Конечно же, Россия не только ввозила товары, но и сама немало производила. Экспортировала воск — 20–50 тыс. пудов в год, смолу, деготь, меха, зерно. Вывозилось также сало — 40-100 тыс. пудов, мед, пенька, конопля, соль, аир, ревень, моржовая кость, ворвань (тюлений жир), рыбий клей, слюда, речной жемчуг. Икра тогда экспортировалась “преимущественно в Италию, где она считается деликатесом” (Бурх). Туда же поставлялась древесина — северной торговли корабельным лесом еще не было, его еще не истребили в самой Европе. А итальянцы брали русские дубы, клены и сосны для изготовления красивой мебели. “Стволы этих деревьев, будучи распилены, представляют в разрезе удивительную и прелестную смесь цветов, наподобие волнистого камлота. Купцы наши вывозят их в большом количестве в числе прочих товаров из Москвы и продают по весьма дорогой цене” (Кампензе). За рубеж продавались и льняные ткани, до 100 тыс. кож в год, выделанная юфть, войлок, канаты, мешки, ювелирные украшения, оружие, конские збруи, изделия резчиков по дереву, оружейников.
Рассматривая отечественную экономику XVII в., современные исследователи (О.А. Платонов и др.) показали, что по принципам своего построения она во многом отличалась от западных моделей. В российской экономике (как и в социальной структуре общества) господствовал “общинный тип” организации. Ее ключевыми звеньями являлись те же сельские общины, рабочие артели, самоуправляемые городские концы, слободы, улицы, сотни. И даже западник Герцен вынужден был признать, что экономическая организация русских общин являлась полной противоположностью принципу Мальтуса — “выживает сильнейший”. В общине для каждого находилось место за общим столом. А уж какое место — более или менее почетное, более или менее сытное, зависело от личных качеств человека. Это было не отставание от кого-то (или опережение кого-то), а просто своя самобытная модель, национальный стереотип взаимоотношений.
Основу экономики (как и в большинстве государств того времени, кроме Голландии) составляло сельские хозяйство. Причем сейчас доказано, что преобладание небольших хозяйств — поместий, черносошных деревень, гораздо лучше отвечало потребностям тогдашнего рынка, чем крупное землевладение. Эти хозяйства были легко регулируемыми в отношении количества и ассортимента продукции, могли перестраиваться с одной культуры на другую в зависимости от погодных условий, повышать и понижать площади запашки, соотнося ее с возможностью вывоза продукции и спросом. Могли, если это выгодно, частично переключиться на побочные промыслы. Например, крестьяне, жившие по Северной Двине, специализировались на мясном скотоводстве, каждая семья отправляла на продажу в год 2–5 быков и несколько телят, но параллельно тут традиционно занимались изготовлением древесного угля, извести, организовывали смолокурни. В различных местностях в крестьянских домах имелись прялки и ткацкие станки — ткани из шерсти, льна, конопли производились как для собственного обихода, так и на рынок. А многие астраханцы, как пишет Олеарий, разводили у домов виноградники, имея с них доход до 50 руб. в год, промышляли и на соседних соляных озерах — соль разрешалось собирать любому при уплате в казну пошлины, 1 коп. с 2 пудов.
Но существовали и крупные хозяйства — боярские вотчины, большие монастыри. Как правило, такие хозяйства имели сложную и разветвленную экономическую базу, включающую не только развитое сельскохозяйственное производство, садоводство, овощеводство, но и ремесленные, промышленные, торговые структуры. Так, в 1641 г. в закромах Троице-Сергиева монастыря хранилось 2 тыс тонн зерна, на конюшнях числилась 401 лошадь, в кладовых — 51 бочка пива с собственных пивоварен, десятки тонн рыбы с собственных ловов, в казне насчитывалось 14 тыс. руб., а корабли, принадлежащие монастырю, можно было встретить и в Белом море, и у берегов Норвегии.
