Задолго до смерти дяди Спенсер заключил с собой сделку. Да, он унаследует титул и примет на себя налагаемые им обязательства, но на своих собственных условиях. И к черту, что подумают или скажут о нем люди. Он не собирался ни перед кем объясняться. Если дело не касалось карт, честнее Спенсера не было человека на всем белом свете. В день их с Амелией бракосочетания он потребовал ее тела, преданности и доверия. Она же, в свою очередь, попросила ответить на некоторые вопросы. Поэтому теперь, когда она с легкостью давала ему желаемое, Спенсер чувствовал себя неловко от того, что не отвечает ей взаимностью.
– Хорошо, – произнес он, протягивая Амелии руку. – Идем, поговорить лучше внутри. – С этими словами он отвел жену в дальний конец конюшни.
Амелия заметно напряглась, когда они приблизились к стойлу Джуно, и Спенсер понял, что она вспомнила грубые слова, сказанные им прошлой ночью.
– Я жалею, что накричал на тебя, – произнес он, останавливаясь в двух шагах от стойла кобылы. – Но я беспокоился за твою безопасность. Как я уже говорил, Джуно кусается. И лягается. Она не любит новых людей. Вернее, большинство людей. – Спенсер тяжело вздохнул. – Она чертовски норовистая и несговорчивая.
Амелия с опаской посмотрела на лошадь, и та громко фыркнула, словно подтверждая слова хозяина.
– Тогда почему ты держишь ее у себя?
– Потому что никто больше не сможет. Она – первая лошадь, купленная мной по приезде в Англию. Отец оставил мне небольшое наследство. Достигнув совершеннолетия, я отправился на аукцион, где и купил эту кобылу. Я был молод и глуп. Смотрел лишь на родословную, не принимая во внимание темперамент. Ей было четыре года. Она могла похвастаться прекрасной родословной и небольшими успехами на скачках. Я думал, что совершил выгодную сделку. Но не знал, что ее своенравие зачастую граничило с опасным поведением – в зависимости от всадника. А весь предыдущий год она провела в поместье своего хозяина, отданная на откуп совершенно некомпетентному конюху. Ее держали на привязи в темном тесном стойле, не чистили должным образом и часто били.
Спенсер замолчал и тяжело вздохнул. Даже сейчас он чувствовал, как в груди закипает гнев. Взяв себя в руки, он продолжал:
– К тому времени как я ее купил, она окончательно утратила веру в людей. Никто не мог надеть на нее седло. Никто не мог даже приблизиться к ней без риска для пальцев. Было ясно, что от нее никогда не получить потомства. Мой дядя хотел умертвить ее, но я не позволил.
– Не позволил? – Амелия сочувственно погладила пальцы мужа.
– О, это было не так уж благородно, как может показаться со стороны, – возразил Спенсер. – Мной двигало уязвленное самолюбие. Я купил эту чертову лошадь и не хотел потерять своих денег. Или признать собственное поражение. – Выпустив руку Амелии из своей, Спенсер приблизился к Джуно. Лошадь любовно ткнулась в ладонь хозяина, а затем подставила ему левое ухо. Она любила, когда ее почесывали, и Спенсер не стал ее разочаровывать. – Я взял на себя ответственность за нее и на целый год отправил на пастбище, – продолжил Спенсер свой рассказ. – Я не делал попыток обуздать ее и ничего от нее не требовал. Я кормил ее, поил, пытался чистить, насколько она это позволяла. Даже после того, как мне удалось наконец завоевать ее доверие, потребовался целый год на то, чтобы приучить Джуно к седлу. Со временем у меня уже получалось надеть на нее уздечку и даже ненадолго сесть в седло. Странно, но наши прогулки улучшили ее характер. Словно она только этого и ждала – возможности оказаться полезной, нести на себе всадника и мчаться с ним через парк. Так я стал чаще выезжать на ней. Теперь это вошло в привычку. Джуно позволяет конюхам кормить и чистить себя. Но сесть в седло она до сих пор разрешает лишь мне одному.
Спенсер посмотрел на Амелию, и та одарила его обезоруживающей улыбкой. Он понял, что говорил очень долго, а она стояла все это время и терпеливо слушала, не желая прерывать рассказ.
