Иней вырывался из-под капюшонов кухлянок, из оленьих ноздрей. Толстым слоем инея заросли очки на носу Сашки.

Два дня назад они свернули с обычных кочевых маршрутов, и теперь только опыт Сапсегая вел их вперед. Они уходили в гибельные равнинные места, куда уже несколько десятков лет не заходили оленеводы, потому что дорога к пастбищам через долины с наледями, перевалы, где срывались беспричинные ураганные ветры, требовала опыта: точного знания местности и знания погоды именно для этого места, именно в это время года. Оленей гнал Помьяе, уезжая вперед на легковой нарте. Он гнал их короткими перегонами по указанию Сапсегая и после каждого перегона поджидал старика.

Сапсегай сам бы мог гнать стадо, но он хотел, чтобы Помьяе запомнил дорогу к невыбитым пастбищам. Пригодится.

…Над оленьим стадом, сгрудившимся в долине, подымалось облако пара.

Долина сужалась. Стадо впереди поднималось на пологий перевал. Огромная наледь запирала долину. Ослепительный голубой лед был рассечен трещинами. По борту над ним нависали красные скалы. Пушечный грохот пронесся над долиной.

– Лед треснул, – сказал Сапсегай. – Уходить надо, сейчас вода пойдет.

Они поспешили вслед за ушедшим стадом.

Огромная тундровая равнина раскинулась перед ними с высоты перевала. На холодном солнце отблескивал лед обдутых ветрами озер. Полосами шла по тундре поземка. Посвистывал ветерок.

– Февраль, – сказал Сашка. – Весна скоро. Солнце!

Старик молча уселся на снег, вынул трубку, но не стал ее раскуривать. Так сидел и смотрел на равнину слезящимися глазами.

– Идем? – спросил Сашка.

Сапсегай ничего не ответил, смотрел на бесконечную равнину: снег, лед, холодное солнце на горизонте. Но видел он сейчас другое.

…Тогда на тундру падал первый медленный снег. Падал на кочки, на темную воду озер, на побуревшие травы.

На небольшом бугорке стоял эвенкийский чум. Над крышей медленно курился дым и тут же падал к земле. Незнакомец огляделся и медленно вошел.

У костра сидел Сапсегай-мальчишка.

– Старый знакомый, – улыбнулся незнакомец. – Где хозяин?

Он сел и положил винчестер рядом с собой.

– Ушли в Сексурдах, – буркнул пацан. Незнакомец снял с треноги котелок, вынул оттуда кусок мяса. Принялся обгладывать его.

– И оставили тебя без ружья. Не боишься?

– Я эвенк.

– Вот что, эвенк. У меня погиб товарищ. К властям идти нет времени. Передай кому-нибудь… это. Адрес написан. – Незнакомец вынул пакет и кинул его мальчишке.

– Он не погиб. Ты его убил, – тихо сказал мальчишка. – Я видел, как он упал. Почему не спас?

– Ну, мальчик, это ты говоришь глупости, – спокойно сказал незнакомец. Он быстро осмотрелся. – Глупости это, мальчик, – повторил он. Притянул к себе винчестер и быстро вышел из чума.

Мальчишка вытащил из-под шкуры короткий таежный лук и стрелу.

Незнакомец обошел чум кругом, вглядываясь в следы.

– Убиение младенцев. Не ожидал, Сережа, что ты дойдешь до такого, – пробормотал он.

Лицо у него стало жестким. Он снял с плеча винчестер, бесшумно передернул скобу.

Мальчишка в щелку между шкурами наблюдал за ним.

– Юноша! – крикнул незнакомец. – Выйди сюда. Скорей!

Парнишка снял кухлянку.

Незнакомец стоял с винчестером наперевес и ждал, глядя на чум. С правой стороны мелькнуло что-то меховое. Незнакомец, не целясь, вскинул винчестер, грохнул выстрел.

И в тот же момент короткая тяжелая стрела воткнулась ему в горло. Незнакомец рухнул на снег. Хлынула кровь изо рта.

Парнишка выбежал из чума. Поднял кухлянку. Осмотрел дыру, пробитую пулей. Вынес рюкзак незнакомца и кинул его к трупу.

Сапсегай сидел на перевале. Курил. Лицо его было печальным.

Здесь! – сказал Сапсегай. сашка вынул кожаный мешочек и надел очки. Это были те самые очки с «бронебойной» толщины стеклами. Ослепительный свет заливал все кругом. У подножия лиственниц бурели пятна. Голые ветви кустов выглядели беззащитно и жалко, как обнаженные дети.

