— Аббат милосерден, — Аш не остановилась. — Вам ни к чему входить со мной. Я всего на несколько минут.

Она пригнулась, проскользнув под массивной дубовой притолокой, и прошла в дальнее помещение, не слушая робких возражений монаха. Даже сквозь подошвы сапог чувствовалось, как неровно уложены скрипучие половицы. Распрямившись, она оказалась в золотистом луче светильника и с трудом разглядела лишенную всякой мебели комнату, беленые штукатуркой стены и кучу одеял под окном с ромбиками стекол.

Виоланта сидела рядом с Фарис на полу под светильником. Обе повернули головы навстречу вошедшей.

Пол под ее ногами снова пронзительно скрипнул, и груда одеял зашевелилась. Показались потемневшие от пота седые волосы. Аделиза приподнялась, протирая глаза чумазыми кулаками.

— Я не знала, что ты здесь, — объяснила Аш, обращаясь к Фарис.

— Ваш аббат отдал вторую комнату рабам-мужчинам. А меня поместили с женщинами.

Снова послышалась свирель. Теперь было ясно, что музыка доносится из дальней части здания. Аш кинула взгляд на Виоланту, на Аделизу — и снова обратилась к женщине, которая сейчас — с коротко остриженными волосами, в швейцарском платье с чужого плеча — выглядела еще больше похожей на нее.

— Явственное фамильное сходство, — заметила Аш, проведя языком по пересохшим губам.

Она против воли то и дело оглядывалась на безумную старуху. Аделиза сидела, завернувшись в одеяла, раскачиваясь из стороны в сторону и что-то мыча про себя. Потом вдруг стала ударять кулаком по колену. Аш не сразу поняла, что женщина отбивает такт мелодии флейты.

— Дерьмо, — сказала Аш. — Вот, значит, почему они убивали младенцев. Они думали, что мы все так кончим. Ты когда-нибудь думала о том, что тебя ждет в будущем?

Маленькая Виоланта что-то быстро прошептала.

— Она тебя не поняла, но тон ей не нравится, — объяснила Фарис.

Аделиза, словно потревоженная звуком голосов, перестала раскачиваться и схватилась за живот, поскуливая и мяукая. Она что-то говорила. Аш с трудом разобрала на малознакомом жаргоне карфагенских рабов:

— Болит! Болит!

— Что с ней? Больна?

Виоланта снова заговорила. Фарис кивнула.

— Она говорит — Аделиза голодна. Говорит — Аделиза раньше не знала, что такое голод. О ней всегда заботились. Она не знала боли пустого желудка.

Аш шагнула вперед. Лязг брони, которого она, привыкнув, почти не замечала, в тесной комнатушке показался очень громким. Женщина вскочила на ноги и попятилась, заслонившись одеялом.

— Подожди, — Аш остановилась и успокаивающе заговорила: — Я не обижу тебя, Аделиза. Аделиза, я тебя не обижу.

— Не верится! — пробормотала Виоланта, снова укутывая плечи старухи одеялом. Аделиза рассеянно задрала рубаху, обнажив дряблый живот и почесывая заросший седыми волосами лобок. Ее бедра, живот и груди оказались покрытыми сетью тонких белых шрамов и царапин. Виоланта поправила одеяло, проговорив что-то на своем неразборчивом карфагенском .

— Она сказала — Аделиза боится, когда много людей и когда видит оружие. — Фарис наконец поднялась с пола. — Девочка права. Аделиза мало сталкивалась с людьми, кроме моего отца Леофрика и тех мужчин, с которыми он ее сводил. Она никогда не видела много людей сразу.

Аш вглядывалась в лицо Аделизы, скрытое тенью. «Неужели я на нее похожа?» Тяжелая челюсть и припухшие веки: не понять, старуха или просто обрюзгшая пожилая женщина, но в неопределенной пухлости щек видится младенческая наивность.

Ее скрутил приступ всепоглощающей жалости, к которой примешивалось отвращение.

— Христос! — воскликнула Аш. — Она же умственно отсталая! note 106 Точно!

Одеяло на груди Аделизы шевельнулось. Аш разглядела что-то прячущееся в складках шерстяной материи и тут же ощутила наполняющий комнату слабый запах: крысы. Виоланта опять неразборчиво забормотала.

— Что?

Фарис подобрала валявшееся на полу одеяло и закуталась в него. Ее дыхание виднелось у губ белыми облачками.

