Короткий разбег, штурвал на себя, и я, наконец, смог облегченно выдохнуть, поднимаясь в начавшие хмуриться небо, обещавшее скорый дождь.

Над оккупированной территорией перелет прошел спокойно. Что бы ни рисковать, я сначала направился на Запад, а потом, развернувшись по широкой дуге, полетел в сторону Вязьмы, где меня на одном из аэродромов 33-го истребительного авиаполка 43-й смешанной авиадивизии, должны были встретить сотрудники разведотдела фронта. Почему сразу не совершить посадку на штабном аэродроме рядом с Вязьмой для меня осталось загадкой. Тем более, что основные силы авиаполка как раз и располагались на аэродроме Двоевка, чуть ли не в городской черте. Не зря же одной из их задач являлось прикрытие штаба фронта и станции Красная.

Данный полк выбрали не случайно. До войны он был расквартирован в Пружанах, и я лично знаком с его командиром майором Николаем Акулиным. На 22 июня полк имел в своем составе 44 истребителя И-16, из 63 положенных по штату, и должен был прикрывать Брестское направление. Как я узнал позже, начали они боевые действия в 3.30 утра, однако уже к 10 часам в строю не осталось ни одной исправной машины. На переформировании оставшаяся часть летного состава получила новые ЛаГГи, на которых теперь выполняют боевые задачи по сопровождению бомбардировщиков, штурмовке вражеских позиций и защите объектов военного назначения.

На мой взгляд, можно было бы действовать гораздо проще. После пересечения линии фронта в условленном месте, получить пару истребителей в сопровождение и спокойненько лететь до Двоевки. На самом деле с авиацией у нас не так плохо, что бы не выделить звено на спец задание – самолеты есть, а вот их применение оставляет желать лучшего. Немцы стягивают свои пикировщики в один мощный кулак и утюжат наши позиции волна за волной, а мы, как и в наземных войсках, стараемся, и так не великие силы, размазать по всему фронту. Ну, ни чего, Худяков должен додавить руководство с новой тактикой и переподчинением авиасоединений под единое командование.

Набрав высоту в два километра, я попытался расслабиться, но мысли постоянно крутились вокруг невыполненного задания. Невольно пришлось продумывать варианты доклада. Так за раздумьями время и пролетело. Что бы не получилось, как с немецким аэродромом, пришлось тщательно сверять наземные ориентиры, а то встретит зенитное прикрытие не ласково, и докладывать будет некому. Это скоростная цель еще может потягаться с зенитчиками, а такая тихоходная как моя, для них просто как подарок судьбы.

Над нужным мне летным полем кружилось звено ЛаГГ -3, судя по всему «обкатывали» молодняк. Машина – одна из тройки новых образцов, принятых на вооружение перед самой войной, поэтому и опыт управления ею, в достаточной степени, мало кто успел наработать. По договоренности меня начинали ждать с обеда и соответственно о прилете Шторьха должны были быть предупреждены. Но если честно, когда они направились в мою сторону, я порядком струхнул и еще издали стал покачивать крыльями, намекая, что я хороший. У командира рация точно должна стоять и будем надеяться, что команду с земли от руководителя полетов он получит.

Один ЛаГГ, с набором высоты, пошел в прикрытие, а пара продолжила нестись по встречному курсу быстро приближаясь. И тут я понял, что до этого не боялся, а испытывал опасения. А вот когда эти отморозки пошли в лобовую, страшно стало по настоящему, а еще жутко обидно, что можно погибнуть вот так по глупому и главное от своих же. Приближающиеся не стреляли, но и не отворачивали. Счет пошел на секунды. На самом деле лобовая атака не предусматривает таранного удара лоб в лоб. Таран это жест отчаяния, когда боеприпасы израсходованы, а врага сбить нужно любой ценой. Смысл движения по встречному курсу в том, что отвернувший первым, подставляется под огонь курсовых пулеметов и орудий. А вооружение у ЛаГГ-3 приличное – два крупнокалиберных пулемета и пара ШКАСов. Ну да, Шторьху и этого за глаза хватит, бронирование то у него нет. К тому же я не профессиональный летчик – я штурман наблюдатель, и как действовать в подобной ситуации не знаю. Я бы давно с радостью отвернул, но сначала растерялся от такого негостеприимного приема, а сейчас просто не знал в какую сторону уходить, что бы не столкнуться при маневре. Такое большое небо сузилось вдруг до ширины автомобильной дороги. Сработали стереотипы, что отворачивать можно только влево или вправо. Хорошо, что включились инстинкты, и как мне показалось, в последний момент, я толкнул рукоять управления от себя, направляя машину вниз, благо высота была еще приличной.