– Где? – хрипло спросил Сашка.

– Две лиственницы, – бормотал старик. – Должна быть третья. Посмотри там. Там должна быть лиственница.

Проваливаясь в мокром весеннем снегу, Сашка прошел в указанном стариком направлении. Опираясь на пальму [6], старик следил за ним: седой кусочек высохшей плоти.

– Есть пень! – радостно крикнул Сашка.

– Тут! – устало сказал старик.

– Кости должны быть!

– Растащили песцы. Изгрызли мыши. В лесу кость не лежит. В тундре тоже.

– Сумка, – твердил Сашка. – Должна быть сумка, одежда.

Старик подошел к нему, осмотрел оставшийся лиственничный комель.

– Здесь, – он стал разгребать снег.

– Осторожно! – крикнул Сашка.

Бурые слипшиеся лохмотья, поросшие травой. Сашка наклонился над ними. Это был остаток парусинового мешка. Внутри торчал сверток. Сашка развернул клеенку. Вынул мокрый комок того, что когда-то было тетрадью.

– Дневник Шаваносова! – прошептал Сашка.

Старик зорко смотрел на лохмотья. Нагнулся и поднял что-то. В пальцах резко сверкнул кристалл. Он протянул его Сашке и пошел.

Сашка остался один.

Он сел, докурил сигарету. Потом попробовал развернуть слипшийся серый комок. Комок разломился у него в руках.

Сашка бережно завернул все это в клеенку и положил на землю. Подумал и положил сверху алмаз.

– Эгэ-эй! – донесся издали крик Сапсегая. Сашка встал и, не оглядываясь, пошел на крик. Он шел без очков и только временами инстинктивно вытягивал руку вперед.

Сапсегай сидел под лиственницей, блаженно подняв морщинистое жидкобородое лицо.

Сашка сел рядом.

– Это хорошо, что ты не взял ничего, – заметил старик.

– Почему думаешь, что не взял?

– Узнал по шагу. Сашка молчал.

– На том месте, где погиб первый, большая топь, Надо спешить туда, пока она не раскисла. И там я покажу тебе птицу.

– Пойдем? – тихо сказал Сашка.

– Кочуем, – поправил старик, но не двинулся с места, все так же блаженно грел на солнце лицо.

– Якутский алмаз, – пробормотал Сашка. – Надо же так.

– Скоро умру, – думая о своем, вслух подытожил Сапсегай. – Солнцу радуюсь, значит, скоро умру.

Он вынул из-за пазухи два деревянных диска, скрепленных ремешком.

– Сделал, пока тебя ждал.

– Что это?

– Очки для весны. Чтобы не болели глаза.

– Как носить?

– Там дырочки. Величиной с иголку. Маленько видно.

– Я и так ничего не вижу.

– Легче будет учиться, – сказал старик. – Я знаю, что ты учишься быть слепым, – хитро улыбнулся он. И неожиданно заключил: – Из тебя мог бы получиться эвенк.

– Спасибо. Лучшего мне не говорил никто. Даже когда был чемпионом.

Нее! – остановился старик. – Теперь я показал тебе нее.

Плоская равнина с крохотными лиственницами, редкими пятнами снега лежала перед ними. Горизонт сливался с однообразно серым небом. Это было то, что когда-то Джек Лондон образно и точно назвал «страной маленьких палок».

– Как ты нашел место? – спросил Сашка.

– Я эвенк. Мне надо пройти один раз, чтобы потом вернуться точно.

Рядом с ними в обрамлении кустиков ивняка была голая заплывшая площадка. Ослизлый кусок льда выглядывал из-под бурой расплывающейся на солнце жижи.

– Он сильно кричал, – сказал старик.

– Раскопать бы. Похоронить как следует. Впрочем, глупости. Надо памятник сделать.

– Ничего не трогай, Саша. Он хорошо лежит. Они вышли на берег речки. Лед был синий.

– Смотри! – показал Сашка.

В кустарнике стояли два ветхих деревянных креста.

– Давние люди, – сказал Сапсегай. – Сколько помню, они такие стоят. Там в лесу церковь есть. Дома были, сгорели, однако. Давно, дед мой плохо помнил.

Сашка коротким ломиком бил яму во льду. Залитая весенним солнцем равнина лежала кругом. Дремотно курился дым возле яранги.