Разумеется, кого-то производили не по деловым качествам, а из уважения к роду и т. п. Но в бояре выдвигались за особые заслуги и лица, не принадлежащие к аристократической верхушке. А кроме того, в состав Думы входили думные дворяне и думные дьяки — из мелких помещиков и простонародья. Такие чины достигались только персональными талантами и заслугами. И в целом состав Думы поддерживался вполне работоспособным. Например, в середине XVII в. в нее входили 29 бояр (5 не из знати), 24 окольничих, 6 думных дворян и 4 думных дьяка. И, конечно, они далеко не бездельничали. Кроме участия в заседаниях, их назначали на руководящие посты в армии, администрации, начальниками приказов.
Приказы были органами исполнительной власти, примерно соответствовали нашему понятию “министерства и ведомства”. Разные исследователи их насчитывают от 30 до 50. Потому что количество и структура приказов не являлись чем-то раз и навсегда определенным. И ранг был различным. Допустим, Посольский приказ ведал вопросами всей внешней политики. А были и областные приказы, занимавшиеся делами тех или иных территорий. Или Ловчий приказ, ведавший организацией царской охоты. Они создавались исторически, по мере возникновения каких-то нужд и отраслей. Так, в военных делах основным являлся Разрядный приказ, отвечавший за общие вопросы формирования армии. Но существовали еще Стрелецкий и Пушкарский приказы, занимавшиеся организацией, вооружением и содержанием соответствующих родов войск. Часто по несколько “близких” приказов объединялись под единым руководством. Однако штаты этих учреждений были минимальными: 2–3 дьяка (старшие чиновники), несколько подьячих (их помощников) и писцов. Весь центральный “бюрократический аппарат” насчитывал 600 — 1000 чел. И ничего, справлялись!
О служилых сословиях уже говорилось — это были дворяне, дети боярские, стрельцы, пушкари, казаки. Дворяне делились на московских и городовых. В столице находились и “жильцы”: от дворян разных городов отряжалось по 10–20 чел. поочередно, они жили в столице 3 года, а потом сменялись. Московские дворяне считались выше городовых (они происходили от дружинников московских князей, а те — от воинов удельных). Жильцы по размерам окладов и социальному статусу тоже шли впереди провинциального дворянства. Но у них и обязанностей было больше. От московских дворян и жильцов требовалось участвовать в разных парадных мероприятиях, а значит, одежду и коней иметь подходящих. Они выполняли различные поручения правительства и находились под рукой в качестве “сил быстрого развертывания”, которые можно по приказу поднять и бросить, куда требуется. Остальные дворяне и дети боярские зиму проводили в поместьях, а летом примерно половина оставалась дома, а другие выдвигались к границам. Особенно на беспокойный южный рубеж. Каждое лето здесь собиралось войско в 20 тыс. чел, а при получении информации о массированных набегах это число увеличивалось.
В административном отношении Россия делилась на уезды и волости. В уезды назначались воеводы. Они были персональными представителями Москвы и обладали военной и судебной властью, им подчинялись волостные тиуны. Но представление о том, будто отправка воеводы “на кормление” (некомпетентные историки обычно придираются к термину) отдавала город в полное его распоряжение, далеко от истины. “Кормление” означало дополнительный заработок за службу, но существовали особые “доходные списки”, четко определявшие, какие именно “кормы”, подарки на праздники и пошлины с судебных дел он мог получать. Если же прихватывал лишку, население имело право вчинить ему по суду иск и потребовать возмещения “за неправды”. А царь в таких случаях назначал расследование и чаще всего принимал сторону жителей. Все воеводы, тиуны и прочие администраторы занимали должность 2–3 года, после чего обязаны были дать отчет. Иностранцев поражало, что “здесь нет ни одного, кто бы имел судебную должность или власть, переходящую по наследству или основанную на грамоте”, т. е. дарованную в качестве привилегии (Флетчер).