Пара истребителей с победным ревом пронеслась выше, а я ощутил, как прилипла к спине, насквозь промокшая гимнастерка, а по лицу скатываются крупные капли пота. От выплеснувшегося в кровь адреналина начало ощутимо потряхивать и пришлось приложить усилия, что бы самолет не рыскал из стороны в сторону. Сбрасывая напряжение, я принялся материть «воздушных хулиганов» обещая самые страшные кары, какие только мог придумать перевозбудившийся мозг. Когда понял, что уже по третьему кругу перебираю известные мне ругательства, удивился их, относительно небольшому запасу и малому разнообразию, хотя сам себе представлялся знатным матершиником. Так уж исторически сложилось на Руси, что в боевой обстановке приказ, сопровождаемый крепким словом, для солдата более информативен и понятен на интуитивном уровне. Были, конечно, в Красной Армии командиры, в основном из «старых», которые себе такого не позволяли и даже голос на подчиненных старались не повышать, но они пребывали в меньшинстве. Эта неожиданная мысль позволила взять себя в руки и на посадку я заходил злым, но четко контролирующим себя.

От взлетно-посадочной полосы вырулил в сторону, стоящих на краю леса, под маскировочной сетью обычных И-16, но приближаться к ним не рискнул, так как находившиеся там механики и оружейники, держали в руках весьма увесистые ключи и прочий крупногабаритный инструмент, посматривая в мою сторону совсем не дружелюбно. А наискосок через поле неслась полуторка с красноармейцами батальона охраны на борту, и стоящим на подножке командиром, который не менее красноречиво, размахивал пистолетом. Видимо моего прилета все-таки не ожидали. Ошибиться с аэродромом я не мог, так как Днепр, пусть и не такой полноводный, как южнее, прекрасный ориентир и пересек я его как раз в видимости одной из переправ, которые прикрывала эта эскадрилья, недавно получившая новые ЛаГГи. Наверное, случилась какая-то накладка и очень хорошо, что Акулин знает меня лично, это оградит от ненужных вопросов. Только вот как красноармейцам объяснить, что я свой, форма то на мне не советская, как бы по морде лица не получить, как в культовом фильме про поющую эскадрилью.

Покидать кабину я не торопился, и, сняв шлемофон, через стекло колпака, смотрел как красноармейцы, спрыгивая через борт, подъехавшей машины, разбегаются вокруг, беря Шторьх в кольцо. Мало мне «воздушных хулиганов», так не дай бог попадется какой-нибудь служака и пальнет от переизбытка чувств, когда ему покажется, что я к Маузеру потянулся. Поэтому терпеливо ждал команду, которую подаст прибывший командир.

– А ну сука фашистская вылазь давай! – Не разочаровал меня старший лейтенант, сопровождая слова характерным жестом ствола ТТ, – быстро на землю!

Ну и где, так воспеваемое, еще недавно, пролетарское братство. Ой, как бы не пришлось мне отвечать за все, что творили с начала войны немецкие асы. Они сейчас далеко, а я вот он рядом – в прямой доступности. Военнопленных у нас бить не принято, Женевская конвенция и прочее, но сгоряча разочек «прописать» вражине, вроде, как и не проступок, а выражение искренней ненависти.

Но тут увидел направляющуюся в нашу сторону Эмку, и меня сразу отпустило, это точно за мной и именно те, кого я ждал.

– Расслабьтесь товарищ старший лейтенант, – ответил я уверенным голосом, выбираясь из кабины и спрыгивая под крыло. А затем головой кивнул в сторону приближающейся машины, – за мной вон та карета прибыла. Да свой, я свой, – добавил, увидев растерянность и недоверие на его лице, – разведотдел фронта, капитан Песиков.