Тот, деревянный, повернулся и сказал:

– Ильюха, ракету!

Будто кто-то огромный подхватил штабной автобус под капот и опрокинул на спину, как жука. Турову казалось, что он плывет в черной воде, не в силах вынырнуть. Во рту скрипело. Он шарил руками вокруг, но ни на что не мог наткнуться…

– Бей! – хрипел Денисов. – Бей! Бей!..

Смерч гулял по лощине.

Алик стоял, вцепившись в свой бинокль, и считал залпы. Было трудно не сбиться.

– Илья. Четыре ракеты.

– Зачем? – вскинулся Денисов.

– Все. Больше нельзя…

– Что?!

– Я говорю, достаточно.

– Добивай их! Добивай, майор!

– Все, командор. Ты не понимаешь…

– Чего я могу не понимать? Жалеешь своих?! Продолжать огонь!!!

Алик стоял столбом. Денисов схватился за револьвер.

– Продолжать огонь, майор!!!

– Нет, командор. Все. Кончено.

– Солдат! Приказываю: сигнал к продолжению огня!

– Илья, не сметь.

– Вашсоко…

– Майор, огонь! Огонь же!!!

– Нет.

– Но – почему? – выдохнул, вдруг как-то обмякнув, Денисов.

– Остались только особые снаряды…

– И – что?

– В них не взрывчатка. Яд. Понимаешь?

– Вот как.

– Да. Наделал сдуру. Думал – будет лучше. И вдруг – не могу. Не могу. Понимаешь – не могу. Должно же быть что-то…

– Ладно, майор. Ты не передо мной – перед Богом ответишь. Он разберет, что к чему.

– Может быть…

– Но всех, кого с этой минуты убьют – убьешь ты. Я буду это знать. И ты будешь знать это.

– У тебя найдется белая тряпка?

– Хочешь сдаться?

– Нет. Пойду поговорю с ними…

– Не сходи с ума, майор…

Оба стояли мокрые от пота.

– Ба! Кто пожаловал!..

– Глазам своим не верите?

– Что-то вроде… Проходи и садись. Извини, что темно, но мне так лучше. А ты заматерел. Был таким мальчишкой…

– Положение обязывает. Степан Анатольевич, вы ведь понимаете, с чем я пришел?

– Конечно.

– Ну, и?..

– Да. И даже без особых условий.

– Я пока не имею права что-то предлагать, но думаю, вы можете рассчитывать не только на Хармони.

– Я тоже на это надеюсь. А пока что нам нужны врачи.

– Это как раз не трудно. Скажите, какого черта вы пятого?..

– Какие-то люди в форме морской пехоты захватили БМД и устроили побоище в нашем лагере.

– И вы, конечно, решили ответить…

– Не я. Меня затолкали в угол, чтобы сидел и не рыпался.

– И вы послушно сидели…

– Скорее, лежал. Сидеть мне и сейчас трудно… Чем занимаешься, Алик?

– Инженерю.

– Против нас?

– Конечно. Как вам понравился обстрел в лощине?

– Так это твоя работа?

– Моя.

– Полторы сотни ребят…

– Я знаю. Скажите спасибо, что я не использовал снаряды с ипритом.

– Что-о? С ипритом?

– Я думал, меня расстреляют за это.

– У вас есть иприт?

– Да. Сто двадцать готовых снарядов и еще десять тонн в бочках.

– Вы его сперли?

– Нет. Варим сами.

– Алик, ты вообще понимаешь, что делаешь?

– К сожалению, да. Понимаю.

– Что еще интересного ты мне скажешь?

– На эту тему? Мы уже делаем дизели. Через год у нас будут первые самолеты. Радио уже…

– Все ты?

– Разумеется, нет. Я – только боевые ракеты.

– Алик, скажи-ка… Это все – против нас?

– Да.

– С твоей подачи?

– В основном.

– Понятно… О большом проходе ты знал?

– Нет. Но я его вычислил. Это было не слишком сложно.

– Я так и думал… Облажались мы, верно?

– Не то слово. Впрочем, все гораздо сложнее, чем нам тогда казалось. Мы были обречены с самого начала.

– Поэтому ты и… того?

– В частности, поэтому. А главное… Я их полюбил, вот и все. В этом все дело.

– Тамара твоя недавно показывалась. Впрочем, как недавно… полгода. Время, черт, несется…

– Как они?

