К нам приехала давнишняя знакомая моей матери, не приехала, а приплыла на небольшом корабле из Старого света. Они спасались от эпидемии тифа, который каждый день уносил жизни сотни человек. Матушкина подруга приехала не одна, а со своей племянницей, оставшейся сиротой. Девочке было семнадцать с небольшим. Сама чистота и невинность! Её белокурые волосы обрамляли чудное личико удивительной красоты. Голубые, огромные глаза, длинные ресницы, брови вразлёт, нежно алые губки, бархатная кожа — я был сражон сразу и наповал. А имя, её чудесное имя звучало дивной музыкой, вслушайтесь только — Флорианна. Я изнемогал от страсти и любви и когда оона стала отвечать мне взаимностью, был на грани счастливого безумия. Через две недели мы были помолвлены, а через месяц обвенчались и пусть вас не удивляет такая быстрота разворачивания событий, ведь приличия диктуют определённый временной промежуток. Но дитя была сиротой, а её тётушка о лучшей партии для неё не надеялась. Мы были счастливы, искренне, безумно и навсегда. А когда моя дорогая Флорианна сказала, что ждёт ребёнка, в доме воцарилась такая радость, будто ждали рождения самого господа бога. Мой друг Диен, я забыл сказать, что вместе с Флорианной был ещё один человек, надеявшийся найти себя на чужой земле. Он был каким-то очень дальним родственником тётушки и тоже бежал от страшной эпидемии. Удивительный талант художника от бога был подкреплён успешной учёбой ещё там, на его родине. Вот только бедность. Он мечтал о том, как построит своё благосостояние на художественном поприще. Мы очень сблизились с ним, я ощущал какое-то удивительно родство наших душ. Я всячески помогал ему в осуществлении его мечты, мы добились некоторых высот, когда он встретил свою любовь. Завоевав своим талантом восхищение в самых высших кругах, он мог похвастаться вниманием многих женщин, но та, с которой он решил связать свою судьбу, ворвалась в его жизнь внезапно. Она была на восемь лет старше Диена, вдова с сыном. Они поженились, господь не дал им совместного ребёнка, поэтому всё любовь и нежность они отдавали его сыну. Да и в друг друге они находили радость. От мужа ей досталось огромное состояние, поэтому и дела Диена пошли быстро в гору. Не думаю, что меркантилый интерес был для него самым важным, у них было искреннее чувство, я могу заявить это с полной ответственностью.
А у меня родилась дочь, мы назвали её Элеонор, в честь матери моей жены. Мои родители умерли один за другим в преклонном возрасте, ведь я был очень поздним ребёнком. С их уходом, я почувствовал себя уже взрослым. Я был поглащён работой, писал научные труды и мало времени уделял своей семье. Мне хотелось оставить след в истории, мой разум впитывал и анализировал свой, что только попадалось ему. Когда у меня что-нибудь не клеилось, я становился похожим на ураган: рвал уже написанное, уничтожал целые кипы бумаги и снова садился за работу. Диен был на моей стороне, ибо ему тоже были знакомы неудовлетворённость своей работой, искания души и мыслей. Конечно, жена обижалась на меня, но она была не только красива, но и умна и знала, что буря пройдёт и я снова стану спокойным и милым.
Рассказчик замолчал, преживая нахлынувшие воспоминания. Гарнидупс не делал попыток поторопить его, он уже успел услышать и увидеть то, что было между строк рассказа. Все недосказанные эпизоды прошли перед его глазами, но он хотел дождать того конца этой истории, что придумал Медес.
