— А где наш герой Яша? — Спрашиваю у старшины.

— Так вчера вечером, после того как машину разгрузили и с немцем рассчитались, товарищ младший политрук с господином гауптманом сделку-то отметили, как водится по нашему русскому обычаю. Фашист, тот в зюзю упился, нет в нем ни какой стойкости к этому делу. Его вечером денщик увез на телеге. А наш орел с утра помчался остальное получать, в основном наш родной боеприпас. Немецкого патрона аж десять тысяч штук получили, да гранат разных сотню, парабелумовых патронов тоже в достатке, а к ППШ только Ваш полностью снарядили, собрав у кого, что осталось. Кстати, товарищ политрук с ним и уехал, очень удобно со сложенным прикладом в машине возить.

Точно, одежду я свою, постиранную, выглаженную и аккуратно сложенную, вижу. Поверх нее лежит портупея и ТТ в кобуре. Там же мои ножи и револьвер, а про автомат я сразу и не вспомнил. Непорядок.

— А чем товарищ младший политрук с немецко-фашистскими захватчиками расплачивается? — Хотел добавить: «Не кровью ли боевых товарищей». Но вовремя сообразил, что шуточка так себе. А вопрос на самом деле не простой, мало ли что извращенный ум особиста, потом придумать сможет, желая отличиться в выявлении скрытого врага, необходимо заранее подстраховаться.

— Да, марок ему немецких немного отсыпали. У нас в трофеях еще тысяч двадцать наберется.

— Откуда столько? Кажется, на оперативные расходы, я всего пять брал.

— Так в последнем бою, когда штаб осматривали, что-то вроде полевой кассы нашли. Металлический ящик такой небольшой, там и наших денег тысяч восемьдесят лежало. А ювелирные украшения и зубы золотые в вещах офицера, что на хуторе подстрелили, нашли, когда перед атакой от лишнего избавлялись.

— Ну ка, о последнем поподробнее. Чего, сколько и кто об этом знает?

— Знают об этом трое Емельянов, Гольдштейн и я. Когда на хуторе вещи смотрели, то мешочек с ювелиркой в сторону отложили, думали патроны. Некоторые запас так и носят в холщовых мешочках. Так удобнее, чем в бумажных упаковках.

— Это понятно. Давай дальше продолжай.

— А, что дальше, перед боем весь боезапас подсчитывали. Я в мешочек сунулся, а там вещи явно с мертвых снятые. У нас за это сразу трибунал, а в полевых условиях расстрел на месте за мародерство. А им хоть бы что. Чисто грабители.

— Ты не отвлекайся. Ближе к делу.

— Вот и говорю, думал патроны, а там сережки, крестики, цепочки и зубы золотые. Сразу доложил Емельянову, Вы то на задание ушли, он за старшего оставался. Товарищ лейтенант сказал, что сейчас не до этого и послал к политруку. Тот тоже отмахнулся, а вчера вспомнил, и грамм сто фашисту отсыпал.

— Хорошо. Я понял. Как только этот деятель появится, сразу его ко мне.

— Товарищ капитан, да не ругайте вы его. Он же для общества старался. Формы камуфлированной, немецких пластунов, отличной десять комплектов привез, с обувью. Продуктов, да всякого разного военного снаряжения. Сейчас еще чего привезет. А главное боеприпасов теперь будет вдосталь, Вы же знаете как ППШ патроны расходует, не напасешься.

— Справедливая критика лишней ни когда не будет. А соберу я вас для другого. Ценности учет и порядок любят. Мы не анархисты, а бойцы Красной армии. Поэтому, создам из вас троих комиссию, и давайте все деньги и ценности описывайте, что бы потом локти не кусать и от ненужных подозрений не отписываться. Все понятно?

— Яснее не куда.

— А пока, дайка мне одежду. Пойду «до ветра» схожу.

— Рано Вам, только в себя пришли. Я сейчас Наталью кликну, она поможет.

— Отставить Наталью. Сам справлюсь.

Но оказалось, что свои силы я явно переоценил. Трусы и майку я на себя натянул и даже придерживаемый старшиной дошел до сеней. А вот дальше понял не дойду. Туалет-то в конце огорода, а меня с десятка шагов в жар бросило, и шатать начало. Пришлось в специальное ведро мочиться, да назад ковылять. Небольшая прогулка полностью лишила меня сил и на лежанку я практически рухнул. Мысли о том, что необходимо вооружиться и раздать указания подчиненным покинули меня, как только голова коснулась подушки, даже не успел высказать пожелания напиться.

