– Спенсер?

Герцог поднял голову и увидел ее – стоявшую в дверном проеме Амелию. Вернее, ее полупрозрачную светящуюся версию.

– Ты… – Спенсер осекся. В конце концов, он не из тех, кто может выпалить посреди конюшни: «Бог мой, как чудесно ты выглядишь!» Спенсер откашлялся. – Ты пришла.

– Ты как будто удивлен. – Вскинув бровь, Амелия кокетливо улыбнулась. – Спасибо, – добавила она, любовно пригладив подол платья. – За это.

Спенсер лишь отмахнулся. На самом деле это он должен был ее благодарить. Он не помнил, какого именно цвета он заказывал для нее амазонку, но теперь было ясно, что удачнее выбрать он все равно не смог бы. Драпировка на темно-голубой юбке из бархата производила ошеломляющий эффект. Полы короткого жакета соединялись наподобие створок ракушки, а его ворс переливался на солнце, отчего казалось, будто Амелия светится. И не просто светится, а блистает, точно искусно ограненный сапфир, оправленный в золото тугих локонов…

Дьявол. Когда это он стал мыслить подобным образом?

Чем дольше Спенсер стоял, таращась на жену и не произнося ни слова, тем шире становилась ее улыбка.

– Я готова к первому уроку, – произнесла Амелия. – А ты?

– Тоже. – Спенсеру не составило труда заговорить. А вот его ноги, казалось, приросли к полу.

Когда Амелия двинулась ему навстречу, Спенсер понял, как сильно он ошибался. Не новое платье делало его жену столь притягательной. Очарование было в том, как она его носила. В том, как взлетал из стороны в сторону подол, когда она скользила по земле, покачивая бедрами. Амелия словно надела на себя пелерину чувственной уверенности, и та очень шла ей.

Спенсер откашлялся.

– Не станем торопиться. Конечно же, я не намерен сажать тебя в седло сегодня, после того как… – Спенсер снова откашлялся, ощутив, как к его лицу прилила краска. Господи, неужели он действительно покраснел?

– Наверное, это плохая идея, – произнесла Амелия, внезапно ощутив робость и неуверенность. – Может быть, немного подождать?

– Нет, нет, идея очень хорошая. Каждая леди должна знать, как управляться с лошадьми. Хотя бы для собственной безопасности.

По мнению Спенсера, идея была хороша и по ряду других причин. Он с нетерпением ждал встреч с женой за пределами спальни. Если он расскажет об этой очень важной стороне его жизни, она сможет понять, что для него значит коневодческая ферма. Спенсера порадовало ее проявление ревности, и все же он не хотел, чтобы каждое утро в груди его жены пробуждалось раздражение.

Амелия запрокинула голову, чтобы посмотреть на сводчатый потолок.

– При дневном свете это место выглядит иначе. Не покажешь мне конюшни?

Спенсер шумно выдохнул.

– Конечно.

Он предложил Амелии руку, и она благодарно оперлась о нее. Они медленно двинулись в путешествие, переходя из здания в здание. Спенсер рассказывал жене о том, что построил эту ферму его дед, расширил ее его дядя, и вот теперь бразды правления перешли в его руки. Спенсер попутно объяснял, что происходит на ферме и для чего это делается. Амелия редко задавала вопросы, но они свидетельствовали о ее неподдельном интересе. Никаких «понятно» или «ах, как интересно». Все ее вопросы были по существу.

– Кирпичи производятся здесь же?

– Да.

– Твои кобылы жеребятся каждый год?

– Нет.

– А есть сейчас жеребята? О, пожалуйста, могу я на них посмотреть?

Ну конечно же. С жеребят и следовало начать. Господи, то, как Амелия ворковала с маленькими тонконогими существами… А когда она присела на корточки и погладила беленького жеребенка, просунув руку через ограду, у Спенсера возникла мысль повязать на его шею ленточку и забрать с собой в дом. Тогда теплый прием со стороны жены ему гарантирован.

– Сколько ей? – Амелия радостно захлопала в ладоши, когда жеребенок поскакал на другую сторону загона, смешно вскидывая ноги.

– Скоро три месяца. А уже такая задавака.

– Очень красивая. Можно, она будет моей? – обернувшись, спросила Амелия. – Я буду учиться на ней верховой езде. Можно?

– Нет, нельзя.

