Патриарх быстро разобрался в причинах, из-за которых страна 6 лет не могла вылезти из хаоса: некомпетентность власти, злоупотребления и хищничество. Отстранил временщиков, обсевших царя, и сделал ставку на тех, кто делом доказал преданность Отечеству и свои профессиональные качества. Возвысил героя смоленской обороны Михаила Шеина, с которым близко познакомился в плену, ввел в правительство, пожаловал боярство и высочайший титул наместника Тверского. Приблизил Пожарского, наградил вотчинами и поставил во главе Разбойного приказа (ведавшего уголовным розыском). Титул думного дворянина получил сын Минина Нефед, помогавший отцу в организации ополчения. К руководству выдвинулись толковые бояре Иван Романов, Иван Черкасский, Федор Шереметев.

Пересматривались дела невинно пострадавших при прежней власти. Вернули из Сибири Хлоповых, Желябужских. Был реабилитирован и возвращен на свой пост архимандрит Троице-Сергиева монастыря Дионисий, а его клеветники наказаны. По отношению к всякого рода дряни, расплодившейся в лихолетье, Филарет вообще проявил себя крутым и “опальчивым”. Порядок он наводил железной рукой. Был учрежден новый приказ Сыскных Дел во главе с Черкасским и Мезецким для защиты населения от насилий и злоупотреблений. Приказу вменялось в обязанность принимать от людей жалобы на всевозможных мздоимцев и лиходеев и “накрепко по тем делам сыскивать”. И сыскивали “накрепко”: многие испробовали на себе кнут, отправлялись в ссылки. А наворованное ими заодно позволило пополнить казну.

До самой “крупной рыбки” патриарх тоже добрался. Опале подвергся за многочисленные злоупотребления думный дьяк Грамотин, заправлявший при прежней власти внешней политикой (ходили и слухи, что он стал и более близким дружком царицы-матери, великой старицы Марфы). Впрочем, позже его вернули из ссылки. Хоть и шельмовать был горазд, но уж больно ценным и квалифицированным был дипломатом. Дошло и до Салтыковых. “Неправд” за ними обнаружилось много, и земель нахапали, и незаконно “богатили” себя и родню. Но все же они были двоюродными братьями царя, поэтому сор из избы не выносили и судили их лишь по одному, частному предлогу, за оговор Хлоповой. Тем не менее не просто сослали, а с конфискацией всего имущества.

Правительство деятельно занялось укреплением рубежей. Для стабилизации южной границы важной мерой стало выправление и налаживание отношений с Доном. Был определен размер жалования, высылаемого туда ежегодно — 7 тыс. четвертей муки, 500 ведер вина, 260 пудов пороха, 150 пудов свинца, 17.142 руб. и 1169 руб. 60 коп. “на будары” (баржи, которыми все это перевозилось). А для строительства будар именно при Филарете были основаны первые судоверфи в Воронеже — его правнук Петр I впоследствии лишь расширил и реконструировал их. Нужды казаков и их характер патриарх хорошо знал по тушинскому лагерю, был лично знаком со многими атаманами и сумел определить юридические отношения России и Дона, которые удовлетворяли обе стороны. С одной стороны, власть царя казаки признавали, в церковных службах на Дону молили о здравии Михаила Федоровича, а для получения жалования из Раздор ежегодно присылалась в Москву “зимовая станица” из атамана и 100 отличившихся казаков. Которая привозила регулярные “отписки” о донских делах. Но с другой стороны, Дон сохранял полную автономию, жил по своим законам, присягу царю казаки не приносили и формально подданными России не числились — их принимали в Иноземном приказе (ведавшем служилыми иностранцами).

Упрочение отношений с Доном, как и восстановление поместной конницы, сказалось на обстановке в приграничье. Ремонтировались крепости, усиливались гарнизоны, по весне сюда снова стягивались отряды дворян и детей боярских. А крепости и засечные черты дополнялись и связывались воедино системой казачьих дозоров. Группы из нескольких человек размещались вблизи основных дорог и по очереди дежурили на высоких деревьях. Заметив облако пыли, тут же высылали конного гонца к следующему посту, и весть быстро достигала ближайшего гарнизона, откуда сразу высылалась эстафета в Москву. Если следующий гонец, подтверждал, что это татары, а не случайный табун коней, войска приводились в готовность. Разведка по ширине следа примерно оценивала силы неприятеля, и принимались адекватные меры. В качестве предохранительной меры жители южных городов и казаки каждую весну жгли траву в степи, лишая налетчиков подножного корма для коней.