Поспать толком мне не дали. Проснуться заставило прикосновение чужих холодных рук. Проморгавшись, увидел перед собой Гольдштейна в новенькой немецкой форме и немецкого офицера, который надевал белый халат. С просоня хотел спросить: «Что за дела?» Но из пересохшего горла вырвался только нечленораздельный хрип. Немец что-то ободряюще заговорил, глядя на меня, а Яша ему поддакивал, делая какие-то непонятные движения. Это получается, он расстарался и привез ко мне врача. Хорошо, что я не успел ни чего ляпнуть по русски, неизвестно, что там фашисту про меня рассказали.

Осмотр много времени не занял. Врач ощупывал меня, что-то спрашивал, а я глядя на политрука, повторял за ним движения головой «да», «нет». После того как немец встал с табуретки, выдавил из себя «данке» и знаком попросил воды. Яша с подчеркнутым уважением повел гостя откушать после трудов праведных, а я после их ухода с чувством выматерился.

— А предупредить нельзя было? — обратился к старшине, который подал мне ковшик с водой.

— Так, кто же знал? — Виновато пожал тот плечами. — Прилетели как скаженные, я и сам ни чего, ни понять, ни сделать не успел. Политрук только рукой махнул, мол, не мешайся.

— Ладно, проехали. Перекусить есть что-нибудь? Только не каша, а что-то посущественнее. Мяса хочу.

— Мяса Вам нельзя. А вот бульончик куриный сейчас Наташа принесет и покормит.

— С чего это мне мяса нельзя.

— Врач сказал, что только диетическое питание.

— Какой врач? Ты же по немецки не понимаешь.

— Понимаю, не понимаю, а мясо пока рано.

— Раз есть бульон, значит и курица есть, а мясо у нее как раз диетическое. Не имеете права геройского командира в еде ограничивать. Мне быстрее в строй встать нужно, иначе, кто Вас в светлое будущее поведет.

— Не курица, а петушок, — уходя, бурчал старшина, — и того сейчас немец сожрет.

Бульон и кусочек куриного мяса оказали на желудок и организм в целом поистине лечебное воздействие. Я нашел в себе силы прогуляться по горнице и осмотреть свои вещи. Наган сунул под подушку, а метательный нож под матрац, сразу почувствовав себя гораздо увереннее. Из открытого окошка слышна была немецкая речь, это Яша развлекал врача. Хотя, кажется, голосов стало больше. Выглянув из-за занавески, увидел беседку в которой, кроме указанных лиц, присутствовали еще два немецких офицера. На столе стояла трехлитровая бутыль самогона, а две молодки все подносили и подносили закуску. Беззлобно сплюнув, я отправился на лежанку, сейчас для меня сон важнее, а Яков потом доложит к чему это безобразие. До вечера еще дважды просыпался, с каждым разом чувствуя себя все лучше и лучше. Немцы за окном не унимались, ведя какой-то спор. Судя по снятым кителям и веселому настроению, они там обосновались надолго. Выйдя на крыльцо, отобрал у пробегающей молодки круг домашней колбасы и добрый кусок каравая. После чего под неодобрительный взгляд старшины, уселся на ступеньки и с наслаждением стал поглощать добытое. Бойцы, ни какого внимания на загул пришлых офицеров не обращали, занимаясь своими делами. Но оружие хотя и не на виду, но у всех находилось под рукой, а машины и мотоциклы были расставлены так, чтобы пулеметы, установленные на них, могли вести огонь по всем направлениям.

— Что-то праздник затягивается, — говорю старшине, предлагая жестом присесть рядом. Только сейчас обращаю внимание, на форму, в которую он одет, до этого как-то другие проблемы интересовали. А посмотреть есть на что. Все новенькое, тщательно отглаженное и с нанесением всех знаков различия Вермахта, даже пара каких-то значков присутствует. Прямо таки бравый немецкий фельдфебель.

— А где фуражка? — спрашиваю немного злорадно, вспоминая, как пограничники до последнего держались за свои головные уборы. Не желая сливаться с серой массой пехоты.

— В обоз пока всю свою форму сдали, — вздыхает старшина, — товарищ политрук к тому, что у нас было, привез еще несколько комплектов. Теперь мы вообще не выделяемся, хотя к нам и так вопросов не было. Нас тут за белогвардейцев все принимают, что с фашистами сотрудничают, так, что можно не стесняясь разговаривать.