Дженни нырнула, и Лешка опустил голову под воду, чтобы видеть ее. Нет, плавала она, как рыба, но мало ли что…

Три дня назад, в прилив, в лагуну заплыла двухметровая акула. Это была мако, а они всегда непредсказуемые. Голодная была акула или нет, но она сразу устремилась к Дженни, которая, как сейчас, шла над самым дном с длинной бамбуковой острогой, и ничего не видела, кроме лангуста, которого хотела добыть. Лешка нырнул навстречу мако, отчаянно работая ластами, и с трех метров всадил ей в жабры заряд из «Ватервульфа».

Потом они с Дженни полдня тащили мако к противоположному скалистому берегу острова, который обрывался в океан — не оставлять же падаль в лагуне. Они сбросили мако в воду и Лешка, торопясь, отбуксировал ее на глубину, хотя Дженни, когда он выбрался на берег, сказала, что он дурак. Лешка обернулся. Акулу уже рвали на части сородичи, причем среди них были весьма крупные экземпляры. Лешка даже узнал одну тигровую, пока вода совсем не замутилась от крови и ошметков акульего мяса.

Потом они ели омара, запеченного в прокаленном песке, а потом, пока Дженни спала, Лешка отошел подальше и позвонил отцу. Коммуникатор Седова-старшего не работал и Лешка, не долго думая, позвонил тете Кристине, которая была дома и обрадовалась Лешке, но на отца была, кажется, немного обижена. Тетя Кристина дала Лешке номер и он, наконец, дозвонился и поговорил с отцом и с его новой подругой Ингрид. В общем-то, он узнал, что хотел, и Ингрид была тетка что надо, но следовало проверить ее слова на практике. Лешка не стал посвящать Дженни в то, что проводит эксперимент, и получилось все просто потрясно. Даже Дженни так сказала и потребовала объяснить, как это у них сегодня так здорово все получилось, а вчера, и позавчера было так себе. Лешка попытался передать ей слова Ингрид, но запутался и даже расстроился, но Дженни сказала, что все поняла. На вопрос, как это она поняла, если он сам ничего не понял, она сказала, что женщина всегда поймет, что хотела сказать другая женщина, даже если ее слова передал такой тормоз, как Лешка. Они немного поругались, потом помирились, выпили безалкогольного пива, и пошли смотреть закат на обрыв. Закаты на острове были такие, что оторваться было нельзя, и они еще ни одного не пропустили.

Сейчас Дженни, судя по всему, нацелилась на группера килограммов на шесть, и Лешка подумал, что это она напрасно. Острогой его шкуру не пробьешь, а если и пробьешь, то не удержишь такого здорового. Унесет острогу и ищи его потом по всей лагуне.

Дженни плыла, плавно шевеля ластами, отведя руку с острогой чуть назад — до группера оставалось не более пяти метров. На ней, кроме маски с трубкой и ласт, были только красные трусики и хотя вода приглушила цвет, то, что они красного, ее любимого цвета, можно было различить. Лешка полюбовался ее стройным телом и ощутил такой восторг, что ему захотелось заорать нечто неразборчивое, но во весь голос — ведь она любит его! Такая девчонка любит именно его, а не Джима Соренсена и не Сашку Круглова, хоть они и клеились к ней во время последнего семестра. Нет, он не заорал — под водой слышимость будь здоров, и группер мог испугаться, но он до боли стиснул рукоять «Ватервульфа» и тихонько взвыл от восторга — надо же было дать хоть какой-то выход эмоциям. Джиму он уже разъяснил, чья это девчонка, а если Сашка не отстанет — и он получит, хоть и здоровый, как слон. Дядя Юрген в прошлом году целый отпуск провел с Лешкой и Седовым-старшим и гонял Лешку так, что в глазах темнело. Отец только усмехался и подначивал: что скоро, мол, Лешке надоест синяки получать, но дядя Юрген говорил — ерунда! Если он настоящий мужик, то должен учиться драться. Ты знаешь, почему я до сих пор живой, спрашивал дядя Юрген, щуря прозрачные глаза. Потому, что всегда дерусь, как в последний раз в жизни. Хоть на задании, а хоть и в подворотне. А уж если я вижу, что меня хотят убить… Тут отец оборвал дядю Юргена, заявив, что свою людоедскую философию полковник Скарсгартен будет объяснять новобранцам, а не четырнадцатилетним мальчишкам. Может, оно и так, подумал тогда Лешка, но за Дженни он будет драться, как в последний раз.

Дженни стремительно выбросила руку с острогой, группер ударил хвостом и скрылся в голубой полутьме лагуны.

Вынырнув, Дженни выдула из трубки воду и сдвинула маску на лоб.

— Зараза какая, а? Нет, ты видел? Я его все равно достану!

— Сегодня уже не достанешь, — рассудительно сказал Лешка, — держи «Вульфа», а я подцеплю что-нибудь. А то опять на обед консервы придется есть.

Дженни, вздохнув, отдала ему острогу.

Лешка нырнул. Несколько минут назад он заметил зарывшегося в песок ската. Конечно, скат добыча так себе, но есть можно.

Осторожно приблизившись, Лешка тщательно прицелился и ударил острогой. Он почти попал туда, куда хотел — чуть пониже глаз и сразу пошел наверх. Фонтаном взметнулся песок, скат рванулся в сторону, полосуя воду длинным хвостом с шипом на конце. Лешка вынырнул и стравил линь — приближаться к скату было опасно. Вдвоем с Дженни они подтянули ската к берегу, вытащили на мелководье, затем на песок и только здесь Лешка добил его кокосом.

— Потроши добычу, женщина, — сказал он, сурово хмуря выгоревшие брови, — а мужчина разведет огонь.

Иногда они играли в первобытных людей, но сейчас Дженни не захотела принимать игру.

— Сам потроши, — сказала она, — костер зажечь — зажигалкой чиркнуть, а рыбу чистить — перемажешься до ушей.

Лешка сходил в хижину, взял нож, вернулся и, присев над скатом, прикинул, как его лучше разделывать. Да, что перемажешься, это точно.

— Будешь наказана, женщина, — мрачно пообещал он, — два дня ни глотка пива не получишь.

Припасами ведал он и имел полное право так говорить.

— Тогда ночью не приставай! И вообще, спать будешь на пляже.

— Джен, ну ты чего? Я же пошутил. Холодно на пляже.

— Одеяло возьмешь.

— Блохи песчаные, крабы. Ну Джен! А хочешь, я тебе шип отдам, — Лешка отрубил скату хвост и поднял его.

Шип был действительно огромный, сантиметров двадцати в длину.

Дженни посмотрела на шип и прищурилась:

— И свои ласты на неделю.