Случаю было угодно, чтобы во время обеда (гостиница была переполнена) я оказался за одним столом со стряпчим, который в течение всего утра развивал большую деятельность среди избирателей. Как я вскоре узнал от него самого, он был доверенным владельца этого независимого городка. Он сообщил мне, что приехал сюда с расчетом продать эту собственность лорду Пледжу, упомянутому кандидату, ставшему теперь министром. Но наличные средства, на которые тот рассчитывал, вовремя не поступили, и сделка расстроилась в тот самый момент, когда крайне важно было знать, кому же принадлежат независимые избиратели.

— Впрочем, — добавил стряпчий, подмигнув мне, — его милость успел распорядиться неплохо. И в том, что его выберут, сомневаться приходится так же мало, как в том, что выбрали бы вас, если бы вы были местным землевладельцем.

— А это поместье все еще продается? — спросил я.

— Конечно! Мой патрон больше не может ждать. Цена назначена, и я, как его доверенный, уполномочен вести переговоры. Какая досада, что общественное мнение остается в состоянии неопределенности как раз накануне выборов!

— Тогда, сэр, я буду вашим покупателем.

Мой собеседник оглядел меня с изумлением и недоверием. Однако он был опытен в подобного рода делах и не хотел действовать опрометчиво.

— Цена поместья — триста двадцать пять тысяч фунтов, сэр, а поступления от арендаторов составляют всего лишь шесть тысяч!

— Отлично! Моя фамилия Голденкалф. Если вы отправитесь со мной в Лондон, то получите там деньги.

— Голденкалф? Как, сэр, вы единственный сын и наследник покойного Томаса Голденкалфа из Чипсайда?

— Он самый. Отец мой скончался меньше месяца назад.

— Простите, сэр, но дайте мне доказательства, что вы именно это лицо, — в подобных вопросах мы должны быть осторожны, — и тогда вы вступите во владение имуществом как раз вовремя, чтобы обеспечить свое собственное избрание или избрание кого-нибудь из ваших друзей. Я возвращу лорду Пледжу его маленький задаток, и в другой раз он будет точнее соблюдать свои обещания. Какой смысл в выборах, если слово аристократа не священно? Вы увидите, что здешние избиратели окажутся во всех отношениях достойными вашего доверия. Они столь же искренни, лояльны и прямодушны, как все им подобные в любом месте Англии. Тут не уклоняются от голосования! Это бесстрашные англичане, которые делают все, что говорят, а говорят все, что требует тот, чьими арендаторами они являются.

При мне было несколько писем и документов, поэтому удостоверить мою личность оказалось проще простого. Стряпчий потребовал перо и чернила, вынул из кармана договор, приготовленный для лорда Пледжа, дал его мне прочесть, заполнил пробелы и, поставив под ним свою подпись, позвал слуг быть свидетелями, а затем положил бумагу передо мной с таким проворством и почтительностью, что привел меня в полное умиление. «Ну вот, я и дал залог обществу покупкой земли, на которой стоит городок!» — подумал я, написал распоряжение моим банкирам выплатить триста двадцать пять тысяч фунтов и встал из-за стола владельцем поместья Хаусхолдер и политической совести его арендаторов.

Факт столь большой важности не мог долго оставаться неизвестным, и через несколько минут взоры всех, кто был в зале, обратились на меня. Явился хозяин гостиницы и попросил меня оказать ему честь, заняв лучшую комнату в его личных апартаментах, поскольку ничего более меня достойного в его распоряжении нет. Не успел я устроиться, как лакей в щегольской ливрее подал мне следующую записку:

«Дорогой мистер Голденкалф! Я только что узнал, что вы здесь, и чрезвычайно рад этому. Долгие дружеские отношения с вашим почтенным и чрезвычайно достойным покойным батюшкой дают мне право считать и вас своим другом. Отбрасывая всякие церемонии (их не должно быть между нами), я прошу вас уделить мне полчаса.

Искренне преданный вам

Пледж».

