Все чаще и чаще взмахи рук, держащих ветви. Слышны удары веток о нагие тела, вскрики, визги и стоны внезапной боли.

Хоровод сближается тесно. Объятия и поцелуи перемежаются с неистовыми ударами ветвей.

Хоровод сливается на короткое время в широкий круг жен, которые мчатся одна за другою, ударяя одна другую ветвями. Все обнажены, кроме двух, которые отходят в сторону.

К концу антистрофы хоровод развертывается и мчится в туманное поле. Звуки пения и пляски постепенно удаляются. Две женщины, отделившиеся от пляшущих, заботливо оправляют одежды и говорят тихо.

Первая.Мне страшно. Не уйти ли?

Вторая.И я боюсь. Они обезумели.

Первая.Рвут на себе дорогие и нарядные одежды, — а в чем потом будут ходить на собрания? Купцы из Тира когда еще приедут, а наши рабыни такие ленивые и неискусные.

Вторая.Великая скорбь отуманила разум царицы. Жалко смотреть мне было на нее, как она пляшет, неистовая, с пламенными взорами, безумные выкрикивает слова, и последние куски одежды упадают с ее прекрасного тела.

Первая.Да, горюет, а сама хитрая — шерстяной надела хитон, да и то не свой, а рабыни своей Ниссы, — его и не жаль ей разорвать. А на подругах дорогие сидонские ткани. Такие глупые.

Слышно, что пляшущие приближаются. Пение и бубен ближе и громче, хотя слова еще невнятные.

Вторая.И боли не чувствуют, а уже кровь проступила на их телах.

Первая.Что тело! Была бы цела одежда, а пролить сколько-нибудь крови для очистительного обряда хорошо, — угодно богам и царице и полезно для здоровья. Но этого наряда мне жалко, я пойду домой.

Вторая.И я. А царица не обидится?

Первая.Ей не до нас. Да и без нас много. Какие-то чужие набежали, бесстыдные и неистовые. О нас и не вспомнят. Надо бы только поискать сандалии — они у меня совсем мало ношеные и очень красивые, — да где их найдешь в такой суматохе.

Вторая.Придем за ними завтра.

Уходят.

Хор в туманном поле.

Луна за тучами. На сцене почти совсем темно. К концу пения строфы в сад вбегают пляшущие; во мраке слабо мерцают их нагие, смуглые тела.

Черная ночь окутывает сцену. Голоса смолкают. Огни чертога тускнеют, исчезают. Глухой шум. Плеск воды.

Раскрывается царство Аида. Еще темнее, чем в первом действии. Боги и Тени Почивших слабо видны, и только по временам вспыхивают неживым огнем янтарные светочи адского свода. Аид почивает на престоле. Лицо его угрюмо и туманно, — и печален лик Персефоны.

Персефона.Передо мною предстоишь ты, милый герой, с печалью во взорах и с желанием в сердце. Увы! Никакое желание не властно открыть путь, проходимый только в одну сторону, — путь безвозвратный.

Протесилай.Великая богиня, прежде чем я начал говорить, ты уже знаешь, что я скажу. Докучна тебе речь моя, — но дай мне словами излить скорбь мою и тем облегчить мое сердце.

Персефона.Говори, милый герой, — если ты еще не забыл слова живой страсти, утешны будут они мне, неутешной.

Доносится сверху пронзительный вопль Лаодамии, сопровождаемый далекими отзвуками флейты и кимвал.

Лаодамия.Заклинаю воском, даром мудрых пчел, — вы, невидимые боги, дайте мне Протесилая моего.

Протесилай.Я слышу призывный стон Лаодамии, — небесная Афродита сладким голосом кличет меня. Из земных пределов донесся ко мне призывный стон Лаодамии, и непреодолимая власть в нем, и он зовет меня.

Персефона.Зовет меня!

Протесилай.Не могу противиться этому зову, — в царстве свершенных деяний коснеть не могу. Я должен вернуться в мой недостроенный дом, — я должен, — никогда еще полуночные чары небесной очаровательницы не были так могущественны.

Опять доносится вопль Лаодамии, сопровождаемый слабым звоном кифары и короткими гулами бубна.

Лаодамия.Протесилая, Протесилая моего отдайте мне, подземные боги! Даром мудрых пчел заклинаю вашу свирепость, умоляю вас, подземные боги, отдайте мне Протесилая!

Персефона.Аид, отпусти Протесилая на землю. О себе никогда не молила и теперь не молю, — долг супруги, царицы и богини запрещает мне мольбы о недолжном, провидение, свойственное богам, заграждает мои уста для речей безумных. Но его отпусти.

Аид.Как хочешь ты, Персефона, чтобы я вернул ему жизнь? Великое колесо мира повернуть в обратную сторону я не хочу. И разве ты не знаешь, что минувшее невозвратно?

Свирельный вопль царицы Лаодамии явственнее слышен — к земле приникла она и вопит, — и жалобный звон кифары вторит ее воплю.

Лаодамия.

Персефона.Не о невозвратном говорю, — верни его на землю хотя на краткие сроки, дай ему хотя недолгие радости соединения с милою.

Вопли тоскующей Лаодамии сопровождаются ударами бубна и короткими звонами.