадемуазель Маргариты Арман де Пон, моей дочери. Тогда я объявлю о своем согласии.

Де Пон, по-видимому, нисколько не заботился получить согласие своей дочери.

— Что касается тебя, милый друг, — прибавил барон, обращаясь к шевалье, — то ты можешь сесть на лошадь и ехать в замок поздороваться с кузиной, переменить платье и устроиться по своему желанию.

— Вы очень добры, дядя, — поблагодарил шевалье. Час спустя шевалье приехал в замок Пон. Мадемуазель де Пон уехала верхом в сопровождении двух борзых собак. Д'Асти прошел в комнату, которую он раньше занимал в замке, и написал следующее письмо:

«Полковнику Леону, в Париж.

Дорогой полковник, Вы имели основание называть меня своим помощником. После вас я самый деятельный член нашего уважаемого общества, и способ, к которому я прибегнул, чтобы погубить бедного генерала, должен убедить вас в этом.

Вам известно, что генерал, умирая, дал мне очень щекотливое поручение; я исполнил его немедленно, надеясь таким образом помириться с дядей и снова водвориться около моей дорогой кузины, которая, по всей вероятности, будет относиться ко мне по-прежнему с презрением.

Внезапно, однако, полковник, наши расчеты порушились: старый маркиз потерял голову; он, ненавидевший своего родственника, плачет теперь кровавыми слезами, выражаясь романтическим слогом, о прекращении своего рода и вздумал жениться. И знаете ли на ком? На моей кузине!

Итак, наследство ускользает из рук Эммануэля, надежды вашего покорного слуги разлетаются в прах, и все это ради маленькой услуги, оказанной Гектору Лемблену, который через десять месяцев женится на баронессе де Рювиньи!

Тем не менее, дорогой полковник, только дураки опускают руки после первой неудачи; я обдумал дело серьезно, и вот плоды моих размышлений: при помощи общества Шаламбель будет носить имя Монгори, а шевалье д'Асти женится рано или поздно на своей кузине мадемуазель де Пон. Можете вполне положиться на меня, если пришлете мне помощника.

Наш друг Гонтран де Ласи красив, как древний Антиной. Когда я вспомнил о нем, то у меня сложился целый план кампании. Пришлите его сюда. Я знаю, что маркиз еще не вполне успокоился, но он вылечится окончательно, если мы дадим ему это поручение. Прикажите ему сесть в почтовую карету, ехать в Нивернэ и остановиться в деревушке Сен-Пьер; пусть он ждет меня там. Если он заупрямится, то уверьте его, что убивать ему никого не придется и что поручение ему будет дано одно из самых приятных. Жму вашу руку. Письмо мое сожгите.