Слушая Анабель, я испытывала иррациональную ревность, Ревность и отчасти бешенство.

-Я слышала, ты сегодня познакомилась с его матерью. - Она мягко мне улыбнулась.

Я стиснула зубы. Ей об этом сказал Генри? И когда, и почему он рассказал это именно ей?

- Удивительно! - Нежные ноздри Анабель затрепетали. - Сколько же тебе пришлось ждать, пока он пригласит тебя к себе домой? Всего лишь полгода?

Я наморщила лоб, надеясь, что она замолчит. Бесполезно. Она язвила дальше:

- По крайней мере, ты теперь знаешь, почему он всё время старался держать тебя подальше? Или считать этот знак доверия свидетельством, что ты наконец с ним переспала?

Как у неё это получалось? Она выговаривала именно то, что говорил мне в душе какой-то посторонний голос, - может, мой комплекс неполноценности. Тот самый комплекс, уже породивший этого Расмуса, а невольно и Матта, в сон которого на этой неделе я проделала особенно дальний крюк. Хотя о Матте ещё не сказано было ни слова, мысль о симуляторе полётов стоило отложить.

«Невелика хитрость, Лив, - шептал мне внутренний голос, - ведь скоро начнутся весенние каникулы, а ты всё тоже неопытная, вызывающая сочувствие девственница!»

Анабель улыбалась, как будто понимала каждое слово. Но я не хотела слушать ни Анабель, ни свой комплекс неполноценности. Оба отравляли мне душу.

- Ягуары и леопарды вовсе не одно и то же, - сказала я твёрдо. - У ягуаров шире голова и пасть, кроме того, рисунок шкуры у них разный. У ягуара крупней круглые пятна, у леопарда нет светлых точек на этих пятнах. Кроме того, ягуары любят плавать, в то время как...

Анабель скрестила руки и сочувственно улыбнулась мне.

- Я понимаю, ты не хочешь обсуждать со мной своих отношений с Генри, - прервала она меня. - Хотя я могла бы и кое-что подсказать. Я действительно хорошо его знаю. Даже знаю, как он целуется.

Господи, как я её ненавидела!

Она засмеялась.

- Не переживай, это было задолго до тебя. У меня с Генри много общего. Например, мрачные семейные тайны и детство, которое... которое оставляет в душе шрамы. Это связывает. Нам обоим не приходится так уж гордиться своими матерями.

Она задумалась о своём, и на меня вдруг накатила волна сочувствия к ней. Бедная Анабель! Наверно, это ужасни жить в такой секте.

- Вообще-то моя мать поступила мило, повесившись на поясе своего купального халата после того, как она разрушила моё детство, - продолжала Анабель.

Перед моими глазами прокрутился небольшой фильм ужасов: ранняя версия про Анабель, когда для неё всё решает ритуальный кинжал. Бедная Ана... Нет, стоп!

Усилием воли я напомнила себе, что передо мной умелый манипулятор, известный своей способностью внушать. Сравнивать детство Генри со своим тоже было уловкой, чтобы пробудить во мне сочувствие, и эта уловка, блин, срабатывала.

А ведь сравнение хромало. Мать Генри, конечно, не удостоилась бы звания лучшей матери года, но по сравнению с матерью Анабель она была вполне безобидной. Наша встреча сегодня днём была совершенно незрелищной, просто скучной. Я то и дело спрашивала себя, почему всю неделю в моём воображении возникали всевозможные ужасные сюжеты. Может, потому, что Генри пригласил меня на чай и так официально и торжественно и вместе с младшей сестрой испёк торт. И потому что он нервничал больше меня. Но ничего официального и тем более торжественного не получилось.

Я совсем недолго посидела за столом, когда мне стало уже ясно, что мать Генри ничуть мной не интересуется. Только и всего. Ни изучающего взгляда, ни неприятных вопросов, как я в душе опасалась. Когда она, что-то болтая, поднялась со стула и указала на меня пальцем, я уже не относилась к ней как к старшей. Я пыталась найти у неё известные признаки алкоголизма и болезни курильщика, такие, как расширенные поры, отёкшее лицо и нос пьяницы, но ничего такого не обнаружила.

