Слегка приподнимаюсь над бруствером окопа, точно — танки. Один вполне себе приличный — «троечка», ранней модификации, а второй что-то чешское со сдвоенной мелкокалиберной автоматической пушкой. Мелкокалиберная-то она мелкокалиберная, но нам и такой за глаза хватит. Одной очередью был по бревнышку раскатан дом, стоявший на окраине. Только, что все было хорошо, атаку отбили, раненых эвакуировали, к отходу готовились, и вот вам здрасте — танки. Всего два, но нам и их за глаза хватит. На дистанции в три сотни метров они нас тут за пару минут с землей перемешают. А нам и огрызнуться толком нечем. Обидно, а ведь неплохо повоевали, и отходить сейчас бессмысленно, вцепятся в загривок, не стряхнешь. Что делать то? Сейчас они фугасными по нашим позициям пройдут и все. Нам много-то и не нужно, чисто для верности два десятка, а потом только и останется не спеша до нас пешком прогуляться и неспешно, позевывая и почесываясь, тяжелораненых добить. Что они уже не раз и проделывали. Ну что же: «Последний бой он трудный самый». Из брезентовой сумки достаю надкалиберные кумулятивные выстрелы. Один выкладываю перед собой на бруствер, второй вставляю в ствол «штурмпистоля». Какой же он маленький по сравнению с выстрелом к РПГ, по привычке сунулся было скрутить колпачок со взрывателя, да потом спохватился: «Граната не той системы». Еще один близкий разрыв заставляет теснее прижаться к стенке окопа и пригнуться ниже. Ну, ни чего, сейчас вы получите, только ближе подойдите.

Со стороны соседнего опорного пункта, до которого от нас метров четыреста, точно в борт «троечки» устремляется снаряд, оставляя едва видимый дымный след. Есть попадание!

— Ура — кричим мы во все горло, не стесняясь эмоций. Молодцы, красавцы! Подняли перевернутое орудие, нашли наводчика, смогли зарядить и выстрелить.

Танк вздрагивает и на секунду замирает. Потом резко дергается вперед и начинает разворачиваться в сторону наглой пушчонки. Над окопом проносится вздох разочарования. Дернувшись пару раз, машина замирает, но ее пушка продолжает разворот в сторону расчета. Второй танк, резко ускоряясь, вырывается вперед. Пройдясь пушечными и пулеметными очередями у нас над головой, он делает доворот, с целью оказать помощь старшему товарищу и подставляет мне борт. Дистанция предельная, и молясь всем святым, я нажимаю на спуск. На заключительном этапе полета, граната отчетливо видна. Поэтому попадание я отмечаю четко. Да это и по самому танку заметно. Он замирает и начинает дымить. Сначала еле заметно, но с каждой секундой все сильнее. Из экипажа спасается только водитель-механик, который петляя, бежит назад. Пехота бодро трусившая, под защитой брони останавливается. Наш, замерший было пулемет, начинает работать длинными очередями.

Первый танк выигрывает дуэль у орудийного расчета, накрывая их позицию со второго выстрела. Потеряв подвижность, он остается грозным противником. Понимая это, пехота залегла, дожидаясь, когда будет подавлен наш пулемет. Ждать этого нельзя, пускай кумулятивной гранатой я до него не достану, но что мешает мне использовать обыкновенные фугасные. Броню они не пробьют, но нервы экипажу потреплют, а там глядишь, и подожгут что-нибудь. Просто так сидеть и ждать когда нас накроет его пушка не в моготу. А экипаж не торопится, медленно наводя ствол на амбразуру нашего ДОТа. Расчет пулемета уже перебрался в окоп, понимая все безнадежность ситуации. Удерживать позиции дальше нет смысла, и я даю команду приготовиться к отходу.

На месте нашего ДОТа вздымается и рушится внутрь земля. Поднявшуюся было пехоту, прижимает к земле ручной пулемет с нашего правого фланга и нечастый ружейный огонь. Я стреляю по броне уже второй фугасной гранатой, причем без всякого эффекта. Оглянувшись, вижу, что раненых заносят за крайние дома, и даю отмашку на отход.

На последок, практически не целясь, отправляю последний выстрел в эту стальную махину, больше рассчитывая на то, что осколками посечет пехоту. Сделав шаг к ходу сообщения, оборачиваюсь на грохот взрыва, и с удивлением смотрю на съезжающую на землю башню, сорванную с погона. Рванула боеукладка, не думаю, что от моего выстрела, скорее заряжающий снаряд под ноги уронил, а в прочем уже и не важно. Впечатленные происшедшим, немцы отступили.

Не успел я сделать и пары шагов как доски на дне окопа буквально встали на дыбы. Земля резко, сильно и весьма болезненно поддала по пяткам, а пришедшая спереди ударная волна со всей могучей силой швырнула меня спиной на стенку траншеи. Во рту и на губах вкус крови, да и из носа по подбородку юшка потекла. И это еще легко отделался, стальной нагрудник все на себя принял. Чем же это так приложило, неужели вызвали огонь тяжелой артиллерии. Хоть в голове и звенело, я расслышал мерзкий звук, раздавшийся с неба, и подняв глаза вверх увидел очень характерные силуэты, заходящих на штурмовку «Штук». Дно окопа раз за разом ощутимо пинает снизу по лопаткам и копчику, будто в попытках подбросить меня повыше. А я лежу, не обращая на это ни малейшего внимания. Я хочу домой. Очередной близкий взрыв приносит спасительную темноту.

