Обдумывая полученные сведения, я вышел на улицу и поежился от сырой прохлады. Туман продолжал густеть и подниматься вверх, обволакивая все вокруг и скрывая очертания предметов. Видимость значительно ухудшилась, и на этом природа останавливаться явно не собиралась, прожектора уже мало помогали, освещая лишь небольшой участок рядом с собой. Опасаться вражеской авиации в такую погоду не стоило, поэтому подсветка в этой части аэродрома работала, иначе можно было бы убиться. Обозначилась проблема, как добираться до нашего лагеря. В темноте, усугубленной неприятным природным явлением, на проселочной дороге, можно и ногу подвернуть, оступившись на неровности. Вставал вопрос поднимать Петровича, что бы он приехал за мной или дожидаться утра здесь. Победило желание ночевать в своей постели, к тому же какой смысл был торопиться вылететь из Москвы и остановиться всего в десятке километров от лагеря. Развернувшись, что бы спуститься в землянку узла связи, я чуть не был сбит с ног, выскочившим оттуда посыльным.

– Виноват, – буркнул он на ходу, и стремительно исчез в тумане.

За время моего недолгого отсутствия, обстановка внутри помещения, резко изменилась. От сонной неспешности не осталось и следа, все были при деле, со всех сторон раздавался гул голосов. На мой вопрос: – Что случилось? Старший лейтенант связист буркнул: – Приказ командующего фронтом, полку готовиться к вылету.

Добиться чего-то более вразумительного не представлялось возможным, да и отвлекать людей в такой напряженный момент, было неправильно, поэтому я отошел в уголок, дожидаясь, когда освободится аппарат. Из обрывков команд и разговоров стало понятно, что готовится выброска десанта в ближний тыл противника. Судя по тому, что к вылету планировалось двенадцать ТБ-3, силы десанта определялись как рота со средствами усиления и боеприпасами, рассчитанными на длительное удержание захваченных позиций. Мы такими материальными ресурсами не располагали, так что, скорее всего, будут задействованы силы 4-го воздушно-десантного корпуса. Однако все равно тревожно. Допустим, плацдарм они захватят, а вот кто потом пойдет на поддержку и усиление? Как бы десантников Старчака не дернули, мы-то здесь – под боком. А то, что специализация у нас другая и силы на подготовку затрачены немалые, так кого это волнует – война все спишет.

Машину я вызвал, но все же решил задержаться, до выяснения, так сказать вопроса по существу. А туман продолжал сгущаться, и скоро видимость упала до десяти шагов, в которых едва угадывался свет от фонарей или костров. Самолеты-то к вылету приготовили, а вот как взлетать, если рулежка только угадывается. Шанс, что в конце разбега, тяжелая машина сойдет с укатанной полосы в сторону и подломит шасси, очень высок. Угробят и машину, и десант покалечится. В нормальных условиях такой вылет никто бы в серьез и рассматривать не стал, но идет война и на многое сейчас смотрят по другому.

Вскоре стали прибывать машины с десантом. Бойцы деловито суетились, выкладывая грузовые тюки и контейнеры по подразделениям, рядом с обозначенными им самолетами и подсвечивая фонариками проверяли крепления к грузовым парашютам. Как я и предполагал – рота, усиленная минометным взводом. Последние выделялись характерной упаковкой своего основного оружия и боеприпасов к нему.

Наконец пришла метеосводка по месту предполагаемого выброса десанта – низкая облачность и туман, что в отсутствии на земле встречающих, точнее подсветки места выброски, практически ставит крест на десантной операции. В таких условиях успешное десантирование мало осуществимо, в виду отсутствия возможности сориентироваться на местности. Шанс попадания парашютистов на лес, в болото, или еще хуже на головы окапавшегося противника очень велик. Только крайняя нужда может заставить выполнить такой приказ. Мои опасения разделял и командир авиаполка полковник Филипов. Прямо со старта Иван Васильевич дал команду дежурному на КП:

– Свяжись с командиром дивизии и доложи от моего имени, что в такую погоду, да еще ночью на самолетах, не оборудованных специальными приборами для пилотирования вслепую, взлетать невозможно. А те, кому удастся благополучно подняться в небо, просто не увидят землю и не найдут место выброски десанта.