В постоянном поле зрения правительства оставалась и кавказская граница. Когда в 1619 г. турки и татары решили воспользоваться междоусобицами в Кабарде, и хан явился с войском для поддержки своего претендента, Москва тут же выразила протест. И татарам пришлось убраться — сами кабардинцы не решились портить отношения с русскими и отвергли “услугу”. Сказывалось на здешних делах и внутреннее укрепление России. Авторитет Москвы рос, и подданство царя приняли чеченский мурза Ишери и его сын Ших-мурза.

Мир и налаживание управления сказывались и на восточных рубежах. В Сибирь регулярно пошло жалование, продовольствие, оружие, подкрепления — для вольницы, отвыкшей в смутах от прежних занятий и вошедшей во вкус поисков приключений, здесь открывались широкие возможности. А для кого-то и способ “заслужить вины”. И от обороны городков и острожков русские перешли к дальнейшему продвижению на восток. От Мангазеи организовывались новые морские походы. Так, в 1940 г. на о. Фаддея и в заливе Симса были найдены останки погибшей русской экспедиции, как раз в описываемое время шедшей на Таймыр. С двух сторон, от Мангазеи и Тобольска, служилые и промышленники проникали на Енисей. Жившие в его верховьях “татары” старались выжить пришельцев с этой реки, предпринимали набеги как на русских, так и на подчинившихся им эвенков и эвенов. И поскольку отмечались “приходы воинских людей частые” и требовалось “уберечь государевых ясачных людей”, в 1619 г. отряд тобольских служилых под командованием сына боярского Алябьева и сотника Рукина выступил в поход из Кетского острога и основал Тунгусский острог. Который позже получил название Енисейска и стал новым уездным центром.

Но любопытно, что далеко не одна лишь забота о “ясаке” и желание разжиться пушниной двигали землепроходцев в неведомые края. Иным просто было интересно, а что там дальше лежит? И томский казак Иван Петлин “со товарищи” по собственной инициативе решили прогуляться… в Китай. Пересекли Монголию, установив прекрасное взаимопонимание с местными жителями, через 3 месяца достигли империи Мин и добрались до Пекина. Вступили в контакт с правительством и даже сумели провести переговоры (может, через друзей-монголов, а может, сами выучили монгольский язык, знакомый китайцам?) И получили грамоты для царя от императора Шэньцзуна, где предлагалось установить между государствами регулярные посольские и торговые связи. Через год вернулись в Россию и приехали в Москву. Но, к сожалению, там не нашлось ни одного человека, способного перевести китайские грамоты. И главным результатом путешествия стала “Роспись Китайскому государству”, составленная Петлиным — где описывались пути в Китай и сведения об этой стране.

К 1620 г. положение на Востоке стало прочным, открывались перспективы дальнейшего освоения края, и Филарет учредил новую, Сибирскую епархию. Верный своей практике выдвигать людей, проявивших себя в годы Смуты, первым Тобольским архиепископом патриарх поставил архимандрита Хутынского монастыря Киприана, пострадавшего за патриотическую агитацию от шведов. А для защиты от калмыков Поволжья и Южного Урала было создано Яицкое Казачье Войско. Отрядам казаков и вольницы, обитавшим на Яике, была отправлена царская грамота, жалующая им в вечное пользование земли и рыбные ловы по этой реке, право беспошлинной торговли. Разрозненным поселениям и станицам придавалась правильная организация, а в качестве центра нового Войска был основан Яицкий городок (Уральск). Ну а стабилизация в Сибири и на Яике, прикрытие караванных дорог новыми опорными пунктами, позволили оживить столь выгодную торговлю со Средней Азией. Бухарский хан Имамкули не замедлил прислать к Михаилу Федоровичу посольство. В ответ поехала русская миссия Ивана Хохлова, и были достигнуты важные договоренности о торговых и дипломатических связях.