– Что происходит?
Строберри заморгала на меня глазами.
– Некоторые посетители отказались от клуба. Отказались. Понимаешь, леди?
– Кто отказался?
– Мисс Огава. – Она стукнула рукой по столу. Бутылка подскочила, официанты и девушки обернулись. – Я говорила тебе, разве не так? Что я говорила? – Она указала на меня пальцем и злобно процедила: – Помнишь, говорила, что у мисс Огавы в трусиках чин-чин? Да, Грей-сан, новость плохая! У нее и хвост есть. Ты снимаешь с мисс Огавы трусы и сначала… – Строберри развела колени и ткнула пальцем между ног. – Сначала видишь чин-чин. А с другой стороны… – Она развернулась на кресле и хлопнула себя по ягодицам: – …увидишь хвост. Потому что она – зверь. Очень просто. Огава – зверь.
Голос Строберри мог бы вознестись в поднебесье, если бы что-то ее не остановило. Она отложила ручку, сдвинула очки на кончик носа и посмотрела на меня поверх них. – Твое лицо. Что случилось с твоим лицом?
– Строберри, послушайте, Джейсон на работу не выйдет. И русские тоже. Они просили меня передать, что уходят. Ушли в другое место. Не знаю куда.
– О боже. – Ее глаза остановились на моем синяке. – Скажи Строберри правду. – Она убедилась, что никто не слушает, наклонилась вперед и сказала: – Что, Огава тоже приходила к Грей-сан?
Я заморгала:
– Тоже?
Она налила себе еще текилы и осушила рюмку одним глотком. Лицо под гримом было очень красным.
– Хорошо, – сказала она и промокнула рот кружевным платком. – Пора поговорить откровенно. Сядь. Садись же.
Она по-хозяйски похлопала по стулу рукой. Я выдвинула стул и села, сжала на коленях сумку.
– Грей-сан, оглянись вокруг. – Она обвела рукой пустые столики. – Посмотри на клуб Строберри. Видишь, сколько девушек сегодня не пришло! Ты хочешь знать почему, леди? Мм? Ты хочешь знать почему? Потому что они остались дома! Плачут!
Она подняла список, сердито потрясла им перед моим лицом, словно это я была виновата в их отсутствии.
– Каждая девушка, что была на вечеринке у Фуйю-ки, проснулась ночью, и что они увидели в своем доме? Мисс Огаву или одного из телохранителей Фуйюки. Ты одна пришла сегодня работать.
– Но… – Я замолчала. Никак не могла уяснить того, что произошло. В голове беспорядочно толпились мысли и образы. – Вы должны мне объяснить, – сказала я тихо. – Объясните, только медленно. Что вы хотите сказать? Я думала, только наш дом и только Джейсон…
– Я же сказала! Огава – зверь, – прошипела она, приблизив ко мне свое лицо. – Она ходила ночью ко всем. Может, решила, что она – Санта-Клаус.
– Но почему? Чего она хотела?
– Строберри не знает. – Она набрала номер на старомодном телефоне, розовом с золотом. Прикрыла рукой трубку и прошептала: – Весь вечер пытаюсь выяснить.
Около десяти часов вечера порыв ветра поднял стаю ворон и швырнул в окна клуба. Я до сих пор помню этих ворон. Час был поздний, и птицы должны были бы сидеть в своих гнездах. Невольно начинаешь причислять это происшествие к разряду знамений. Одна ворона ударилась в стекло так сильно, что почти все посетители клуба соскочили со стульев. Я осталась на месте. Молча смотрела на птиц и думала: кто в прошлом Фуйюки мог обладать трансформирующей силой, о которой говорил Ши Чонгминг? Должно быть, я единственная в зале не испугалась, когда ворона, словно пуля, ударилась в окно.
Строберри помогла мне замаскировать синяк тональным кремом и отправила к столам. Я сидела, не слушая посетителей, не разговаривая. Оживилась, только когда подали еду. Затем съела все, что могла, придерживая возле рта салфетку, чтобы никто не заметил моего аппетита. После того как я оплатила дорогу к Ши Чонгмингу, денег у меня осталось очень мало, и все, что я съела за последние сутки, было немного сабу-сабу да миска дешевой лапши в баре Синдзюку.
Атмосфера в клубе была напряженной. Многие посетители, даже завсегдатаи, почувствовали это и быстро ушли. Порой становилось так тихо, что я слышала скрип механизма, управлявшего качелями Мэрилин. Я была уверена: дело не в том, что многие девушки сегодня отсутствуют. Наверняка рассказы о прошлой ночи уже распространились, и теперь все чувствовали беспокойство.
Строберри большую часть вечера провела возле телефона: используя свои связи, она старалась выяснить обстановку. Я вспомнила об офицерах из полиции, которые захаживали в клуб, они могли бы что-то ей сказать. Прошли долгие часы, но ей, видимо, не удалось узнать причину атаки медсестры. Первой новость узнала я.
Мое внимание привлекли иероглифы, сверкнувшие на экране, висевшем на противоположном доме. Я немедленно узнала их. «Расследование убийства». Рядом с иероглифами мерцало знакомое лицо: в ночном небе широко улыбался Бизон.
Я встала так быстро, что опрокинула бокал. Мой гость откинулся на стуле, пытаясь спасти брюки от плеснувшего на стол виски. Я не остановилась и не подала ему салфетку. Словно в трансе, направилась к окну. На экране, протянув к телекамере руку, пел Бизон, молодой, стройный, с густыми волосами. Под кадром появились другие иероглифы. Я с трудом разобрала: в 8.30 вечера умер Баи-сан. Всего лишь два часа назад. Причина? Серьезные внутренние повреждения.
Я положила руку на стекло, запотевшее от моего дыхания. Подсвеченный цветным изображением, тихо падал снег. Тем временем на экране демонстрировали фотографии Бизона: на одной из них он был в зените славы – микрофон, худое лицо, голливудская улыбка, гофрированная рубашка. Затем выплыл кадр с больницей: вспышки фотокамер, врач, обращающийся к толпе репортеров… Я смотрела, открыв рот, вглядываясь в иероглифы. Певец… сорок семь лет… гастролировал со «Спай-дерср… номер один в списке популярных исполнителей… скандал в гольф-клубе Боба Хоупа. Я наклонила набок голову. Бизон? Убит? И люди Фуйюки вломились в дома девушек, тех, что были у него прошлой ночью на вечеринке…
Позади меня зазвонил телефон. Я подпрыгнула. Я и не заметила, как тихо стало в клубе, но, когда оглянулась через плечо, то не услышала ни стука посуды, ни разговоров. Все глядели на экран. Строберри тоже вышла из-за своего стола и стояла недалеко от меня. Городские огни отражались на ее лице. Она не сразу обратила внимание на телефон, он прозвонил три раза, прежде чем она вышла из транса и вернулась на место. Схватила трубку и резко сказала: «Моси-моси?»
Все глаза обратились к ней. Иногда можно чуть ли не прочитать слова, которые слышит говорящий по телефону человек: это заметно по выражению его лица. Строберри долго кого-то слушала, а когда заговорила, ее голос звучал монотонно.
– Вы уверены? – спросила она. – Вы уверены?
Она еще немного послушала и бросила трубку на рычаг. От ее лица отхлынула кровь. Она оперлась руками на стол, словно пыталась удержать равновесие. Затем устало потерла виски, отперла ящик стола, вытащила пачку купюр и сунула их в карман. Я уже хотела отойти от окна, когда она выпрямилась и процокала ко мне на своих высоких каблуках. Шла она быстро, так что белое манто вздулось вокруг нее, как колокол. Я заметила серый оттенок вокруг драматически сжатого рта, а на воротнике манто – след от помады.
– Сюда.
Строберри, не останавливаясь, взяла меня за руку и потащила от окна – мимо столов, мимо удивленных лиц. «Что она сделала?» – услышала я изумленный вопрос посетителя. Она провела меня через алюминиевую дверь. Девушка в приемной привстала на цыпочки, пытаясь понять, что происходит. Строберри вывела меня в коридор, ведущий к лестнице и туалетам. Мы миновали мужской туалет (там попытались изрядной порцией хлорки заглушить запах рвоты) и оказались в маленькой комнате, где обычно накладывали макияж. Строберри плотно закрыла за собой дверь, и мы встали лицом к лицу. Она дрожала и дышала так тяжело, что под белым манто заметно вздымались и опадали плечи.
– Выслушай меня, леди.
– Что?
– Ты должна уйти.
– Что?
– Уволиться отсюда. – Она сжала мою руку. – Вы с Джейсоном должны покинуть свой дом. Убраться из Токио. С полицией не говорите. Просто уезжайте. Строберри не хочет знать, куда вы поедете.