Я с командирами как раз находился в землянке КП, где была прямая связь с дивизией, и прекрасно слышал ответ:

– Передайте Филиппову, пусть выпускает самолеты в воздух, приказ на взлет подтверждаю.

Буквально через пару минут в землянку ворвался сам полковник и выхватил телефон.

– При такой погоде, взлет невозможен в принципе. Прошу пересмотреть решение о полете, – прокричал он в трубку, едва сдерживая ярость.

– Десант выбрасывается по приказанию командарма Жукова. Я отменить это решение не могу, – послышался в ответ усталый голос комдива. Очевидно, он и сам понимал абсурдность такого решения, но как человек военный приказы привык выполнять, а не обсуждать. К тому же Жуков, не смотря на все свои достоинства, слыл командиром жестким и возражений не принимал. Очевидно, что в разгар наступления комдив под горячую руку попадать не желал.

– А вы не отменяйте, а доложите, что при нулевой видимости воздушный десант бросать бессмысленно, – предпринял еще одну попытку Филиппов.

– Думаешь, мне голову надоело носить? Хватит разговаривать, взлетайте! Это прямой приказ старшего командира, – послышалось из трубки.

Все это время в землянке стояла такая тишина, что казалось слышно даже потрескивание помех телефонной связи. Не выполнить боевой приказ в военное время это расстрел. Правда, в биографии полковника уже был подобный эпизод. Тогда в первую неделю войны, во время страшной неразберихи, кого-то из старших командиров посетила мысль использовать тяжелые бомбардировщики для доставки горючего к одному из танковых корпусов. Посылать эти тихоходы в дневное время, при уже установившемся господстве немецкой авиации, было чистой воды самоубийством, а при наличии на борту или под крыльями бочек с бензином, шанс на спасение экипажа равнялся нулю. Тогда Филипов, даже под угрозой пистолета, приехавшего командира, отказался выполнять безумный приказ, чем спас весь полк. Правда три экипажа, испугавшись возможных последствий, загрузились топливом и вылетели в указанный квадрат. Назад они не вернулись, так как были сожжены вражеской авиацией еще на подлете. Говорят, что свидетелями этой трагедии стали многие командиры и с тех пор дневное применение этих неуклюжих машин, командованием даже не рассматривалось. От расстрела тогда Филипова спасло только то, что приказ был отменен самим Ворошиловым. Но наверняка, соответствующая пометка в личном деле осталась, а уж в Особом отделе такое точно не забудут и при первом же удобном случае информация будет использована против полковника. Во времена, когда командование требует мгновенного выполнения приказа свыше, подчас крайне неразумного, безграмотного, а порой и преступного, такая принципиальная позиция рано или поздно обязательно приведет к обвинению или в трусости или в предательстве.

Командиры потихоньку потянулись к выходу, предоставляя Филипову возможность принятия решения и удаляясь подальше от ответственности.

– Иван Васильевич, – обратился я к нему, когда мы остались практически одни. – Не выполнить приказ вы не можете, но…

– И что «но», – прерывая мою театральную пауза, спрашивает комполка.

– Посылать все двенадцать машин по такой погоде неразумно, Вы это правильно отметили. Но что мешает нам провести выброску малыми партиями? – И пресекая его вопросы, заторопился высказать пришедшую мне в голову идею. – Посылаем вперед одно звено, с группой десанта. Если в указанном квадрате имеется возможность нормального десантирования, то группа высаживается. Ведущий ждет подтверждения с земли об удачной посадке и радирует нам. Пока подлетит основная группа, десант подготовит площадку и обозначит место кострами, расположенными условным знаком.

– А если возможности десантирования не будет?

– То тогда так и сообщим в штаб. В таком случае претензий к нам быть не может ну, в крайнем случае, объявят неполное служебное соответствие.