А кроме назначенного воеводы, в уездах существовали выборные власти. Из числа местных служилых всеми гражданами избирался губной староста — он соответствовал английскому шерифу и занимался расследованием уголовных дел. “Всем миром”, как посадскими, так и крестьянами уезда, избирался и земский староста. У каждого из этих начальников были свои служащие, подьячие и писари, свои канцелярии: у воеводы — съезжая изба, у старост — губная изба и земская изба. В помощь земскому старосте “мир” избирал земских приставов, окладчиков целовальников (отвечавших за какое-то дело и принесших присягу с целованием креста). После выборов составлялся “ряд” — протокол с подписями избирателей и пунктами, оговаривающими взаимные обязательства должностных лиц и “мира”. Земская изба ведала всем местным хозяйством, разверсткой земли, раскладкой податей, здесь собирались выборные и принимались решения по тем или иным насущным проблемам. А если для этого полномочий не хватало, созывался “мир” для всеобщего обсуждения и “приговора”.
И вмешиваться в дела земского старосты воевода не имел права! Выборных должностных лиц сместить он не мог. Мало того, согласно Судебнику 1550 г., он не имел права и арестовать человека, не предъявив доказательств его вины земскому старосте и целовальнику. Если же нарушал этот закон, земский староста мог по требованию родных освободить арестованного (даже без ведома воеводы), да еще и взыскать с администрации штраф “за бесчестье”. И подобные случаи имелись. Так что первый закон о неприкосновенности личности был введен отнюдь не в Англии, а в нашей с вами стране, на 100 с лишним лет раньше.
Однако и воевода со своей стороны был обязан следить за законностью действий земских властей. Ведь на выборах нередко брали верх местные богатеи или безответственные “горланы”. И если староста допускал неправды, например, при раскладке налогов, население имело возможность обратиться к воеводе. Он в таких случаях пересылал жалобы в Москву, а уж царь был всему голова, назначал расследование или давал указание о перевыборах.
Самоуправляемые земские общины существовали и на других уровнях. В городах это были концы, слободы, сотни. В которых избирались кончанские, слободские старосты, сотские, пятидесятские, десятские (старшие над десятью дворами). Так, в Москве Тверская-Константиновская хамовная (ткацкая) слобода избирала на год 2 старост, 4 целовальников и 16 десятских. А у крестьян были сельские общины, избиравшие старост, целовальников, приставов “для государева дела и денежных сборов”. Приходы избирали священников и дьячков. О чем, кстати, тоже составлялся договор с указанием обязанностей, прав и статей доходов служителей церкви. Если же они оказывались нерадивыми или недостойными, их могли выпроводить вон.
Суды, в зависимости от важности дел, осуществлялись воеводами, старостами, приказчиками бояр и монастырей. Но во всех судах тоже заседали выборные от посадских и крестьян — по 5–6 “добрых и смысленых людей”! Так что и присяжные уже были. Правда, специальных юридических институтов на Руси не существовало. Но любопытно, что тогдашние иностранцы отмечали это, как… великое благо. “В одном отношении русское судопроизводство достойно одобрения. У них нет специалистов-законников, которые бы вели дело в судах. Каждый сам ведет свое дело и свои жалобы и ответы подает в письменной форме в протитвоположность английским порядкам” (Ченслер). “Однако и самый последний крестьянин так сведущ во всякого рода шельмовских науках, что превзойдет и наших докторов юристов во всяческих казусах и вывертах. Если кто-нибудь из наших всеученейших докторов попадет в Москву — придется ему учиться заново” (Штаден). Флетчер пишет, что судебные дела “решаются у них большей частью удовлетворительно и скоро”. А Олеарий делал вывод, что русские суды “не хуже, если не лучше немецких”.
Взяточничество преследовалось строжайше. Никаких подношений должностным лицам не допускалось. “Все судьи и чиновники должны довольствоваться своим годовым содержанием и землями, которые получают от императора” (Маржерет). Подарки дозволялись только на Пасху и Рождество, небольшие и не связанные с личной заинтересованностью. И хотя писцы в приказах все равно “брали на лапу”, но лишь если были уверены, что не донесут. В судах же это исключалось. “Нужно заметить, что никто из судей и служащих не смеет принимать никаких подарков от тех, чьи дела они решают” (Маржерет). Потому что могла заложить и другая сторона, и сами взяткодатели, когда их вопрос уже решится. А расплата была суровой. Мздоимца, независимо от звания, ставили “на правеж” — били, пока не вернет взятку. Потом еще взыскивали штраф, с побоями водили по городу, повесив на шею кошель с деньгами, и отправляли в ссылку.