– Она стареет, – вновь заговорил Спенсер. – И скоро не сможет носить на себе всадников. Тем более всадника моей комплекции. Я всегда был слишком тяжел для нее. Но если я стану выезжать на ней реже, ее характер начнет ухудшаться. Она перестанет есть, будет лягаться. Мне больно видеть, как Джуно каждый раз прогибается под моей тяжестью, но еще больше я беспокоюсь о том, что произойдет, если ее отлучить от ежедневных прогулок. – Спенсер в последний раз потрепал кобылу по холке, а потом отошел от стойла и сложил руки на груди. – И вот тогда мне на помощь придет Осирис.
– Осирис? – в замешательстве переспросила Амелия.
– Это сложно объяснить.
И вновь Амелия предоставила мужу возможность выговориться.
Спенсер продолжил рассказ, постепенно понимая, что это не так уж сложно.
– Я попытался больше узнать о детстве Джуно, чтобы понять, как можно ее успокоить и доверяла ли она кому-нибудь когда-то. Возможно, конюху или жокею. Добыть информацию оказалось не так-то просто – ведь столько лет прошло. Но я все же нашел ферму, где ее готовили к скачкам, и старого конюха, который вышел на пенсию, но жил неподалеку. Он вспомнил Джуно. Конюх рассказал, что с ней всегда было непросто, но, когда ей исполнилось два года, она сдружилась с одним жеребенком. Лошади ведь как люди. Они умеют дружить и помнят своих друзей даже после долгой разлуки. Однажды у нас была парочка жеребят. Так вот их разлучили на несколько лет, а когда они снова встретились…
Спенсер замолчал, заметив, как расширились голубые глаза Амелии. Господи, он знал, что его история прозвучит смешно.
– Стало быть, жеребенок, с которым дружила Джуно… Осирис?
– Да. – Спенсер принялся постукивать каблуком сапога по полу. – Я понимаю, что это звучит нелепо, но другого решения проблемы мне просто не пришло в голову. Джуно никогда не сходилась ни с одной лошадью. Но я подумал, раз она была сильно привязана к Осирису в молодые годы, то его присутствие здесь, возможно, согреет ее и поможет… успокоиться.
Супруги некоторое время молча смотрели друг на друга.
– Значит… – Амелия округлила губы, растягивая слово. – Это и есть причина, по которой ты так хочешь заполучить Осириса. Ты готов потратить тысячи фунтов, изменить собственную жизнь, рисковать благополучием других людей – в том числе и моего брата, – чтобы твоя норовистая кобыла смогла соединиться с другом детства?
– Да.
Выражение лица Амелии свидетельствовало о том, что она ждала отрицательного ответа… но она была слишком умной женщиной. И Спенсеру нечего было добавить.
– Да, – повторил он. – Да, я вогнал твоего брата в долги ради того, чтобы купить своей старой своенравной кобыле друга. И думай обо мне что хочешь.
– О, я скажу, что я об этом думаю. – Амелия намеренно медленно двинулась к мужу. – Спенсер… Филипп… Сент-Олбан… Демарк. Ты… – она ткнула пальцем Спенсеру в грудь, – ты романтик.
Спенсеру показалось, что его лишили способности дышать. Какой ужас. Ему просто необходим был воздух, чтобы опровергнуть это кошмарное обвинение.
– О да, – кивнула Амелия. – Самый настоящий романтик и есть. Я видела книги у тебя на полках и эти неистовые картины. Сначала Уэйверли, а теперь это…
– Это не имеет никакого отношения к романтике. Это… это просто благодарность.
– Благодарность?
– Джуно спасла меня так же, как я спас ее. Мне было девятнадцать лет. Мой отец умер. Я провел юность в диких лесах Канады и вдруг оказался в Англии, чтобы стать герцогом. Я был зол, растерян, чувствовал себя как рыба, выброшенная из воды… и мы укротили друг друга, если это можно так назвать. За это я перед Джуно в долгу.
– Не говори ничего. От этого только хуже. – Амелия улыбнулась. – Если продолжишь, я подумаю, что ты сентиментальный глупец.
Спенсер хотел уже возразить, но в этот момент Амелия положила ладонь ему на грудь и просунула пальцы под полу сюртука. Ее бронзовые ресницы задрожали, когда она подалась вперед. Ее мягкие груди прижались к его груди.
Спенсер поддел пальцем подбородок Амелии и приподнял ее лицо. А потом спросил: