– Прекрати выкрутасы, – приказал офицер и пошел на него. – Иди назад.

Солдат снова попятился.

– Вернись назад.

– Что они говорят? – прошипел Лю.

– Он не хочет стрелять в пленников.

– Живо назад.

Солдат покачал головой. Это еще больше разозлило офицера. Он схватил солдата за оба уха и повалил на землю.

– Слушай, что тебе говорят. – Он поставил тяжелый подкованный ботинок солдату на щеку и нажал на нее.

Другие офицеры подошли поближе. – Свинья. – Он сильнее нажал ногой, у солдата непроизвольно потекла слюна. Сейчас у него лопнет кожа, подумал я. – Даю тебе один шанс – ПОВИНУЙСЯ.

– Нет, – промычал солдат. – Нет.

Офицер отступил на шаг, занес над головой меч. Солдат приподнял руку и попытался что-то сказать, но офицер уже шагнул вперед. Меч опустился, по земле метнулась тень, послышался свист, под утренним солнцем сверкнуло лезвие. Солдат покатился по земле, закрыв руками лицо.

– Нет! О боже, нет, – прошептал Лю, прикрыв глаза. – Скажите мне, что вы видите? Он мертв?

– Нет.

Солдат корчился и катался по земле. Офицер стукнул его плоской стороной меча, но удар был силен. Он попытался подняться, но потерял равновесие, ноги забарахтались в снегу. Солдат упал на колени, и другой офицер, воспользовавшись моментом, ударил его кулаком. Солдат свалился на спину, изо рта брызнула кровь. Я сжал зубы. Мне страшно хотелось спрыгнуть с крыши и расправиться с офицером.

Наконец солдат сделал усилие и поднялся. На него было жалко смотреть – он дергался и спотыкался, подбородок был залит кровью. Тихо бормоча, побрел в сторону побоища. Остановился, подобрал винтовку, вскинул ее на плечо и зигзагами, словно пьяный, пошел в толпу, стреляя в воздух. Один или два солдата, стоявших на краю, обратили на него внимание, но видя, что трое офицеров с каменными лицами смотрят ему вслед, поспешно отвернулись и занялись пленниками.

Солнце поднялось над крышей дома, и тени неподвижно стоящих офицеров постепенно уменьшились. У этой троицы ни один мускул не дрогнул, никто из них даже не посмотрел на своих товарищей. И только убедившись, что несчастный солдат не делает попытки повернуть назад, они зашевелились. Один утер рукой лоб, другой вытер меч и вложил его в ножны, третий плюнул в снег, плюнул резко, словно не мог перенести горького вкуса во рту. Потом один за другим они поправили фуражки и поплелись к толпе, каждый сам по себе, их руки болтались, болтались мечи, тени устало волочились по земле.

– Вы очень изменились. – Ши Чонгминг изучал меня, сидя в шезлонге. Он плотно запахнулся в куртку. Длинные и прямые белоснежные волосы тщательно причесаны, возможно, даже смазаны гелем, сквозь них просвечивала розовая кожа, словно у крысы-альбиноса. – Вы дрожите. Я взглянула на свои руки. Он был прав. Они и в самом деле тряслись. Должно быть, от недостатка пищи. Вчера утром, на рассвете, мы с Джейсоном позавтракали тем, что он принес из магазина. Кажется, с тех пор у меня во рту не было ни крошки, а ведь прошло почти тридцать часов.

– Вы изменились.

– Да, – согласилась я.

Прошло полтора дня, и только когда он мне позвонил, я сказала, что была у Фуйюки. Ши Чонгминг хотел приехать немедленно – он был «поражен», «разочарован» тем, что я раньше его не оповестила. Я не могла ничего объяснить. Не могла же я описать то, чего он не мог видеть, – того сладкого и старого чувства, поселившегося у меня под ребрами. То, что раньше казалось мне первостепенным, больше не было таким важным.

– Да, – сказала я спокойно. – Наверное, я изменилась.

Он подождал, очевидно предполагая, что я скажу что-то еще. Увидев, что больше ничего не последует, он вздохнул. Развел руками и оглядел сад.

– Здесь красиво, – сказал он. – Этот сад называют «Яива», то есть чистое место. Не то что ваш испорченный Эдем на Западе. Для японцев сад – место, где царит гармония. Совершенная красота.