— Она говорит, имей уважение к ее матери.

— К ее матери?

— Виоланта — тебе родная сестра. И племянница в то же время. Мой отец Леофрик свел с матерью одного из наших братьев. Одна из их детей — Виоланта. Я привела с собой еще двух мальчиков.

— О Христос милосердный, зачем! — вырвалось у Аш. Фарис не отозвалась. У Аш хватило времени подивиться: сказалось бы, должно быть легко понимать человека, так похожего на тебя». Затем она услышала вопрос:

— Зачем ты здесь?

— Что?

— Зачем ты сюда пришла? — резко повторила Фарис. За прошедшие несколько часов она нашла возможность вымыть лицо и руки; в трепещущем свете лампады кожа казалась очень бледной. Темноглазая светлокожая женщина с волосами, едва прикрывающими мочки ушей, она говорила голосом, охрипшим после долгого допроса:

— Зачем? Меня теперь казнят? Или дадут время до завтра? Ты пришла объявить мне приговор вашей герцогини?

— Нет, — ответила Аш, растерянно тряхнув головой и притворяясь, что не замечает надрыва в голосе Фарис. — Я пришла повидаться с матерью.

Она не собиралась этого говорить, она и себе-то в этом не признавалась. Руки вдруг похолодели. Аш сняла стальные перчатки, снова застегнула пряжки и повесила их на эфес меча, потом, царапая пол оковкой ножен, пересекла комнату и остановилась перед Аделизой.

— Она меня не узнает, — проговорила Аш.

— Она и меня не узнает, — усмехнулась Фарнс. — Ты надеялась, что она признает в тебе свою дочь?

Аш помедлила с ответом, опустилась перед Аделизой на корточки, чувствуя исходящий от ее кожи запах мочи и молока. Случайное движение руки Аделизы заставило ее вскочить, отработанным боевым движением сжав рукоять кинжала.

Аделиза потянулась к ней, погладила пальцем кожу сапог и подняла глаза.

— Не бойся, не бойся…

— Иисусе! — Аш провела ладонью по лицу. Ладонь стала мокрой.

Короткошерстый крысенок выбрался на плечо старухи. Аделиза тут же забыла про все на свете, неуклюже лаская его толстыми пальцами. Зверек лизал ее шею.

— Да, — отозвалась наконец Аш, отводя взгляд и отступая так, чтобы оказаться лицом к лицу с Фарис. — Да, я думала, она меня узнает. Если я ее дочь, она должна меня узнать. И я должна почувствовать, что она моя мать.

Фарис осторожно взяла руку Аш и сжала ее пальцы в своих, таких же холодных и ничем не отличающихся.

— Скольких же она родила?

— Я смотрела в записях, — Фарис не отнимала руки. — Первые пятнадцать лет она выносила по ребенку в год, потом еще три раза.

— Господи! Я готова радоваться, что бесплодна. — Она бросила короткий взгляд на Фарис и невнятно договорила: — Почти…

Еще одна крыса — в смутном освещении не разобрать цвета шкурки, но Аш была почти уверена, что это Лизун — взбежала по руке Аделизы. Та склонила голову набок, давая зверьку пощекотать усами ее щеку. На Аш она больше не смотрела.

— А она вообще понимает, что рожала детей?

Фарис ощетинилась.

— Понимает, конечно! Она по ним скучает. Ей нравятся маленькие теплые существа. Только, по-моему, она не понимает, что младенцы вырастают. Их у нее всегда отнимали сразу после родов и отдавали кормилицам, так что она не видела, как они превращаются в мужчин и женщин.

Аш тупо переспросила:

— Кормилицам?

— Если бы она сама выкармливала, это помешало бы новому зачатию, — пояснила Фарис. — Она рожала восемнадцать раз. Виоланта — предпоследняя. Виоланта не слышит каменного голема.

— А ты слышишь, — резко сказала Аш.

— Слышу. Все еще слышу. — Визиготка вздохнула. — Никто из детей Аделизы не оказался… удачным… кроме меня. И тебя, разумеется. — Она нахмурилась, и Аш снова подумала: «И я тоже выгляжу старше, когда хмурюсь?» Потом Фарис продолжала: — Наш отец Леофрик теперь задумывается, скольких еще он выбраковал слишком рано. Зато он оставил все потомство Леовигилда и ребенка Аделизы, родившегося этой весной. У нас осталось в живых двое братьев и еще одна сестра.