Вот она – кобура Сола. Большая сумка на ремне с хитроумной застежкой.

И вновь – будто сверху, с десятого этажа: три костра треугольником, ярче, ярче – и два человечка, на четвереньках ползущие от них. Один почти тащит другого, а другой – будто бы сам рвется в огонь. Кто кого тащит, неясно: оба маленькие, оба оборванные. По гладкому стеклу им трудно ползти, и возникает некое общее сожаление вокруг. Черепашки торопятся в гору… А вот – от костров, ставших белыми, побежали огненные дорожки к подножию монумента…

На короткий миг – издали – Вильямс увидел, как вспыхнули разом, почти взорвались, человеческие существа. Цепь косых – только что живых – крестиков слилась, засияла, окуталась белым пламенем, ярко, ярче, еще ярче, нестерпимо ярко, невыносимо для глаз… и – дрогнула под ногами скала…

Черный монумент бесконечно медленно начал крениться и оседать – и вдруг мгновенно утратил блеск и черноту, превратился в поток, водопад, лавину серой пыли. Секунду-другую еще были видны алые буквы, они расплывались, удлинялись, вытягивались, подчиняясь воздушным вихрям, срывающим там и тут клочья шкуры этого умерщвленного великана. Потом – пыльный вал ринулся по площади, на которой когда-то стоял монумент, и захлестнул, и погреб под собой, и понес куда-то бешено бьющихся человечков…

Все это происходило в полном ужасающем молчании. Может быть, потому, что некому было слышать равный стону погибающего бога рев пылевой лавины.

– Товарищ майор… товарищ майор…

Туров приоткрыл глаза. Темное лицо склонялось над ним, а выше – сводящим с ума водоворотом кружились синие и серые – вперемешку – тучи. Где-то рядом шумело море.

– Товарищ майор, очнитесь…

– Все нор… о-ох…

– Вы так рот не раскрывайте. У вас челюсть вроде как сломана. Вот, справа…

Туров потрогал. Да, что твоя тыква…

– Что было? Авария?

– Взрыв был. Сзади. Там, где… ну, это… Похоже, боеприпасы рванули. А то еще чего хуже.

– Ты кто?

– Прапорщик Зиновьев. Санинструктор.

– Где командир?

– Убит, товарищ майор.

– Что? Зарубин – убит?! – он опять слишком сильно раскрыл рот, и – будто оголенным проводом ткнули в дупляной зуб. Белые искры…

– Так точно, товарищ майор. Кто в вашей машине ехал – все насмерть. Вас вот выбросило, а их – об скалу…

– Помоги-ка сесть, Зиновьев. Черт… а там что?

– Там нормально. Ободрало только.

– Потери еще есть?!

– Есть, товарищ майор. Не считали еще, но… Танк вон под откос сбросило, три бээмдэшки, грузовиков с десяток… и кто под волну попал, тех – всмятку. Вас тут скалой прикрыло…

– Ясно.

Он встал. Подламывались колени, все куда-то норовило ускользнуть. Вот, значит, как…

Впереди, там, где тянулась невидимая отсюда трасса – поднимались к небу несколько тонких еще дымков. В угнетающем безветрии они были прямые, с приплюснутыми утолщениями на концах – как огромные гвозди.

Позади набухала туча. Черная, с багровыми жилами. Над нею…

Смотри-ка, не померещилось. Облака действительно кружатся с тошнотворной скоростью. Это какой же ветер должен дуть…

И – опускаются, что ли?

От дымовой тучи брызнули спиральные рукава. Черная галактика…

Опускается. Опускается!..

– Зиновьев. Передай всем – пусть лезут под танки. Немедленно.

– Так, товарищ майор…

Взвизгнув, ветер коснулся верхушек скал. С таким звуком дисковая пила напарывается на гвоздь. Полетели осколки камня. Как из пескоструйки, рванул песок…

Левушка ковылял, держа в правой руке Билли, а левой то ли прижимая к себе Светлану, то ли опираясь на нее. Все бежали, крича. Видны были лишь спины и – редко – белые лица. Позади опять застучало – палкой по решетке забора – и над головами пронесся металл. Оранжевые вспышки между бегущими людьми и лесом. Человеческое стадо метнулось вправо. Так велели пастухи…

– Туда! – показала Светлана.