Амелия обиженно насупила брови.

– Когда ей исполнится год, я выручу за нее целую тысячу гиней, – пояснил Спенсер. – Целый год ее нельзя будет седлать. Да и после этого она будет не слишком надежной для тебя. Ее родители – чемпионы скачек, выведенные для забегов на короткие дистанции на бешеной скорости. Последний сын ее матери выиграл скачки в Ньюмаркете. Тебе нужен взрослый, опытный жеребец.

– Есть у тебя какой-нибудь красивый на примете?

Спенсер тихо засмеялся:

– Выбирай, и я попрошу конюхов вплести в его гриву ленточки.

– Тысяча гиней, – задумчиво протянула Амелия, постукивая кулаком по столбу ограды. – За единственного жеребенка… Выходит, ты каждый год выручаешь целое состояние.

– Моя ферма очень успешна. Настолько успешна, что я на протяжении шести лет не поднимал плату своим арендаторам. – В голосе Спенсера послышалась гордость. Его дядя был против расширения фермы. Покойный герцог считал это пустой тратой земли, за сдачу в аренду которой можно получать очень хорошие деньги. Но Спенсер убедил его, что ферма принесет гораздо большую прибыль, и в конечном итоге оказался прав.

– Я также нанимаю на работу местных крестьян, и очень многие из них неплохо зарабатывают на поставках овса и сена для моей фермы. Однако моя затея не сработала бы, если бы на этой ферме не рождались самые лучшие скаковые лошади в стране. Конечно же, в «Жокей-клубе» этого не признают, но богатейшие любители скачек приезжают ко мне со всей страны.

– Но ведь ты сам не являешься членом «Жокей-клуба»? И не принимаешь участия в скачках?

– Нет.

– А почему? Ты ведь живешь совсем рядом с Ньюмаркетом.

Спенсер пожал плечами:

– Никогда не хотел этого. Я вообще не люблю посещать скачки. – А когда Амелия внимательно посмотрела на него, намереваясь задать очередной вопрос, поспешно добавил: – Меня не интересуют победы.

– Да и в деньгах ты тоже не нуждаешься. Тогда зачем тебе все это?

– Потому что я умею это делать. Кроме того, работа на ферме доставляет мне удовольствие.

Амелия взялась пальцами за подбородок и задумчиво посмотрела на мужа.

– Два способа сказать одно и то же.

– Наверное, ты права.

Они смотрели на резвившихся в загоне жеребят, и по телу Спенсера разлилось тепло. С того самого момента, как Амелия сунула ему в руки тщательно вышитый носовой платок, Спенсер почему-то знал, что она поймет и примет все это. Это глубокое удовлетворение от того, что ты делаешь свое дело лучше других, не ожидая похвалы или восхищения. И тут вдруг Спенсер понял, почему Амелии так нравилось составлять меню, развлекать гостей и воспитывать всех вокруг. Она умела делать это лучше других и получала от этого ни с чем не сравнимую радость.

– А Осирис? – спросила Амелия. – Ты так стремишься заполучить его в единоличное пользование. Полагаю, тебе хочется отделаться от конкурентов. Ведь если многие смогут получить от него потомство, интерес к твоим лошадям уменьшится.

Спенсеру нравился острый ум Амелии. Она моментально схватывала все, что касалось ведения дел. Спенсер часто покупал чемпионов скачек, вышедших на «пенсию», не для того, чтобы получить от них потомство, а чтобы сократить число конкурентоспособных жеребят. И еще для того, чтобы они могли дожить свой век в тепле и довольстве.

– Да, – произнес он. – Сокращение числа его отпрысков действительно выгодно для меня.

– Но это не основная причина. Эта выгода не стоит того, чтобы тратить на его покупку несколько десятков тысяч фунтов.

Внезапно Спенсер понял, как далеко зашла их беседа. Настолько далеко, что еще немного, и придется выложить некоторые из своих тайн. Спенсер напрягся, словно приготовился защищаться.

– А какое отношение это имеет к нашим урокам?

– Никакого. Так и я здесь не из-за лошадей. Я просто хочу узнать тебя, Спенсер. Хочу понять.

Амелия положила свою руку на ограду рядом с рукой мужа. Ее мизинец почти касался его мизинца, и исходившее от него тепло начало растапливать сопротивление Спенсера. А совесть довершила остальное.