Мать Генри была высокого роста, она явно за собой следила, и у неё было одно из тех приятных лиц, каких можно встретить сотни. Странно, что у такой женщины появились особенные дети. Она казалась вполне нормальной, если насчитать того, что упорно не смотрела тебе в глаза. Её взгляд всё время бегал, как будто не мог ни на чём сфокусироваться, даже на дисплее, который всё время светился, отвлекая её. И в разговоре словно даже не участвовала, хотя дружелюбно улыбалась. Похоже, она провела с нами полчаса за столом просто потому, что «так полагалось».

На прощание она протянула мне руку, а своих детей поцеловала в лоб. Когда она сказала, что мы можем прийти потом и спокойно поужинать без неё, все кивнули, как будто ни к чему другому не привыкли. Может, она вообще не ела, чтобы не испортить фигуру, во всяком случае, к торту, который испекли Эми и Генри, даже не прикоснулась. Причина могла быть и в том, что он на пятьдесят процентов состоял из M&M's, но это никого не касалось.

Было даже странно, как просто всё обошлось в тот вечер. Генри тоже, казалось, испытывал облегчение, когда под конец провожал меня до двери. Мы, собственно, хотели ещё задержаться в его комнате, но этого не получалось. Сначала Мило, младший брат Генри, попросил меня полчаса поза- ниматься с ним кунг-фу (очень рекомендую это хобби, если им хотите произвести впечатление на младших братьев своих друзей), а потом Эми притащила всех своих тридцати четырёх игрушечных зверей в комнату Генри, чтобы я с каждым поздоровалась и пожала каждому лапу.

Но и без романтической возможности побыть вдвоём получился вполне милый вечер, он обошёлся без неприятных моментов, которых я опасалась. Я уходила в приподнятом настроении, после того как Эми торжественно пригласила меня на свой день рождения. В августе.

Поцеловать меня на прощание Генри оказалось непросто, потому что нас окружали Эми с её осликом Молли и крокодилом Герби. Но он всё-таки поцеловал меня, и Эми захихикала восхищённо: она тоже хотела на прощание поцеловаться.

- Хорошо, хоть кошку не захватила, - сказал Генри, посмеиваясь. - Занятно, правда? И чуть жутковато.

- Ладно, получится в следующий раз, - успокоила я его. - Если ты позаботишься о безопасности.

Глаза Генри блеснули, но, прежде чем он смог ответить, Эми потребовала, чтобы я ещё раз поцеловала на прощание ее зверюшек. С крокодилом это было трудновато, и я просто шлёпнула его по длинной пасти.

- Не показывай язык, Герби! - велела я строго. - Это тебе не идёт. Мы только что познакомились.

Эми захихикала безудержно, а глаза Генри блеснули чуть сильней.

- Ну вот, хотя бы один своё получил, - сказала я.

- Мы увидимся ещё у миссис Хан... в главной квартире, - напомнил Генри. - Может, там будет немного... спокойнее, чтобы тоже получить своё.

Да, всё было почти о'кей.

Если бы нам удалось попасть к миссис Ханикатт. Я еще не успела выйти из своего прохода, а у Анабель вид был такой, будто она может ещё многое поведать.

- Чего я не понимаю, так это почему вы не договоритесь обо всём в собственных снах, - заметила она.

- Ну, тебе бы многое хотелось узнать! - усмехнулась я, пытаясь изобразить такую же улыбку превосходства, как у неё. Сама не вполне отдавая себе в этом отчёт, хотя могла считать, что в сны миссис Ханикатт за нами никто не последует, покуда никто не знает, кому принадлежит эта дверь, и потому не позаботились получить какую-нибудь личную вещь.

Наши собственные пороги были надёжно защищены и располагались ближе. Было не так опасно, что Анабель, Артур и все их тёмные силы перебегут через эту дорогу.

С другой стороны, подсознание нигде не бывает таким властным, как в собственных снах, поэтому я была очень рада, что свою штаб-квартиру мы устроили не у меня, где каждые десять минут из картинки мог выскочить чау-чау, по имени Расмус.

Анабель наклонила голову и посмотрела на меня с любопытством:

- Но вы, наверно, уже... интимны... да? Не допускать никого в свою душу - это типично для Генри. Вопрос: мешает ли это тебе или кажется сексуальным?