– Он будет сидеть голодный, а перед ним будет стоять еда, – пробормотал я. – Так ведь? И только когда Лион начнет сознание от голода терять, ему прикажут поесть!

– Не прикажут. А покормят принудительно. Но от него будут добиваться принятия самостоятельных решений, и он начнет их принимать.

– Да, и кресло будет бить его током, и еще он будет спать под грохот и вой сирен, и еще… – Я замолчал, потому что даже перечислять было противно.

Надежда затушила сигарету прямо о стену – противопожарная краска взвизгнула и пошла пеной, мгновенно погасившей огонек. Вот отчего у нас все стены в лопнувших пузырьках! А старший по подъезду с таким подозрением на меня поглядывал, спрашивая про них!

– Тиккирей, как медицинский работник, я с тобой не согласна, – сказала она. – Но ты умница. И хороший друг. Вот подрастет Леночка, обязательно постараюсь тебя на ней женить.

Я глупо ухмыльнулся. Леночке, дочке Надежды, лет пять всего, я и не знаю, куда деваться от ее поцелуев и обнимашек. Она сразу объявила меня своим старшим братом, за которого после школы выйдет замуж. Лучше бы на Лиона запала, ему-то все равно!

– Ладно, не бойся, скоро уже она перестанет кормить тебя облизанными конфетами и требовать рассказывать сказки про отважных фагов, – пообещала Надежда. – Хочешь, подвезу тебя до работы?

– Нет, спасибо, я на автобусе, – быстро ответил я. – Лучше вы вечером посмотрите, как там Лион. Вдруг он опять не ляжет спать, а будет смотреть ти-ви?

– Обязательно посмотрю, – сказала Надежда. – И посмотрю, и уложу. Не беспокойся.

В маленьком тамбуре на входе в офис я послюнил палец и засунул в отверстие детектора. При этом я смотрел в окуляр камеры, сканирующей сетчатку глаза, но это была ерунда. Самая надежная проверка – генетическая, потому что любые отпечатки пальцев можно подделать, сетчатку пересадить чужую, пароль – узнать под пыткой. Куда надежнее проверить клетки эпителия и эритроциты, которые обязательно есть в слюне.

Каждый раз прижимая палец к подушечке детектора, я немного нервничал. Там, под подушечкой, игла со специальным средством, которое вырубает человека за две секунды. Если генный анализ покажет, что в тамбур вошел чужак, то игла выдвинется.

Конечно, все было нормально. Дверь открылась, над ней вспыхнул зеленый огонек. Я вошел и поздоровался с охранником.

– Привет, Тиккирей, – ответил он. – Ты рановато сегодня.

– Да нечем было заняться, – признался я.

Мне очень нравится, как относятся ко мне на работе. Никто не иронизирует над возрастом или над тем, что я с чужой планеты. И наоборот тоже – никаких скидок не делают.

Стась, когда договаривался насчет меня, предложил три работы на выбор. Одна – в аналитическом центре, который собирает информацию со всех планет Империи. Другая – техником на космодроме фагов: поработав там, очень легко поступить в пилотскую школу. И третья здесь: в фирме, которая изучает и разрабатывает вооружение.

Я выбрал оружейную фирму.

В основном потому, что здесь меньше придется работать, а значит – не нужно будет отдавать Лиона в госпиталь. И в общем, не жалел. У меня была должность младшего техника и кабинет – ну, не совсем мой, на двоих с Борисом Тарасовым, старшим техником и моим начальником.

Он уже был на месте. Худой, высокий, выбритый налысо – только на макушке торчит длинный пучок волос, – вначале я немного пугался его вида. Ну, не пугался, скорее смущался. Впрочем, недолго: Тарасов оказался хорошим человеком. Наверное, в мире куда больше хороших людей, чем плохих.

– Здравствуй, здравствуй… – пробормотал Тарасов, едва я вошел. Он пялился в экран генного сканера, на котором крутилась замысловатая пептидная цепочка. В отражении на дисплее, что ли, меня заметил?

– Здравствуйте, Борис Петрович, – сказал я громко. – Ничего, что я рано?

Тарасов подпрыгнул в кресле, повернулся, вытаращился на меня:

– Тиккирей? Ну нельзя же так подкрадываться, до инфаркта доведешь!

– Вы же со мной поздоровались… – растерялся я.