– Нормально. Ей ведь не сказали, что ты…

– За это спасибо.

– Да ладно… Мы ведь теперь все – вроде тебя. Правда, не по своей воле.

– Это как?

– Нас не выпускают. Очень подозреваю, что нескольких наших убили. Пигулевского помнишь? Пытались – меня.

– Господи…

– Вот так. Можешь представить, какое у ребят состояние. А тут еще ты с ипритом…

– Не использовал же.

– За это спасибо. Ладно. Больше ни одного выстрела с нашей стороны.

– Взаимно.

– И…

– Что?

– Постарайтесь не унижать спецназ. Оставьте им хотя бы честь.

– Ну, Степан Анатольевич, это даже не обсуждается. Вы ведь достаточно долго прожили здесь…

Четыре ножа вспороли тент. В кузов «Урала» хлынул ослепительный свет и в нем – несколько жестких черных фигур. Турова убили стразу, двумя ударами в сердце, а Алика оглушили и поволокли. Сквозь туман он чувствовал, как его куда-то поднимают, растягивают…

Денисов влетел на батарею и закрутился, ожигая лошадь плетью.

– Залп, капитан! Приказываю – залп!

– Но там же парламентеры… – побледневший командир первой батареи вытянулся, откинул голову, будто хотел через седловину увидеть, что происходит впереди.

– Убили парламентеров, капитан! Трупы на броню привязывают! Залп!

– Остались только особые снаряды…

– Знаю, – Денисов спрыгнул на землю. – Все знаю. Выполняйте приказ.

(Уже потом, вечером, утром, когда двигались по страшному следу ушедшей колонный и достреливали корчащихся, слепо ползущих куда-то, покрытых язвами чужаков, Денисов вспоминал об охватившей его странной слабости и невесомости в тот миг, когда он отдавал свой приказ. Он сел тогда на какую-то кочку и будто исчез на время. Ревом орудий его приподняло и понесло… Очнулся он в седле час спустя. Кто-то в штатском, с изъеденным лицом, кричал ему, что туда идти нельзя и солдат посылать тоже нельзя, потому что… Потом шел дождь, а после дождя настал вечер. Люди умирали на земле, как отравленные крысы. Должно быть, их выбрасывали из машин, силясь избавиться от яда, впитавшегося в их поры…)

Утром гремело где-то на севере, потом стихло. Может быть, звуки боя поглотил дождь. Гостиница была крошечной и сырой. Полковнику пачками приносили телеграммы. Он будто бы надел мундир, хотя и оставался в том невообразимом рванье, которое нашлось у миссис Гекерторн. Помимо телеграмм, он получил и денежный лот, но на почте просто не было денег. Дэнни остался с лошадьми, а Глеб неожиданно слег. Его охватил сухой жар, лихорадка обметала губы. Билли все порывался поползать по нему, впору было отгонять палкой. Хозяин гостиницы привел фельдшера, такого же старика, как он сам. Старичок долго трогал тонкими, похожими на бамбук пальцами плечи и грудь Глеба, прикасался к мокнущему вдавленному звездообразному шраму, вздыхал. Потом сказал, что надо накладывать дегтярную мазь, сейчас он ее пропишет, а аптекарь к обеду сделает, а вообще-то не обойтись без операции. Но это нужен госпиталь, нужны настоящие врачи, а не бедные сельские фельдшера…

Потом Глеб будто бы задремал, Светлана подхватила Билли и вышла в холл. Полковник сидел в разлохмаченном, как старый веник, плетеном кресле. Увидев Светлану, он встал.

– Присаживайтесь, леди. Что сказал доктор?

– Что нужна операция.

– Черт! – полковник ударил кулаком по бедру. – Как раз в тот момент, когда возникли настоящие проблемы!..

– А до сих пор, значит?..

– До сих пор, прекрасная моя, были детские шалости и мелкий дождик. Да когда же оно кончится, это невезение…

– Я бы назвал это иначе, полковник, – Глеб стоял в дверях. – Вы получили какие-то особые известия?

– Вот, прочтите, – полковник подошел к нему и подал бланк телеграммы.

Глеб прочел: раз и еще раз.

– Больше месяца назад, – сказал он. – Я как раз плыл домой.

– Да, – сказал полковник. – Они уже, очевидно, на месте.

– Или на подходе.

– Все равно. Мы ничего не сможем… просто не успеем.