Главными центрами ремесленного производства были города. Ремесленные общины имели некоторое сходство с европейскими цехами, но существовали и заметные различия. Французский промышленник Фребе писал: “Цехи в России не подавляют талантов и не делают помех в труде”. Как и в цехах, в русских общинах действовали свои внутренние законы, были свои праздники, патрональные церкви, осуществлялся контроль за качеством продукции. Но не было мелочной регламентации цен, количества изготовленных товаров, применяемых технологий и инструментов, положения подмастерьев и учеников. Их перевод в мастера, как и прием новых мастеров в организацию осуществлялись, по сравнению с Европой, довольно легко. Если имеешь достаточные навыки и средства — пожалуйста. Гораздо труднее, чем вступить в организацию, было выйти из нее — община лишалась “тягловой” единицы. Но многие ремесленные сотни и слободы более правомерно было бы сравнивать не с цехами — они представляли собой мануфактуры “рассеянного типа”. Сбывали продукцию для перепродажи крупным торговцам, централизованно поставляли ее для государственных нужд или на экспорт.
Михалон Литвин признавал, что “московиты отличные хозяйственники”. Нашим предкам было уже хорошо знакомо акционирование — многие предприятия, вроде соляных варниц, рыбных промыслов и др., являлись “обчествами на паях” с распределением расходов и прибыли на каждую “долю”. Торговцы прекрасно умели пользоваться кредитом. Олеарий описывал, как оптовики скупали привезенные англичанами сукна по 4 талера за локоть — но в долг. И тут же перепродавали лавочникам по 3 — 3,5 талера — но наличными. А ко времени возврата долга успевали 3 — 4 раза пустить деньги в оборот, с лихвой покрывая прибылью начальный убыток.
Широко практиковались договорные отношения. Скажем, до нас дошла “Подрядная запись” строительной артели из 26 мастеров: “Поручились есмь друг по друге круговою порукою и дали мы на себя сию запись Боровского уезда Пафнутьева монастыря архимандриту Феофану да келарю старцу Пафнотию з братией в том, что подрядились мы, подрядки и каменщики, в том Пафнутьевом монастыре сделать колокольню каменную”. Оговаривались все детали. И стоимость работы — 100 руб. И даже выдача перед началом строительства “ведра вина наперед”. И возможность взыскать неустойку: “Ежели… самым добротным мастерством не сделаем… или учнем пить и бражничать или за каким дурном ходить… взять им, архимандриту Феофану и келарю старцу Пафнотию з братией по сей записи за неустойку 200 рублев денег”.
Существовало в общинах и внутреннее страхование. Хуан Персидский собщал, что у муромских кожевников дубление кож производится “в тысячу и одном доме”, где закладывается “по тысяче и одной коже”, и если у кого-то они сопреют, коллеги дают ему по одной коже, и получается у всех по тясяче. Цифры, разумеется, для пущего эффекта придуманы автором, но дают представление и о значительном размахе производства, и о порядках взаимовыручки.
Первые значительные предприятия мануфактурного типа стали возникать в нашей стране в XVI в., примерно в тот же период, что и в Европе. Например, канатные дворы в Холмогорах и Вологде — один лишь Холмогорский поставлял канаты для четверти кораблей британского флота. Тогда же организуются Пушечный двор, Печатный двор, предприятия Строгановых, Оружейная палата, царские и патриаршие рыбные ловы на Каспии, использовавшие наемный труд. Но начало настоящей промышленной революции в России относится именно к эпохе Михаила Федоровича и связано с деятельностью правительств Филарета и Черкасского.
Уже упоминалось о реконструкции Пушечного двора, который стал, по оценкам иностранцев, крупным “литейным заводом”, о строительстве в Москве двух “пороховых мельниц”. При Михаиле были расширены Золотая, Серебряная, Оружейная палаты, появляются казенные швейные мануфактуры — Царская и Царицына мастерские палаты, шелковая мануфактура — Бархатный двор, довольно солидными для своего времени предприятиями были Верхняя (т. е. главная, государственная) типография, Хамовная изба — где трудились десятки ткачей. Их работники являлись “бюджетниками”, жили на оклад от казны, и Олеарий не без удивления сообщает: “В Москве принято, чтобы по приказанию великого князя ежемесячно все царские чиновники и ремесленники получали в срок свое жалование; некоторым оно даже приносится на дом”. Стоит подчеркнуть и то, что государь считал долгом заботиться о благополучии своих работников. Например, мастер ствольного и замочного дела Афанасий Вяткин подал царю челобитную, указывая на свой многолетний безупречный стаж и жалуясь, что в результате пожара разорился, не может обеспечить приданое дочерям. Царь пожаловал ему на приданое 20 рублей — без отдачи.
