Опровергая все доводы сотрудника особого отдела, даже сквозь закрытое окно стал слышен гул орудийной канонады. Кажется, Колобанов вступил в бой. Я машинально глянул на часы, засекая время — четырнадцать двадцать.
— Что? Как такое?… Да как же?… — начал рассеяно Игорь Петрович, пытаясь сформулировать вопрос.
А вот сержант наоборот сразу кинулся вперед и схватив за отворот куртки, резко рванул меня вверх. Ожидая чего-то подобного, я не сопротивляясь, легко подался на встречу, перехватывая его кисть сверху и выводя на болевой, заставляя присесть передо мной. Что конкретно он собирался сделать, мне уже было не важно. Вступать в единоборство с представителями органов власти я по-прежнему не собирался, но и позволить им совершить необдуманный поступок, после которого меня проще будет пристрелить, списав на прорыв немцев, тоже не собирался. Следующим моим действием напрашивался шаг в сторону, захват рукой лица сержанта так, что бы его нос оказался зафиксированным в ладони. После того как моя рука, не прилагая особого усилия, начинает движение вверх, задирая нос противника, человек полностью теряет ориентацию в пространстве и неосознанно старается следовать в том же направлении. Этот простенький прием не однократно опробовался мною на тренировках и иногда на спор, на особо упрямых сотрудниках. На самом деле это не больно, но обидно. Хуже только чисто криминальный прием — захват большим и указательным пальцами под нижнюю губу. Ссориться с сотрудниками НКВД у меня ни желания, ни намерений не было, поэтому я просто разорвал дистанцию, оставив между нами прикрученный к полу табурет. Со стороны это должно было смотреться, как будто меня подняли за грудки и отшвырнули назад.
— Ильюхин, а ну прекратить, — одернул его «стенографист», окончательно расставляя акценты, кто здесь главный, — узнай, что там происходит.
Следующие пять минут прошли в тревожном ожидании. Канонада за окном не утихала, но и не приближалась к городу. Колобанов опровергал известное высказывание, что один в поле не воин. Вернувшийся сержант был мрачен.
— Дана команда на эвакуацию партийных и советских работников в деревню Романовка, — сообщил он, не глядя на меня, — а так же товарищ майор отдал распоряжение взорвать в соответствии с планом промышленные объекты.
— Да подожди ты, какие объекты? Ты чего несешь-то? — вскинулся старший. — А с задержанными, что делать. Подожди, я к Федорову.
— Товарищ майор в райком поехал, нет его, — остановил он, начавшего вставать из-за стола «стенографиста». — Слышал только, что от какого-то подполковника в штабе укрепрайона пришла информация, что немцы прорвались к Колпанам. А взрывать в первую очередь будут завод им. Рошаля, затем хлебозавод, обе пекарни и электроподстанцию.
— А что насчет… — кивок в мою сторону.
— Пограничников приказано отпустить, — выдохнул сержант с непонятным чувством. Или переживал, о том, что сорвался, или наоборот, жалел, что не применил ко мне все методы дознания. — Но машину конфисковали, в связи с военной необходимостью. Уже погрузка имущества идет.
В коридоре и правда был слышен шум торопливых сборов, а так же ругань красноармейцев, привлеченных к переноске сейфов. Прощание прошло скомкано, я расписался в протоколах, получил на руки свои документы с отметкой, подтверждающей, что проверку я прошел. В дежурной части вернул свой табельный ТТ и вышел на улицу. Мои бойцы стояли в сторонке, рядом с кучей сваленного рядом нашего имущества и оружия. Вид у них был потерянный, как у детей потерявших воспитательницу. В нашу Шкоду, как и в еще две подъехавших полуторки, красноармейцы и сотрудники НКВД споро грузили имущество учреждения. Мы оказались ни кому не нужны, местных уже занимали другие проблемы. Дав команду разобрать наши вещи, я повел пограничников к местному собору, в подвале которого должен располагаться штаб 1-й танковой дивизии. Уж у военных связь точно должна быть, да и с транспортом надеюсь помогут. Канонада к этому времени утихла, будем надеяться, что противник, встретив организованный отпор, отступил.
У танкистов царили деловая суета и спокойствие. Ни о каком прорыве, ни кто не слышал. С НП танкового батальона в Сеппелево пришел доклад, что первыми на Лужском шоссе в бой вступили экипажи лейтенанта Евдокименко и младшего лейтенанта Дегтяря записав на свой счёт пять танков и три бронетранспортёра противника. Немного позже танк Колобанова на приморской дороге, в пух и прах, разбил немецкую танковую колону. Информация вызывала недоверие не только у меня, все-таки два десятка танков, пусть и легких, это сила с которой следует считаться.
Пока мы обсуждали новости, для пополнения боеприпасов к собору подъехал КВ-1 Колобанова. На доклад вышел, чуть ли не весь состав штаба. Когда старший лейтенант подтвердил, что в одном получасовом бою уничтожил двадцать два танка, началось что-то невообразимое. Кто-то радостно кричал ура, кто-то бросился поздравлять экипаж, суля им звания Героя, кто-то помчался рассказать новость другим. Семеро пограничников, слезших перед этим с брони, скромно присоединились к нашей группе, но свою долю восхищения, тем не менее, получили. Почти все имели ранения, к счастью тяжелых не было. Нас просто распирало от желания услышать подробности, такой фантастической результативности. К своему стыду, я не смог вспомнить, что бы такой героический бой экипажа старшего лейтенанта Зиновия Колобанова, был как-то описан в известной мне истории. Вот про подвиг танкиста Семена Коновалова, летом 1942 года, кстати, тоже на танке КВ, даже фильм сняли.
Вдоволь насладившись нашим вниманием и нетерпением, лейтенант Емельянов, как старший по званию, устроившись на поднесенном чубуке, начал рассказ.
— Как вы уехали, распределил я позиции, указал запасные для пулемета, наметил сектора обстрела. Парни закопались в землю, замаскировались. Сам как и говорил, забрался на крышу бывшей помещичий усадьбы. Пока время было, натаскал на чердак сена, оборудовал себе лежку. Рядом липовая алея, небо от туч очистилось, птицы распелись, солнышко светит, красота.
— Слушай, Пришвин, — перебиваю лейтенанта, — давай ближе к делу.
— Так, я же и говорю. Лежим, ждем фашистов. Уже и в районе Вопши пушки постреляли, а у нас тишина, даже перекусить успели. Наконец к двум часам пополудни, на приморской дороге показалась колона, полагаю, что та самая, которую мы с утра задержали. Впереди три мотоцикла, метров через триста штабной автомобиль, а следом танки. Я насчитал двадцать легких с 20 мм и 37 мм орудиями, несколько штук было даже с 50мм пушками. А еще два командирских танка Т-IV с 75 мм стволами. За танками примерно рота пехоты на машинах и бронетранспортерах при двух пушках. Одна обычная противотанковая, а вторая зенитная 88 мм. Представляете, они настолько обнаглели, что ехали с открытыми люками и сидя на броне. Еще во время подготовки я предупредил, что первым начинает экипаж танка, поэтому мотоциклистов, повернувших на дорогу в Красногвардейск, беспрепятственно пропустили.
Из красочного, изобилующего лишними подробностями рассказа, я выделил главное. Как только первый танк дошел до перекрестка, Колобанов начал расстрел колоны, по-другому это и не назвать. Подбив головную и замыкающую машины, он фактически запер немцев на шоссе. После первых выстрелов началась страшная паника. Одни танки, пытаясь скрыться от губительного огня, лезли под откос и там вязли по башни в болоте, становясь бесполезными в завязывающейся дуэли. Другие, пытаясь развернуться, натыкались друг на друга, сбивая гусеницы и катки. Перепуганные экипажи, выскакивая из горящих машин, в страхе метались между ними, попадая под пулеметный огонь. Первое время немцы не могли определить, откуда ведется огонь и принялись расстреливать копны сена и даже коровники Учхоза, что позволило сократить их количество до восемнадцати штук. Затем они сориентировались и сосредоточили огонь всех своих орудий на КВ-1. Маломощные снаряды 20-ти и 37-ми миллиметровых орудий не всегда пробивали даже 25-миллиметровую броню дополнительных экранов, установленных на башне, а вот более крупный калибр, очевидно, доставлял большее беспокойства экипажу, но пробить мощную броню башни тоже не мог. С одной стороны машина Колобанова была лишена маневра, с другой не подставляла противнику более уязвимые борта и гусеницы. На помощь своим танкистам поспешили двигавшиеся вслед за колонной пехотные подразделения. Под прикрытием огня из танковых пушек, для более эффективной стрельбы по КВ, немцы выкатили на дорогу противотанковое орудие, а зенитное, с его высоким профилем, укрыли за насыпью. Саперы предприняли попытку, обойти позицию КВ по флангу и установить на корпус заряды, но нарвались на пограничников и почти все были перебиты. Противотанковое орудие на дороге, как представляющее большую опасность, расстреляли осколочно-фугасными снарядами. А расчет зенитной пушки попал под снайперский огонь Емельянова, который не позволил произвести ни одного выстрела. Однако массированный обстрел все же не прошел для КВ бесследно, как потом узнали то самих танкистов, был разбит командирский перископ, и заклинило башню. Для маневра огнем стало необходимо делать доворот орудия путем поворота всего корпуса, что в капонире выполнить просто невозможно. На глазах пограничников, под непрекращающимся обстрелом, танк задним ходом выбрался из своего укрытия, отъехал в сторону, укрывшись в кустах, и вновь открыл огонь по колонне. В это время один из танкистов вылез на броню и заменил перископ. За тридцатиминутный бой экипаж КВ расстрелял почти два боекомплекта снарядов и уничтожил все двадцать два танка противника. Оставшиеся фашисты, впечатленные столь скорой расправой, предпочли отступить, оставив поле боя за нами. На броне нашего механического богатыря насчитали более сотни попаданий, что впечатлило всех не меньше, чем внушительная цифра победы.