Я посмотрела на сад. С тех пор как я была здесь последний раз, он изменился. Его тронул изысканный осенний глянец: клен оделся в желтовато-коричневый наряд, а гингко сбросила часть листьев. Некогда густой кустарник оголился, ветви были похожи на сухие птичьи кости. И все же я видела, что он имеет в виду. Во всем этом была красота. Возможно, подумала я, надо учиться понимать прекрасное.

– Да, довольно-таки.

– Что значит «довольно-таки»? Довольно красиво? Я посмотрела на длинную вереницу белых камней, убегавших за запрещающий камешек.

– Да, я согласна с вами. Это очень красиво.

Он постучал пальцами по подлокотнику кресла и задумчиво улыбнулся.

– Вы наконец-то увидели красоту этой страны?

– Разве это не естественно? – спросила я. – Человек волей-неволей втягивается.

Ши Чонгминг довольно хмыкнул.

– А вы, я вижу, стали мудрее.

Я поправила на коленях пальто, чуть подвинулась в кресле. Я не принимала ванну, и малейшее движение выпускало на волю запах Джейсона. На мне была черная ночная рубашка, которую я купила несколько недель назад в Омотесандо. Она плотно обтягивала меня, по вороту были вышиты шелковые цветы. Рубашка закрывала живот и плотно облегала бедра. Я все еще не осмелилась показать Джейсону свои раны, и он не настаивал. Он сказал, что у каждого человека на планете есть вторая половинка, которая совершенно его понимает. Кажется, мы с ним два кусочка в огромном метафизическом пазле.

– Почему вы мне не позвонили? – спросил Ши Чонгминг.

– Что?

– Почему вы не позвонили?

Я пошарила в сумке, вытащила сигарету, зажгла ее и пустила дым в безоблачное небо.

– Я и сама не знаю.

– Когда вы были у Фуйюки, видели что-нибудь примечательное?

– Может, видела, а может, и нет.

Он подался вперед и понизил голос:

– Так видели? Видели что-нибудь?

– Лишь мельком.

– Что значит «мельком»?

– Я не уверена. Вроде это был стеклянный ящик.

– Вы хотите сказать – резервуар?

– Не знаю. Никогда такого раньше не видела.

Я выпустила струю дыма. В окнах галереи отражались облака. Джейсон спал в моей комнате на футоне[69]. В своем воображении я ясно видела его тело. Могла представить все подробности – то, как он складывал на груди руки, как мерно дышал.

– А как насчет зоопарка?

Я искоса глянула на него.

– Зоопарка?

– Да, – сказал Ши Чонгминг. – Может, видели нечто наподобие зоопарка? Я хочу сказать, что в резервуаре могли поддерживаться определенные климатические параметры.

– Не знаю.

– Может, к этому стеклянному ящику были присоединены датчики? Ну, знаете, те, что контролируют воздух в помещении? Или термометры, приборы для определения влажности?

– Не знаю. Это было…

– Да? – Ши Чонгминг подался вперед, заинтересованно заглядывая мне в глаза. – И что это было? Вы сказали, что видели что-то в резервуаре.

Я заморгала. Он ошибался. Ничего подобного я не говорила.

– Может, это было что-то… – То, что он показал руками, было размером с котенка. – Вот такой величины.

– Нет. Я ничего не видела.

Ши Чонгминг сжал губы и долго смотрел на меня, лицо его было совершенно неподвижно. Я видела, как на его лбу выступил пот. Он достал из куртки платок и быстро промокнул лицо.

– Да, – сказал он, убрал на место платок и, откинувшись на спинку кресла, тяжело вздохнул. – Вижу, вас это больше не занимает. Я прав?

Я стряхнула пепел с сигареты и нахмурилась.

– Я потратил на вас уйму времени, а вы отступили.

Он вышел через большие ворота, а я поднялась наверх. Двойняшки бродили по дому, готовили еду и бранились. Пока я была в саду, Джейсон слетал в бар и вернулся с рисом, рыбой и маринованной дайкон[70]. Он поставил на стол бутылку сливовой наливки и два красивых светло-фиолетовых бокала. Когда я вошла в комнату, он лежал на футоне. Я заперла за собой дверь и пошла мимо еды к футону, снимая на ходу пальто.