Из бесед с нею я почерпнул очень много интересного об особенностях именно этой установки, стоящей в подземелье дворца. Она отличается от армейских аналогов, а статистика сбоев, действительно, на порядок ниже, чем в королевских войсках. Отличаются так же и методики расшатывания организма, внедрения тех преимуществ, что дает нейронное ускорение. Ведь умение быстро думать без умения эту быстроту применить ничего не стоит. И именно методики раскачки – определяющий момент существования корпуса, главная причина того, что выглядит он так, как выглядит, со всеми своими законами и традициями. Каждая традиция зародилась не на пустом месте, а благодаря тому, что для методик требовались соответствующие условия, соответствующие люди, соответствующих параметров.

Надо сказать, первые дни мне ее помощь ой как требовалась! Представьте такую ситуацию: вы взмахиваете рукой, или переставляете ногу, а нога (рука) стоит на месте. Или не стоит, двигается, но с черепашьей скоростью. А в конце ускоряется, смещает твой центр масс, и ты, не успев среагировать, падаешь. Всего лишь оттого, что хотел переставить ногу или махнул рукой. Даже ложку ко рту приходилось приближать медленно-медленно, чтобы не выбиться из графика подноса ложки ко рту!

Я чувствовал себя маленьким ребенком, обучающимся базовой моторике, который ничего не умеет и все его достижения – не писает в подгузники. Но мое тело училось. Училось использовать новую скорость восприятия, отдавать команды на ней и воспринимать их результат, а так же синхронизировать движения с обычной, общечеловеческой скоростью.

То, что я пытался выработать сейчас, здесь называется лаконично, "боевой режим". Это как коробка передач на доисторических транспортах, только автоматически включающаяся, молниеносная и у тебя в голове. К примеру, живешь, идешь по улице, делаешь свои дела – у тебя одна скорость восприятия. Вдруг хулиганы напали, машина выскочила, еще какая опасность – автоматический вброс в кровь адреналина, и твоя скорость анализа угрозы становится в разы выше. Пока только анализа, обратную связь, реакцию, мне еще предстоит развивать, отдельно. Но вот опасность ликвидирована, мозгу подается сигнал об отбое, и ты снова видишь, слышишь и думаешь, как обычный человек. И никак иначе.

Этот режим нужен, просто необходим, без него никак. Ведь если жить все время в ускоренном темпе – сгоришь, и это не лечится. Те, кто так и не выработал его в себе, становятся психами, идиотами, сходят с ума, и утилизация для них – милосердие. Проблема в том, что когда, например, я выбегал из туннеля полосы смерти, где погружался в транс, подобный этому режиму, мои глаза видели окончание туннеля, окончание испытания, тело чувствовало, что я расслабляюсь. И сама нервная система переходила из возбужденного состояния в обычное, транс под действием этих факторов исчезал. Здесь же такого граничного фактора нет – мозг не знает, не видит, когда нужно выйти из ускоренного режима. Нет ни яркого света в конце туннеля, ни окончания двигательных сокращений – ничего, что толкнуло бы его к выходу в нормальный режим. Этот фактор я должен задавать себе, мысленно, каждый раз, и хуже того, делать это на автомате, неосознанно. И в этом заключалась вся гениальность местных методик.

– Новая серия. Готов? – повернулась девушка. Я кивнул, защелкнув на винтовке новый рожок с гранулами. – Поехали!

Да, поехали. Я всегда готов. Я же мужчина, а какой мужчина не любит пострелять? Приклад в плечо, глаз на мушку и на дальний стенд, по которому сейчас начнут проплывать мишени. Да-да, как в школе, ствол и мушка, без электроники. Цели же будут проплывать на скорости, все время возрастающей по мере роста процента попаданий. При резком же уходе статистики в ноль упражнение закончится, условным поражением.

Есть, первая цель, поплыла. Клац – приклад врезался в плечо. Попал, не попал – теперь, в принципе, не важно. Главное стрелять, статистика придет со временем. Быстро стрелять, не отвлекаясь. Вторая, третья цели, четвертая. Клац, клац, клац. Еще и еще. Началось, быстрее пошли. Еще быстрее. На какой-то момент притормозили. Затем вновь ускорились. И так несколько раз. Я водил стволом на микроны, на миллиметры вправо-влево, вверх-вниз, ловя их, и нажимая, и нажимая гашетку. Клац, клац. Клац, клац. Палец же дергался все быстрее и быстрее, быстрее и быстрее… Пока в один миг не застыл в спущенном положении.