В ста шагах угадывался холмик – большая кочка – и покачивался низкий лозняк. Там мог быть ручей, а значит, и промоинка, а значит – укрытие…

Там был ручей. Ключ. Он вытекал из желтого песчаного клина и тянулся желтой извилистой полоской, прорезывая белесовато-серую почву. Промоина была по колено, чуть глубже, но края ее обильно поросли осокой, кустиками – и, если не станут специально искать, то и не найдут. Светлана спрыгнула вниз, приняла Билли. Поддержала Льва. Вода наполнила полусапожки…

Билли молчал, вцепившись в бушлат Льва.

Светлана присела, тут же вскочила. Ничего не видеть – было страшнее.

Ревущие машины выкарабкивались на дорогу. Они были пятнистые, зелено-коричневые. Три или четыре, развернувшись, стреляли куда-то вдоль дороги. Остальные стояли неподвижно, чего-то ожидая. Синий дымок вылетал из них и обволакивал все вокруг.

Две лошади носились туда и обратно вдоль строя машин, что-то волоча за собой.

Машины формой напоминали гробы. Сверху на них вращались башенки наподобие корабельных, с длинными и тонкими стволами. Из некоторых башенок выглядывали головы, кое-кто высунулся по пояс: как мишень в армейском тире. Светлана вдруг испытала такой тошнотворный приступ ненависти, что готова была сейчас обменять Билли на хорошо пристрелянную винтовку… Она испугалась за себя и вновь присела. Лев что-то бормотал. Пробежка вымотала его до потери сознания.

Билли, оказывается, ревел. Светлана плохо слышала его и – почему-то плохо видела. Будто ее посадили под запотевший стеклянный колпак. Она рванула воротник блузки. Чудовищное давление распирало ее изнутри, сердце колотилось в горле. Не было возможности вдохнуть. Грохот – далекий, но грозный, обвальный – прокатился и ушел, оставив вздрагивать землю. Казалось, что приближается свинцовый поезд.

Рвануло вверх кусты, унося листья.

Со стороны гор накатывался чудовищный черный шар: от земли и выше облаков. По обе стороны его тонкими змейками вились смерчи. Низкий, на пределе слышного, гул – давил на лицо, на плечи, вытряхивал душу, велел пасть, вжаться, не видеть, не слышать…

Секущий ветер был ничем рядом с этим гулом.

Кажется, Светлана пыталась вырвать Билли из рук ничего не понимающего Льва. Кажется, она пыталась поднять и Льва… Она не сумела сделать ни того, ни другого – и это, должно быть, спасло их всех.

Когда Светлана, отчаявшись бежать, вновь выглянула из укрытия, шар – лохматый, стремительный, перечеркнутый многими молниями – был уже рядом, но проходил чуть правее. Рев и грохот был пушечный. Перепонки вбивало в мозг. Больно ударило по лицу стремительными острыми песчинками. Веер смерчей, штук десять, шел прямо на нее. Пятнистые машины ерзали на дороге – маленькие и перепуганные. Вдруг ветер остановился, замер, попятился. Над головой летели, догоняя друг друга, два дерева. Светлана почувствовала, что волосы ее поднимаются. Трава и лозинки напряглись, устремляясь в небо. Вдруг – вырвался ком дерна, нависающего над ручьем, взлетел и исчез. Преодолевая непонятное сопротивление, она упала на Билли, на Льва, обхватила их руками, вдавила в дно ручейка, в мокрый песок, в холодную воду…

Рухнуло небо.

Она еще успела заметить летящих людей, а потом сверху вниз ударил заряд черной пыли.

Небывалый для этого времени года шквал обрушился на корвет в два часа десять минут. В три ровно он выпустил корабль из объятий. Можно сказать, корвет отделался легко: потерей бушприта и фок-стеньги. Бог явил чудо: машины не залило, и откачка воды из трюмов позволила сохранить корабль на плаву. В семь вечера «Князь Сокальский» уже имел двенадцать узлов хода, идя бейдевинд под полным парусным вооружением. В котлах держали полторы атмосферы. На закате корвет прошел мимо настоящего плавучего острова, состоящего из вырванных деревьев, сцепившихся корнями. Ход пришлось сбавить из осторожности. Мощный ацетиленовый прожектор шарил по воде, доставая кабельтовых на семь. Впередсмотрящих сменяли каждый час…