– Замечательный ледник, – похвалила Ольга, заглянув в яму.

– А ты не хотела! Тут целое стадо заморозить можно. Представляешь: жара, а ты строганину жуешь.

– Очень вкусно, – засмеялась Ольга.

Сашка вытер пот, согнулся и, яростно выдыхая, бил и бил ломиком лед. Осколки врезались в лицо. Сашка снял кухлянку и остался в одной мятой грязной ковбойке.

– У тебя лицо красное-красное, – заметила Ольга.

Сашка не ответил и все колотил лед. Ольга ушла.

Сашка разогнулся, и вдруг тундра закачалась, поплыла перед ним, он оперся о край ямы, рука скользнула, Сашка упал, встал и широко раскрытыми глазами стал смотреть кругом.

– Са-а-ша! – раздался отчаянный детский крик. – Дядя Саша!

Девчонка со всех ног бежала по желтой тундре: короткое платьишко, меховые штаны и смешные ботинки с загнутыми носками.

– Дядя Саша! Птицы! Птицы же! Они! Ой, какие! К вам, к вам.

– Не вижу! – тихо сказал Сашка. – Не вижу… Совсем.

Розовые чайки с тихими криками покружились над ним.

– Не вижу! – крикнул Сашка.

Птицы взметнулись и в порхающем полете направились прочь.

– Не вижу! – Сашка бил кулаком о лед; по лицу, смешиваясь с потом и грязью, текли слезы.

– Они здесь, – говорила девчонка. – Вот прямо. – Розовые?

– Очень!

– Красивые?

– Очень! – Девчонка в замызганном платье и смешных ботинках с загнутыми носками смотрела на землю. – Очень красивые. И все кружат, кружат.

– Хорошо, – сказал Помьяе. – Я буду бежать быстро. Семьдесят километров. Завтра вечером буду у моря. Потом на полярной станции. Сразу радио. Сразу вертолет. Я буду бежать быстро.

Помьяе зашнуровал легкие пастушьи олочи. Немного попрыгал. Скинул кухлянку, остался только в узких кожаных брюках. Ольга протянула ему белую камлейку – ситцевую штормовку с капюшоном.

– Так хорошо. – Помьяе натянул камлейку. Коричневый, черноволосый, он застенчиво подошел к Сашке, который сидел на оленьей шкуре.

– Возьми пожевать, – посоветовал Сашка. – И не спеши. У меня ничего не болит.

Помьяе поднял свою неизменную палку и вышел. И белой камлейке легко, точно в полете, он плыл над тундрой. Руки, закинутые на палку, белели, как чаячьи крылья.

А Сашка Ивакин сидел, прислонившись к стенке яранги. Он был в расстегнутой на груди ковбойке, загорелый и подсохший от подвижной оленеводческой жизни. На коричневом лице странно выделялись, светлели глаза, и неожиданно стали видны тонкие складки в углах рта и морщины вокруг глаз.

В ярангу вошел Сапсегай.

– Убежал Помьяе. Хорошо убежал. Как олень.

– Вот и все, Сапсегай, – сказал Сашка. – Вот и конец маршрута.

– Нет, – не согласился Сапсегай, – начало.

– Какое, к чертям, начало?

– Следующий переход начинается там, где кончился первый. Разве не так?

Сашка ничего не ответил.

Сапсегай с кряхтением опустился на землю.

– Уставать стал. Раньше совсем не уставал. Все бегал и бегал. Как Помьяе, я бегал… Немножко лучше,– подумав, добавил он.

– Ты, наверное, лучше бегал.

– А сейчас устал. Налей чаю.

– Согреть? Или просто налить? – напряженно спросил Сашка.

– Свежего заварим. Ты больной, я старик. Будем пить свежий хороший чай.

Сашка встал. Потрогал стенку яранги. Потрогал другую. И неуверенно направился к чайнику.

Зажав в кулаке трубку, Сапсегай наблюдал за ним.

– Ты не слепой, – сказал Сапсегай. – Это глупость, что ты слепой.

Сашка ничего не ответил. Вытащив нож из ножен, висевших на поясе, он строгал «петушка» – ершик из стружек, которым так удобно разводить костер.

– Анютку отправлю с тобой. Ей в школу. Пусть привыкает к домам и людям.

