– Ты знаешь Джейсона? Знала раньше?

– Нет. Я встретила его сегодня утром.

– Сегодня?

– В парке.

Девушки переглянулись.

– Быстро работает, да? – Светлана прищелкнула языком и подмигнула мне. – Пострел.

Девушки предложили мне сигарету. Мне нравилось курить. В больнице меня научила девушка с соседней кровати. Курение позволяло чувствовать себя взрослой, но денег на сигареты не было. Я взглянула на сигаретную пачку в руке Ирины. Ногти у нее были покрыты кроваво-красным лаком.

– Я не смогу дать тебе ничего взамен.

Ирина прикрыла веки и выпятила губы, словно поцеловала воздух.

– Это не проблема. – И снова помахала передо мной пачкой. – Нет проблем. Возьми.

Я взяла одну сигарету, и некоторое время мы курили, поглядывая друг на друга. Если бы их волосы не были разными, я не отличила бы Светлану от Ирины. Глаза у них были самоуверенными, как и у некоторых моих университетских сокурсниц. Должно быть, я казалась им очень странной: сидела, скорчившись на табурете, словно узел с грязным бельем.

– Ты собираешься здесь работать?

– Нет, – сказала я. – Они меня не возьмут. Светлана щелкнула языком.

– Не глупи. Что тут трудного? Это же легко – все равно что конфетку съесть.

– Секс?

– Нет! – Они рассмеялись. – Никакого секса! Ты, конечно, можешь заниматься сексом на стороне. А здесь мама-сан и слышать об этом не хочет.

– Тогда что вы делаете?

– Делаем? Делать ничего не надо. Надо разговаривать с клиентом. Зажигать ему сигарету. Говорить, что он великолепен. Класть лед в его чертов напиток.

– О чем вы говорите?

Они переглянулись и пожали плечами.

– Надо, чтобы он чувствовал себя счастливым, надо, чтобы ты ему понравилась. Заставь его смеяться. Ты ему понравишься без проблем, потому что ты английская девушка.

Я посмотрела на свою тяжелую черную юбку, купленную в сэконд-хэнде. Первоначальная ее обладательница помнила, должно быть, корейскую войну. Черная блузка на пуговицах обошлась мне в 50 пенсов в магазине «Оксфам» на Харроу-роуд, а колготки были толстыми и непрозрачными.

– На.

Я подняла глаза. Светлана протягивала маленькую золотую косметичку. – Что?

– Накрасься. Мы выходим через двадцать минут.

Двойняшки умели вести одновременно два разговора. Они держали телефонную трубку у уха, не выпуская из зубов сигареты. Говорили с будущими посетителями.

– Вы собираетесь прийти сегодня, да? Без вас я буду сабиши[24].

Во время разговора девушки подкрашивали брови, втискивались в блестящие белые брюки, надевали серебряные босоножки на немыслимо высоких каблуках. Я молча на них смотрела. Светлана в бюстгальтере долго стояла перед зеркалом, подняв над головой руки. Придирчиво проверяла гладкость подмышек. Она посоветовала мне надеть что-нибудь золотое, чтобы выглядеть поярче.

– Тебе нужно выглядеть утонченной. Хочешь, дам поносить свой пояс? У меня золотой пояс. Черный и золотой – хорошее сочетание!

– Я буду глупо выглядеть.

– Тогда возьми серебряный, – сказала Ирина.

Я старалась на нее не смотреть. Она сняла лифчик и стояла топлесс возле окна. Длинными ногтями она подцепила рулон изоленты и отрывала зубами полоски.

– Ты носишь черное, а потому выглядишь, как вдова.

– Я всегда ношу черное.

– Что? Ты носишь по ком-то траур?

– Нет, – возмутилась я. – Что за глупости! Мне не по ком носить траур.

Какое-то мгновение она молча на меня смотрела.

– Хорошо, если это так тебе нравится. Только в клуб ты идешь не для того, чтобы мужчины плакали.

Она взяла в рот конец ленты, соединила груди плотно, как только могла, подвела под них ленту из-под левой подмышки к правой и в обратную сторону. Когда отпустила ленту, грудь, удобно устроившись на полке из изоленты, сохранила форму, которую ей придала Ирина. Затем надела блузу, открывающую плечи, разгладила ее и проверила форму под прозрачной тканью. Я закусила губу: страшно хотелось набраться смелости и попросить еще одну сигарету.