– Стоп! – Моя спутница и наставница практической части предмета остановила процесс, вскинув руку. – Сорвался, Хуанито. Коэффициент попадания – сорок один процент. А если бы не смазанная концовка, было бы все шестьдесят! Плохо, Хуан! Плохо! Надо держать себя в руках.

Она осмотрела меня с ног до головы, мое плачевное состояние, и все-таки сжалилась:

– Ладно, перерыв!

И присела, откинувшись на стойку с боеприпасами.

– Уффф! – лаконично воскликнул я, деактивировал оружие и последовал ее примеру, присев и прислонившись к стенке. – Так плохо выгляжу?

Она поджала губки, не ответила.

Мы сидели в "шахте" – достаточно узком и невероятно длинном тоннеле стрельбища. Находились здесь давно и работали постоянно, без перерыва, меняя накаливающиеся иглометы на холодные, которых в местном арсенале, как и в любом другом арсенале корпуса, было предостаточно. Тренировались стрелять из разных позиций – стоя, сидя, лежа. Пока лежа получалось лучше всего, но я не отчаивался.

У меня получалось, сорок один процент попаданий на такой дистанции, на такой скорости и без системы прицеливания?.. Раньше и мечтать о подобном не мог! И от этих мыслей юноша, сидящий во мне, приходил в неописуемый восторг, как раз и позволяющий сидеть здесь, без еды и воды (а пить-то как здесь хочется! Матерь божья! Будто в пустыне сидим!) который час подряд.

– А что лучше для стрельбы, рельсовая винтовка, или линейная? – спросил я, пытаясь отвлечься и поддержать разговор.

Девушка пожала плечами.

– Они разные. И для разного.

Маркиза молчунья, из нее слова не вытянешь. Это я понял уже здесь, и не сразу. Тот день, когда мы гуляли с Хуаном Карлосом, был… Нет слов, чтобы описать степень его исключительности! Она говорит только по делу, сухо, сжато. Практически не сплетничает с девочками и не обсуждает других, что для представительницы ее пола вообще-то странно. В местных клубах по интересам не состоит, в увал "в город" не ходит. И даже учиться пошла на не особо популярное здесь техническое направление. Несмотря на то, что считается в доску своей, со всеми, в том числе с девчонками нашего взвода, держится отстраненно, соблюдает незримую дистанцию. Ну, с чужими ладно, но и с напарницами, с которыми связывает нечто большее, чем просто необходимость принять друг друга, такой барьер все равно существует. И это отклонение.

– Ну, а с точки зрения снайпера? Ты же снайпер? – продолжал я, чувствуя, что надо пытаться заговаривать ее. Чтоб оттаяла. Мне не нужны лишние барьеры, и начать надо хотя бы с таких вот бесед. – Какая лучше?

Она задумалась.

– Рельсовка мощнее. Гораздо мощнее! Чтобы стрелять с нее даже с половинной мощностью, нужен упор – в руках не удержишь. Но и выстрел будет такой, что… – Она покачала головой. – Как снайперка она лучше, я бы выбрала ее. Но для боя, для штурмовика, лучше Гауссовка. Ее можно настраивать, подстраивать под конкретные условия. Для дальних дистанций, для ближних, для средних. В зависимости от среды поглощения игл – например, если за спиной того, в кого стреляешь, стена купола или что-то хрупкое. И так далее. Можно скорость подстраивать, можно температуру иглы на выходе. Можно вообще плазмой стрелять!

Теперь головой покачал я.

– Это сложно. Уметь ее настроить. Я вот не всегда понимаю, что нужно делать. А иногда вообще не понимаю – тыкаю и всё.

Девушка покровительственно улыбнулась.

– Это придет. Со временем. Мне тоже не сразу пришло. Там всего четыре соленоида, четыре степени свободы – не так уж и много.

– А как твое настоящее имя? – резко перевел я тему разговора, посчитав вступительную часть достаточной. Сейчас? Почему бы и нет? "Дома", в каюте, или в столовой, на ней вновь будет непрошибаемый кокон, сейчас же разговорить ее на личные темы шансы имелись.