Тарасов удивленно приподнял брови, воскликнул:

– Поздоровался? Я? А… Иди сюда, Тиккирей.

Я подошел, мельком глянув на площадку анализатора. Там лежал плазменный бич, тихонько так лежал. Вот что изучал Борис Петрович…

– Я поздоровался с этим вот опероном, – объяснил Тарасов, тыча пальцем в экран. – Видишь?

– Вижу, но не понимаю, – признался я.

– Бракованный бич, – объяснил Тарасов. – Просто беда какая-то. Бич привязывается к хозяину и работает только с ним, ты ведь знаешь?

– Да.

– Ну, так вот у этого импритинг не произошел. Ни на первого фага, ни на второго, ни на третьего. Индивидуальная неприязнь бывает, конечно, квазиживые механизмы – штука сложная. Но этот никого не хочет принимать. Генетический дефект, к сожалению. Какой-то сбой на стадии производства.

– Его можно вылечить? – спросил я, косясь на оружие. Больше всего плазменный бич фагов походил на змею – с метр длиной, покрытую серебристой чешуей, с плоской головой. Голова время от времени приподнималась, но бич лежал смирно.

– Починить, Тиккирей. Бич – более машина, чем живое существо… Нет, нельзя. Теоретически… – Тарасов задумался. – И теоретически нельзя. Кроме того – невыгодно экономически. Ты знаешь, почему плазменные бичи не используются никем, кроме фагов?

– Это военная тайна.

– Ну, ряд разработок действительно секретны, но мы передавали образцы имперским службам, а иногда фаги гибнут… и оружие попадает в руки врагов. Дело в том, Тиккирей, что управлять бичом – крайне сложно, а в производстве он неимоверно дорог. Любые террористы или агенты предпочтут вооружиться более простым и при этом более мощным оружием.

– Так зачем фаги используют бичи?

– Ты видел бич в работе? – иронически спросил Борис Петрович. – Не на стенде, а в реальной обстановке, в руках опытного фага?

– Да, видел.

Тарасов прекратил улыбаться. Кивнул:

– Прости, Тиккирей, не подумал… Так вот, эффектно это выглядело?

– Еще как!

– В том-то и дело. Фаг должен быть окружен легендами. Почтением, страхом, непониманием. Поэтому плазменный бич куда полезнее самого лучшего бластера. Поэтому фаги вооружаются бичами… каждый из которых стоит как хороший имперский танк.

– Ого! – воскликнул я.

– А ремонт бича, – продолжил Тарасов, – обойдется как постройка десятка танков. Это же генная хирургия высочайшего уровня! Так что… – Он опустил руки на клавиатуру, из принтера выскользнул лист бумаги, экран погас. – Будем писать акт о списании.

Писать нам почти ничего и не пришлось. В готовую форму были уже впечатаны полные данные о дефекте бича, возможные причины появления дефекта, рекомендация – утилизировать. Мы лишь отметили несколько пунктов (отмечал Тарасов, а я послушно кивал в ответ на его объяснения), расписались и зафиксировали отпечатки пальцев в надлежащих точках акта. Потом Тарасов вложил форму в сканер и пошел в буфет за кофе.

Я подошел к анализатору и глянул на бич сквозь сверхпрочное стекло. Многим змеи не нравятся, мне вот тоже, но бич все-таки не совсем змея и не совсем живой. Это сплав биополимеров, механики и нервной ткани, взятой, кстати, вовсе не у змеи – у крысы. Говорят, что и по интеллекту плазменные бичи близки к крысам.

– Не повезло тебе, – сказал я бичу. – Бедолага.

Бич свернулся кольцом, засунул треугольную голову в центр. Будто понял мои слова. Крошечные точки зрительных датчиков поблескивали в свете ламп.

Зашуршал принтер, выплевывая новую копию акта о списании. Уже с резолюцией бухгалтерии.

– Будешь кофе, Тиккирей? – спросил вернувшийся Тарасов.

Я помотал головой.

– Тогда я пару чашечек… – довольно заключил мой начальник. – Спал сегодня отвратительно. То ли давление скачет, то ли что…

– У вас гипертония?

– Какая еще гипертония, бог с тобой! Атмосферное давление скачет, Тиккирей.

Я покраснел. Объяснил:

– У нас все под куполом жили, там давление стабильное… я забыл.