Я распорядился, чтобы моего благородного посетителя не заставили ждать ни минуты. Лорд Пледж поздоровался со мной как старый и близкий друг. Он без конца расспрашивал меня о моем усопшем предке, с чувством говорил о том, как он жалеет, что его не позвали к постели умирающего, а затем изящно и горячо поздравил меня со вступлением во владение столь большим состоянием.

— Я слышал также, что вы купили это поместье, дорогой сэр. Обстоятельства сложились так, что в настоящую минуту я не смог сделать это сам, но покупка весьма удачная. Триста двадцать тысяч, не так ли? Такая цена была названа мне.

— Триста двадцать пять тысяч, лорд Пледж.

По лицу благородного кандидата я догадался, что заплатил лишних пять тысяч, которые проворный стряпчий, по всем вероятиям, положил себе в карман.

— Вы, конечно, намерены стать членом парламента?

— На следующих общих выборах, милорд. А пока я буду счастлив содействовать вашему переизбранию.

— Дорогой мистер Голденкалф!..

— Право, не сочтите это лестью, но нынче утром, лорд Пледж, вы высказали поистине благородные чувства, достойные государственного человека и истинного англичанина! Мысль, что вы будете избраны в парламент, доставляет мне больше удовлетворения, чем возможность попасть туда самому.

— Я восхищен вашим чувством гражданского долга, мистер Голденкалф! Жаль, что оно не встречается в этом мире чаще. Но вы можете рассчитывать на мою дружбу, сэр. То, что вы только что сказали, весьма верно, чрезвычайно верно, так верно… как перед богом, скажу, дорогой мистер Голденкалф, эти мои чувства… э… э… как вы очень верно отметили, они достойные и английские.

— Я искренне так думаю, лорд Пледж, иначе я бы этого не сказал. Сам я нахожусь в странном положении. При таком огромном состоянии, но без родства, без имени, без связей как легко молодому человеку моих лет сбиться с пути! Мое самое горячее желание — найти способ войти в общество.

— Женитесь, мой юный друг! Возьмите себе жену из числа прекрасных и добродетельных дочерей нашего счастливого острова. К сожалению, я сам ничего не могу предложить вам, так как обе мои сестры уже замужем.

— Я уже сделал свой выбор. Благодарю вас тысячу раз, мой дорогой лорд Пледж. Увы, я не решаюсь осуществить свои желания! Есть препятствия… Вот будь я сыном, скажем, второго сына баронета или…

— Станьте сами баронетом, — прервал меня мой благородный друг с явным облегчением, так как он, по-видимому, думал, что я буду требовать большего. — Ваше дело будет устроено к концу недели. И если только я могу сделать для вас еще что-нибудь, пожалуйста, скажите без стеснения.

— Если бы вы еще раз поделились со мной вашими замечательными мыслями о том вкладе, который мы все должны сделать в общественные дела, они внушили бы мне бодрость.

Мой собеседник поглядел на меня как-то странно, провел рукой по лбу, подумал и затем любезно исполнил мою просьбу.

— Вы придаете слишком большое значение нескольким безусловно верным идеям, но очень плохо изложенным. Человек, не сделавший вклад в общественные дела, немногим лучше дикого зверя. Это настолько очевидно, что не требует доказательств. Рассуждайте, как хотите, а только если у человека ничего нет, он для общества немногим лучше собаки. У того же, кто немногим лучше собаки, обычно ничего нет. Опять же, что отличает дикаря от цивилизованного человека? Конечно, цивилизация. А что такое цивилизация? Благоустройство жизни. Что же питает и поддерживает благоустройство жизни? Деньги или собственность. Следовательно, цивилизация — это собственность, а собственность — это цивилизация. Если управление страной находится в руках тех, кто владеет собственностью, правительство есть правительство цивилизованное. Если же власть в руках тех, у кого ничего нет, такое правительство, несомненно, правительство нецивилизованное. Никто не может быть надежным государственным деятелем, не имея в обществе прямых имущественных интересов. Вы знаете, эту аксиому признают даже новички в политике, разделяющие наши убеждения.