– Это ты хорошо придумал, – отозвался Сашка и чиркнул спичкой. Неожиданно он засмеялся. – Говорят, что немцы самый педантичный народ. Интересно им будет узнать, что гораздо педантичнее их – кочевники. Каждая вещь веками кладется на свое место. Я это давно заметил. Придется мне как кочевнику жить. Поставлю ярангу и…

Он не договорил. Огонь разгорелся, и Сашка подкладывал прутики, сидя на корточках. В полумраке яранги он чем-то напоминал того бронзоволицего бога земли, что сидел на завалинке аэропорта в бухте Тикси.

В маленькой поселковой больнице была тишина, белые стены и пустота.

Сашка лежал с забинтованными глазами. Вошла молоденькая медсестра, сунула Сашке градусник.

– Хорошо, что вас положили, – сказала она. – А то пусто так.

Сашка молчал.

– Запрос отправили за вашей карточкой. Наверное, в Ленинград повезут. С сопровождающим. Вот счастливый человек! В Ленинград!

– Я счастливый? – спросил Сашка.

– Нет, сопровождающий. Вы несчастный. Врач говорит…

– Шли бы вы к чертям, – перебил Сашка.

– Нервный какой…

– Ко мне должна прийти девочка, – сказал Сашка. – Пустите ее сразу. В любое время.

– А она в коридоре с утра. Сидит и молчит…Анютка сидела у Сашкиной койки. Сидела, благонравно сложив руки на коленях.

– Как живешь? – спросил Сашка.

– Хорошо живу. У тети, – тихо сказала Анютка.

– Надо нам, Анютка, выбираться отсюда.

– Надо, – подтвердила Анютка.

– Поэтому сделай вот что. Сходи в аэропорт и найди Витю Ципера. Механика Витю.

– Я его знаю, – сказала Анютка. – Кто на вертолете, я всех знаю.

– Умница! Скажи, чтоб пришел сюда.

– Сейчас?

– Лучше сейчас.

Анютка встала, оглянулась в дверях на Сашку. Каблуки застучали по коридору.

Сашка размотал бинт с лица. Вынул из-под подушки очки. В зыбком тумане плавали белые стены. Даже в очках теперь он почти ничего не видел. Сашка сгреб с тумбочки лекарства. Подумал и поставил их на место. Сел на койку и стал ждать.

Анютка бежала по поселку мимо деревянных домов, спящих на тротуарах собак. Из-за дальних домов со взлета пошел вверх оранжевый самолет. Она остановились, посмотрела на него и побежала дальше.

Витя Ципер в кожаной куртке с неизменной своей улыбкой появился в палате.

Такие дела, – сказал Сашка. – Выручай.

– Все, что можно.

– Раздобудь мне одежду. Возьми у кого-нибудь из ребят. Будем сбегать из больницы.

– А цель? – спросил Витя Ципер.

– Бога нет? Как считаешь?

– Вроде бы нет. А что?

– А райисполком есть. Понял? И отдел народного образования тоже, – тихо ответил Сашка.

– Полежать бы тебе, – осторожно сказал Витя Ципер.

– Я полежу. Сколько надо, столько и полежу. Но надо все обусловить. У тебя деньги есть?

– Есть. Сколько тебе?

– Полтинник. Буханку черного хлеба купить. Представь себе, что в тундре я его во сне видел. Черняшку. Черняшку и липы. А больше ничего не видел.

Было еще темно. На востоке небо уже окрасилось в светло-лимонный цвет, но в поселке, между домами, еще держалась темнота. Сашка вышел на крыльцо. Было тихо. Сашка сошел с крыльца и подошел к умывальнику во дворике. Рядом стояло ведро. Сашка пощупал корочку льда на ведре, пробил ее кулаком и налил воды в умывальник. Стянул с себя рубашку. Он долго плескался, потом тер себя полотенцем.

Взбалмошная гусиная стая подлетела к поселку, в тревожных трубных звуках разбился строй, потом гуси взмыли вверх, выстроились и пошли дальше, тяжелые и уверенные птицы. Сашка стоял с полотенцем через плечо, пока не затих последний гусиный крик.

…По поселку он шел, держа в руке короткий прутик и похлопывая им бездельно по тротуару. Трудно было угадать в нем слепого человека. Разве что по неестественно прямой фигуре и излишне четкому шагу.

Был класс. Ребячьи глаза осмотрели Сашку. На доске висела карта полушарий. Как бы поправляя карту, Сашка ощупью нашел один край карты, другой. Повернулся к классу.

– Прежде чем мы будем изучать, что такое горизонт, как велика Земля и сколько материков, я хочу сказать вам о географии. Это лучшая из наук, потому что эта наука о чудесах.

– Как фокусы? – спросил белобрысый мальчишка.