Глава 6

Сознание плыло, не желая возвращаться в тело, которое отзывалось болью на любое движение. С трудом раскрыл глаза и с ужасом понял, что ни чего не вижу. Ослеп! Паника заставила схватиться за глаза, проверяя, в каком они состоянии. Резкое движение привело к тому, что боль буквально скрутила тело, голова закружилась и меня стошнило. Едва смог повернуться набок, что бы не захлебнуться в рвотной массе. Хотя какая там масса, желудок пуст, одна желчь и тягучая слюна. Как ни странно, но после того как спазмы перестали меня терзать, стало немного легче.

— Ой, солдатик очнулся! — Раздался в темноте женский голос. — Потерпи, я сейчас.

Скрипнули пружины кровати и после того как прошлепали по полу босые ноги, вспыхнула спичка от которой загорелась керосиновая лампа. Наконец-то я смог рассмотреть, что лежу в комнате деревенского дома, значит со зрением все в порядке, просто ночь на улице. Мягкие женские руки, влажным полотенцем вытерли мне лицо и рот, затем приподняв за плечи, напоили молоком и снова обтерли. Как только голова опустилась на подушку, я провалился в глубокий оздоровительный сон.

Следующее пробуждение было гораздо комфортнее. Тело по-прежнему болело, как будто его через дробилку пропустили, а вот мозги прочистились. Лежал, уставившись в потолок, и вспоминая последние события, ощущал, как душу заполняет холодная тоска. Первым пришло осознание того, что все происходящие со мной реально. Я вдруг с предельной ясностью понял, что почти наверняка навсегда отрезан от своего мира. Вырезан, вычеркнут из него, потерев себя и всех кого знал — семью, друзей. Где теперь та реальность, в которой родился и прожил полвека? Ни чего не осталось. Все это должно казаться безумием, бредом, наконец, просто ночным кошмаром, но вот не пригрезилось, не привиделось, а происходит в действительности. Как говорится «оказался в неудачном месте в неудачное время». До того как накрыло близким разрывом, подсознательно относился к происходящему как к неожиданному приключению или игре. Тайно надеясь, что в случае реальной опасности или смерти смогу вернуться в свое время и тело. Но вот случилось. Я чуть не погиб, а ни чего не изменилось.

Вторым неприятным фактом стало понимание, что я вел себя как дурак. Особенно в последнее время. Это же надо додуматься, что бы после выполнения важного задания, не вернуться назад, за получением заслуженной награды и претворением в жизнь планов по изменению истории в лучшую сторону, а начать играться в «убивашку». Как оказалось кое-что из этого периода истории все-таки отложилось в моей памяти, спасибо советскому образованию. Например, что «Битва за Смоленск» формально проигранная, позволила собрать резервы и остановить дальнейшее продвижение противника на Москву. Это не значит, что немцы отказались от своих планов, просто решили разобраться с обстановкой на флангах главного направления удара. Примерно 20-го августа Гитлер объявит по радио, что считает основной целью не Москву, а Ленинград на Северо-Западном направлении и Киев на Южном. Следовательно, сейчас наиболее боеспособные и мобильные части группы армий «Центр», разворачивают свои танки на север и юг. Эту информацию я, через засылаемые разведгруппы, собирался довести до командования, а что в результате. Вместо подготовки к отлету, пошел проверять посты, хотя любой человек, имеющий хоть какое-то отношение к армии, знает, кто и когда имеет право это делать. Конечно, в боевых условиях правила меняются, но меня это не оправдывает. Командир группы, ни когда, ни при каких обстоятельствах, за исключением совсем уж невероятных, не остается в прикрытии, он и, пожалуй, еще радист, слишком желанная цель для противника. Остальных членов ДРГ и в плен-то берут неохотно из-за вероятности больших потерь. А проснувшееся ни с того ни с сего чувство вины перед ранеными, связанное с тем, что кому-то не хватит места в самолете? И это у человека десять лет оттрубившего опером на земле. Да после всего, что было в «лихие девяностые», чувство сострадания практически атрофируется, побеждает здоровый цинизм. К тому же всех «тяжелых» погрузили бы в любом случае, а остальные и в отряде могли долечиться. Смог же группу освобожденных из плена командиров, без всякого сожаления, отправить своим ходом к линии фронта. Так почему стал «тупить» перед погрузкой в самолет? Анализ своих действий показывает, что в момент принятия решения как будто вмешалась третья сила, наслав временное помутнение сознания. Оправдание слабое но, кажется, местная реальность не хочет изменяться под «крутого нагибатора», и принимает меры по моей нейтрализации, другого объяснения не вижу.