— Извините, я снова живу в том времени, в котором был счастлив, — вздохнул мужчина, — Диен был настоящим другом, он больше времени проводил у нас, давая мне возможность работать. Он вывозил мою семью на прогулки, на светские балы. Моя дочь и его приёмный сын росли вместе и по прошествии времени, какводится, когда выросли полюбили друг друга первой и самой искренней любовью. Организовав самую пышную свадьбу, мы поженили детей и стали большой счастливой семьёй. На фоне всех этих событий я совсем упустил из виду, что моя дорогая Флорианна резко изменилась. Её здоровье уже давно подтачивала болезнь, доставшаяся по наследству и только когда она слегла окончательно, я словно прозрел. Доктора были бессильны и моя нежно любимая Флорианна таяла на глазах. Приступы кашля и удушья довели её до полного истощения. Только когда наша дочурка сообщила нам что ждёт ребёнка, глаза моей жёнушки вспыхнули счастливым блеском. А через нескоторое время она, будучи на грани жизни и смерти, сказала мне, что пора призвать священника для последней исповеди. Я понял — это конец. Священник исповедовал её, она ушла покаявшейся и умиротворённой. Хотя в чём было виниться этому ангелу? похороны прошли как во сне и если бы ни Диен, наверно, я тоже бы умер. Он поддерживал меня, хотя и сам был в полном отчаянии. Но я видел только себя, только свою боль и смутно помню, как убивалась моя дочурка. От сильных переживаний у неё открылось кровотечение и снова врачи оказались бессильны. Она умерла через три дня после матери. Я сам будто умер, меня не стало, я растворился в своём горе и отчаянии. За что на меня обрушилось всё это? В чём вина меня и моих близких? Какой злой рок преследует наши семьи. Я плохо помню время от того дня до нынешнего. У меня провалы в памяти, исчезают порой не только часы, даже дни.
А Гарни уже потерял интерес к этому человеку, ведь он не говорил самого главного, того, что могло бы облегчить его душу. «Ну что ж, подожду, может сам расскажет» подумал Гарни, не очень веря в своё предположение. А ни о чём не подозревающий расскажчик продолжал сетовать на судьбу:
— Но это не последнее испытание, которое выпало на мою долю, когда прошло сорок дней после смерти моих девочек, Диен был найден застреленным в своём саду, в любимой беседке, в которой мы часами беседовали о жизни. Кто совершил это злодеяние, до сих пор полиция не установила виновного. Я одинок, страшно одинок, никого нет рядом.
— И это всё, что вы хотели рассказать мне, — спросил Гарни.
Медес посмотрел на юношу удивлёнными глазами.
— А разве этого мало? Вы только предствьте, что твориться в моей душе?! Я открылся вам, как никому другому не открывался ранее, чувствуя, что вы сможете меня понять и успокоите мою изнывающую душу, — Медес резко встал и, гневно смотря на Гарни, почти закричал, — вы чёрствый и бесчувственный человек! Как я мог ошибиться в вас, когда голос в моём сердце сказал мне, что сегодня я встречу человека с большой буквы. Уходите от сюда, вы лишний здесь, в моей обители скорби. — Вы не сказали самого главного, что действительно, облегчило бы вашу душу, ваши родные пострадали за свои грехи, а вы будете наказаны вдвойне.
— А я-то за что?!
— За то что не простили и возомнили себя судьёй над тем, кто сам себе судья. Повинитесь и раскайтесь, но не передо мной, есть высший суд над смертными.
Гарни встал, кивнул головой и пошёл по аллее, сложив руки за спиной. «Как хорошо, что судьи не имеют такого дара, как у меня, человечество должно научиться доверять друг другу. Вот только что из этого получится? Здравый смысл говорит: „Какое бы ни было горе, оно имеет цену“. Меру заплатить обидчику сполна определяет личное желание жить и развиваться. Но надо помнить одно — нашу жизнь никто за нас не проживёт. Успокойся, уверуй в правосудие господа и его безграничное могущество. Если обида, оскорбление или расправа над тобой были незаслуженны, знай, обидчик пострадает троекратно. Только время расплаты нам неведомо, а в том, что она произойдёт не сомневайся».
Не успел он додумать, как Медес догнал его и бесцеремонно схватил за плечи:
— Скажите, почему в вашем голосе столько осуждения и неприязни, словно вы знаете больше меня?!
— Я действительно знаю то, о чём вы умолчали и поверьте, это моё зание не делает вам ни чести, ни снисхождения.
— Но как?! Кто вы?! Вы сыщик?! Я сказал вам всё, что помню, ведь у меня и вправду какие-то дыры в памяти!!
— Не лгите ни мне ни самому себе, — жёстко сказал Гарни и гневно глягул на Медеса, — можно соврать тому, кто не умеет читать книгу судеб, а я умею и это правда. Вы хотели получить помощь, а сами не сделали даже шагу в этом направлении.