Светлана закончила макияж. Губы ее были очерчены темным карандашом. Она встала на колени, порылась в ящике и вытащила степлер.

– Подойди ко мне, – сказала она и поманила меня пальцем. – Подойди.

– Нет.

– Да. Подойди.

Она придвинулась ко мне на коленях. Схватила подол моей юбки, подогнула и щелкнула степлером, прикрепив край юбки к подкладке.

– Не надо, – сказала я отводя ее руку. – Не надо.

– Что такое? У тебя сексуальные ноги, их надо показывать. Стой смирно.

– Ну пожалуйста.

– Может, тебе работа не нужна?

Я закрыла лицо руками, мои глаза так и метались под пальцами. Светлана двигалась вокруг меня, щелкая степлером, а я глубоко вздыхала. По движению воздуха я чувствовала, что она обнажила мои колени. Я с ужасом представляла, как выглядят мои ноги. Что подумают люди, если увидят меня сейчас?!

– Не надо…

– Тсс! – Светлана положила руки мне на плечи. – Не мешай работать.

Я закрыла глаза и задышала через нос. Ирина пыталась обвести контур моих губ. Я подпрыгнула.

– Пожалуйста, не надо…

Ирина отступила на шаг и изумленно воскликнула.

– Что? Не хочешь сексуально выглядеть?

Я схватила кусок ткани и стерла помаду. Задрожала.

– Я выгляжу ужасно. Ужасно!

– Там будут только японцы, старые, узкоглазые. Они не станут к тебе притрагиваться.

– Вы не понимаете. Светлана вскинула бровь.

– Мы не понимаем? Слышишь, Ирина, мы не понимаем.

– Нет, – твердо сказала я. – Вы действительно не понимаете.

Можно ничего не знать о сексе, но тем не менее хотеть его. Так считают пчелы и птицы. Я была самым плохим сочетанием, которое можно представить: невежественная в практическом смысле и в то же время завороженная. Неудивительно, что я попала в беду.

Сначала врачи пытались выбить из меня подтверждение в изнасиловании. Не может же тринадцатилетняя девочка позволить пяти подросткам так с ней поступить. Что же это, как не изнасилование? Если, конечно, она не сумасшедшая. Я слушала их речи и дремотно удивлялась. Почему они так на это смотрят? Разве в этом есть что-то дурное? Я спасла бы себя от множества проблем, если бы согласилась с ними и сказала, что и в самом деле произошло изнасилование. Тогда, возможно, они прекратили бы разговоры о том, что мое сексуальное поведение является свидетельством того, что со мной что-то неладно. Но тогда бы я солгала. Я позволила им сделать это со мной. Я хотела этого, возможно, даже больше, чем сами мальчики. Это я позвала их в микроавтобус, припаркованный на деревенской улице.

Был один из тех туманных летних вечеров, когда небо остается интенсивно голубым на западе и ты можешь представить себе удивительные языческие танцы на линии горизонта, когда солнце уже зашло. Выросла молодая трава, дул легких ветерок, в отдалении слышался шум транспорта. Когда они остановили микроавтобус, я посмотрела в долину и увидела призрачные белые пятна Стоунхенджа[25].

В микроавтобусе было старое клетчатое одеяло, пахнувшее травой и машинным маслом. Сняв всю одежду, я легла на него и раздвинула ноги. Они были белыми, даже в то жаркое лето. Подростки заходили в микроавтобус по одному и делали свое дело, отчего машина скрипела на ржавых осях. Заговорил со мной четвертый мальчик. У него были светлые волосы, прекрасное лицо и пробивающаяся щетина. Он закрыл за собой дверь микроавтобуса. Стало темно, и другие мальчики, сидевшие на обочине и курившие, нас не видели.

– Привет, – сказал он.

Я положила ладони на колени и шире раздвинула ноги. Он присел напротив, заглянул мне между ног. Выражение лица у него было странное, смущенное.

– Ты знаешь, что тебе не обязательно это делать? Знаешь, что никто тебя не заставляет?

Я помолчала, озадаченно нахмурившись, посмотрела на него.

– Знаю.

– И тем не менее хочешь этого?