Сашка долго с наслаждением вытаптывал себе площадку. По всему телу выступила испарина, но до чего же это было хорошо – шевелиться. Потом он никак не мог приладиться к скакалке. Разучился. Координация движений разладилась.

Потом Сашка все же нашел эту координацию, и… как это было здорово. Мягко хлопала скакалка по снегу, и пот заливал лицо…

А вечером он сидел в читальном зале. «Основы геотектоники», «Горообразовательные процессы», «Геоморфология». Толстые тома лежали на Сашкином столе, но сам он углубленно читал совсем другую книгу. Могучая Сашкина спина выделилась среди студентов.

– Глинка! Водякина «Педагогику» не ты забрал? – спросил шепотом какой-то студент.

Сашка молча кивнул на взятые им книги, потом показал ту, что читал: «История покорения гималайских вершин».

– А-а, малохольный,– махнул рукой студент.– Все в великие путешественники готовишься. Кто же Ведякина-то забрал?

Зашла в зал Лена. Посмотрела. Горели настольные зеленые лампы, торчали согнутые спины.

– Квадратно-гнездовая посадка науки,– с уважением вздохнула она. Увидела Сашку. Села рядом.– Ну что, последний великий. Все выучил? – Она похлопала рукой по толстой «Геотектонике».

– Угу,– не отрываясь от книги, сказал Сашка.

…Они шли по улице. Уютные кирпичные и деревянные особнячки скрывались в полумраке, стояли редкие фонари. Перед домами росли по-зимнему обнаженные деревья. Было тихо.

ПИСЬМА РОССА ИВАНУ КРУЗЕНШТЕРНУ

«…Я с нетерпением ожидал решения нашего теперешнего правительства по вопросу о моей предполагаемой экспедиции, надеясь, что смена министров, которая произошла в ноябре прошлого года, будет в мою пользу. Но теперь я с сожалением сообщаю Вам, что мои надежды не оправдались… Мне не надо объяснять Вам, как я сожалею о всем случившемся, я ведь старею и скоро уже не смогу участвовать в полярных исследованиях».

Письмо Джона Росса Крузенштерну 3 февраля 1835 г.

«Мне нечего рассказать Вам о моих экспедиционных планах, изменения, происшедшие в министерстве, положили конец почти всем научным планам в Англии».

Письмо Джона Росса Крузенштерну май 1835 г.

На залитом солнцем склоне шла тренировка. Сашка Ивакин, бледный и осунувшийся, ступенькой поднимался вверх по склону. Он останавливался, смотрел на солнце, жмурился и улыбался. Потом снова медленно поднимался.

Нахохленным ястребом стоял в стороне, опершись о палки, Никодимыч, искоса поглядывал на Сашку.

Мимо тренера вихрем промчался на сомкнутых лыжах парень, закончил изящным пируэтом и вопросительно посмотрел. Никодимыч молча похлопал себя ниже спины.

– Зависло? – огорчился парень.

Никодимыч кивнул и продолжал следить за Сашкой. Забравшись наверх, Сашка отцепил от пояса шлем, надел его и с ученической тщательностью стал описывать повороты трассы. Он шел медленно, стараясь выполнить поворот «в точности по учебнику.

Никодимыч скатился следом за ним.

Сверкало солнце и снег.

У подъемника Никодимыч сказал:

– Три раза пройдешь слалом. Потом скоростной. Сашка коротко кивнул. Тяжко ступая на лыжах, прошел вперед, поймал кресло подъемника.

…Тренер стоял на середине склона. Сашка пронесся в слаломе. Второй раз. Третий.

На склоне его перхватил Никодимыч. Сашка затормозил.

– Уверенности не вижу. В чем дело, Ивакин? – резко спросил Никодимыч.

– Голова что-то, – сказал Сашка и сделал движение, чтобы продолжать спуск.

– Нет, – жестко сказал Никодимыч. – Вверх! Без подъемника.

Сашка покорно стал подниматься «лесенкой». Наверху он скинул шлем, пристегнул его к поясу. Вытер залитый потом лоб. Пошел. Где-то на втором вираже наткнулся на веху, затормозил.

– Наверх! – отчаянным голосом закричал Никодимыч.– Сначала.

Сашка опять пошел по склону, но вдруг, пропуская поворот, покатился вниз, широко расставив лыжи, как новичок, выставив вперед руки с палками. Он проехал мимо тренера. Лицо его было растерянным. Налетел на веху, затормозил.

