Кто-то уже открывал его. Кто-то методично перебрал era содержимое, предмет за предметом. Кто-то отвинтил крышечку с флакона «Дживанши III» и оставил его открытым. Знакомый резкий мужской запах отозвался приливом чувств и воспоминаний. Я как будто ощутила прикосновение чисто выбритой, гладкой теплой щеки и вдруг увидела его за столом в кабинете Академии ФБР. Четкие, выразительные черты его лица, тщательно отутюженный костюм, его запах — все, что запомнилось с той волшебной поры, когда я безнадежно влюблялась в него, но еще не сознавала этого.
Сложенная стопка одежды перекочевала на стол, а за вторым мешком пришла очередь третьего. Покончив с ним, я положила на кровать черный кожаный дипломат и откинула крышку.
Мне сразу бросилось в глаза отсутствие «кольта-мустанга» тридцать восьмого калибра, который Бентон иногда носил на лодыжке. То, что в день смерти он взял этот пистолет с собой, показалось мне примечательным. Стандартный девятимиллиметровый всегда лежал у него в плечевой кобуре, но «кольт» Бентон брал лишь тогда, когда ситуация представлялась потенциально опасной. Уже одно это указывало на то, что после посещения места пожара он отправился отнюдь не на прогулку. Я склонялась к предположению, что Бентон собирался встретиться с кем-то, но не могла понять, почему он не известил никого о своих планах. Безответственность и беззаботность не были его слабостями.
В надежде отыскать хоть какую-то зацепку я пролистала его записную книжку в потертом кожаном переплете. В ней значились визит к дантисту, посещение парикмахерской, расписание поездок на ближайшие дни, но ничего такого, что появилось бы в последний момент и могло бы указать на внезапно открывшееся обстоятельство, заставившее его изменить свои планы. Единственная запись, не имевшая отношения к привычной повседневной рутине, касалась дня рождения его дочери, Мишель. Я представила его бывшую жену Конни и дочерей, и мне стало не по себе. Рано или поздно мне предстоит встретиться с ними и разделить их боль и печаль, независимо от того, как они относились к той, ради кого Бентон оставил их.
Листая записную книжку, я наткнулась на заметки, касавшиеся Кэрри Гризен, чудовища, ставшего причиной его смерти. Вероятно, Бентон потратил немало времени в попытке проанализировать поведение Кэрри, чтобы предугадать ее дальнейшие действия. Занимаясь этим, он, несомненно, думал о том, что Кэрри не выпускает его из виду. У меня уже не осталось ни малейших сомнений в существовании некоего дьявольски изощренного плана, разработанного ею в «Кирби» и осуществляемого сейчас. В этом плане были и пожар в округе Лихай, и видеопленка.
Мое внимание привлекли подчеркнутые фразы: отношения преступник — жертва/фиксация, слияние личности/эротомания, жертва воспринимается как существо более высокого статуса. На другой стороне страницы он написал: жизнь после. Выбор жертв? «Кирби». Подход к Клер Роули? Никакого. Несоответствие. Другой преступник? Сообщник? Голт. Бонни и Клайд. Изначальный МО [21] . Обратить внимание. Кэрри не одна. Белый мужчина от 28 до 45. Белый вертолет?
Холодок пробежал по спине, когда я поняла, о чем думал Бентон в морге, наблюдая за нашей с Гердом работой. То, о чем он начал догадываться, предстало вдруг передо мной со всей очевидностью. Кэрри была не одна. Она обзавелась напарником, партнером. И сделала это, вероятно, в «Кирби». Я уже не сомневалась, что зловещий союз сложился до ее побега. Не исключено, что именно там она встретила еще одного пациента-психопата, который освободился раньше. Возможно, Кэрри общалась ним, делая это так же свободно и дерзко, как общалась с прессой и со мной.
Примечательно было и то, что дипломат, который Бентон брал с собой в морг, оказался в номере отеля. Это означало, что после посещения места пожара он еще возвращался в свою комнату. Куда и почему Бентон отправился потом, оставалось загадкой. Я снова вернулась к записям, посвященным убийству Келли Шепард. Подчеркнутыми оказались слова: резня, исступление, потерял контроль, неожиданная реакция жертвы. Нарушение ритуала. Так не должно было случиться. Ярость. Скоро убьет снова.
Я закрыла дипломат, положила его на кровать, вышла из спальни и захлопнула дверь, зная, что в следующий раз приду сюда, чтобы убрать из шкафов и ящиков вещи Бентона.
Люси спала в своей комнате. На столе рядом с кроватью лежал пистолет. Бесцельно слоняясь по дому, я вышла в прихожую и на минуту отключила сигнализацию, чтобы взять лежащие на крыльце газеты. Потом вернулась в кухню и приготовила кофе. В половине восьмого, когда пришло время отправляться на работу, Люси все еще спала. Солнечные лучи уже просачивались через щели жалюзи, осторожно трогая ее лицо.
— Люси?
Я положила руку ей на плечо.
Она вздрогнула и резко села.
— Я ухожу.
— Мне тоже пора вставать.
Люси отвернула покрывало и спустила ноги на пол. Я заметила, что спала она в шортах и футболке.
— Выпьешь со мной кофе?
— Конечно.
— Тебе не мешало бы и поесть.
Она молча, как кошка, поплелась за мной в кухню.
— Как насчет хлопьев?
Люси снова ничего не ответила.
Я достала с полки и открыла банку с хлопьями, которые Бентон обычно ел на завтрак со свежими бананами или ягодами. Одного этого воспоминания оказалось достаточно, чтобы горло сжалось, а в груди вспыхнул огонь. Я замерла с ложкой в руке, словно парализованная.
— Не надо, тетя Кей. Я все равно не хочу есть, — сказала Люси.
Рука у меня задрожала, крышка выскользнула из онемевших пальцев и покатилась по полу.
— Тебе не следует здесь оставаться.
Она налила себе кофе.
— Я здесь живу.
Я открыла холодильник и протянула племяннице пакет с молоком.
— Где его машина?
— Наверное, на стоянке в аэропорту Хилтон-Хед. Он прилетел в Нью-Йорк прямиком оттуда.
— Что ты собираешься с ней делать?
— Не знаю. — Настроение падало, и я ничего не могла с этим поделать. — Машина не самое главное. У меня в доме все его вещи. Не могу думать обо всем сразу.
— Избавься от них сегодня же. — Прислонясь к стойке, с чашкой в руке, Люси наблюдала за мной с тем же равнодушным выражением. — Я серьезно, — добавила она сухим, лишенным эмоций голосом.