И так стоял, уцепившись за спасительный бамбуковый шест. Тренер в два виража скатился сверху.

– В чем дело?

– Никодимыч! – Сашка пошарил перед собой руками.– Не вижу.

Залитое потом лицо его с налипшими на лоб волосами было беспомощно, как у ребенка.

Костистый старик, похожий на седого всклокоченного Мефистофеля, надвинул глазное зеркало с дыркой посредине и сразу превратился в циклопа. Желтыми от табака пальцами он отогнул Сашке Ивакину веко, отогнул второе. Откинул зеркало а закурил. Сашка сидел распростертый в врачебном кресле. Врач курил и молча смотрел на него. Сашка попробовал улыбнуться.

– Потрясения. Припадки. Удары. Были? – спросил Мефистофель.

Сашка вопросительно глянул на сидевшего в углу Никодимыча.

– Были,– сказал тот.– В результате неумелого падения на склон – травма головы, ноги, грудной клетки. Падать не научились,– в тоскливой тишине добавил он.

– Глаза в полном порядке. Травма головы, говорите? Весьма интересно. Будем исследовать. На койку! – резко заключил Мефистофель.– Самочувствие, чемпион?

– Я вообще– то уже вижу. Серое все только.

Санитарка повела Сашу в палату. Среди больничных стен он казался несуразно большим, несуразно плечистым.

Никодимыч молча спросил у Мефистофеля разрешения позвонить. Набрал номер.

– Не кричите,– ответил тренер в телефонную трубку.– За команду отвечаю я. За Ивакина так же отвечу. Все! – Он о силой бросил трубку на рычаг. И вопросительно посмотрел на Мефистофеля.

– Предполагаю самое худшее,– сказал тот.– Все дело в недавней травме…

– Это палата глазная со шторами,– санитарка ввела Сашку в комнату.– Глазами нынче мало болеют. Будешь болеть один. Сейчас белье принесу. Посиди.

Сашка сел на кровать. Скрестил на коленях руки. Вошел Никодимыч.

– Что врач говорит? – Сашка поднял глаза на Никодимыча. Тот молча стоял в дверях, и лицо его вдруг качнулось, наплыло, повалилось на Сашку, как будто он куда-то летел на качелях. – Лене не говори ничего,– с усилием сказал Сашка. – Матери не вздумай писать.

– Что писать? Что говорить? Все пустяки, все до завтра пройдет.

В палате было темно. За окном вспыхивала реклама: «Аэрофлот. Надежно. Быстро. Удобно. Летайте самолетами».

Дверь открылась, и тихо вошел врач Мефистофель. Он сел верхом на стул. Сашка молча повернул к нему голову. Он лежал поверх одеяла в тренировочном костюме, только ботинки снял.

– Я дежурю сегодня,– сказал Мефистофель.– Вот, зашел.

Сашка молчал.

– Я все думаю про тебя, чемпион. И пришел, пожалуй, к верному выводу. У тебя кровоизлияние в мозг. Возможно, поврежден глазной нерв. Это не лечат.

– Что будет? – спросил Сашка.

Предсказывать трудно. Можешь ослепнуть мгновенно. Можешь ослепнуть через два года. Ну, а самое вероятное: будешь слепнуть стремительно. Год. Самое большее два.

– Что делать? – все так же тихо спросил Сашка.

– Это я и хотел бы узнать. Могу направить тебя в лучшую главную больницу страны.

– Поможет?

– Поможет трепанация черепа. Но делать на этом этапе никто не будет. Ты еще зрячий. При трепанации гарантии…

– Понятно. Спасибо за откровенность… доктор.

– Понимаешь, думал я долго. Решил, что в данном случае лучше открыть все. Планируй жизнь, чемпион. Действуй.

Это единственное лекарство. Унылый– слепой. Лежать будешь – тоже слепой. Понял?

Доктор вышел.

«Слабак он. Слабак. Где ему в окошко залезть»,– сказал тогда Абдул. А я залез.

Вскоре Валькин отец прислал телеграмму, и они сразу уехали. Валька ходил шалый от волнения и даже забыл про дневник. А может, просто решил оставить его мне. Сейчас надо ему этот дневник вернуть, а где искать Вальку? Я даже отчества его не знаю, но и года рождения. А был лучший друг.