КОЛЬКА СИЛИМА

На залитом солнцем желтим песке, под ослепительно ярким июльским солнцем, на берегу реки лежал, уткнувшись в учебники, почти взрослый Сашка Ивакин. И стороне ковырял пальцем ноги песок облупленный солнцем беловолосый деревенский пацан.

Горизонт – воображаемая линия, которая…– бубнил Сашка.– Тебя как зовут? – спросил он, не отрываясь от книги.

Колька, сиплым шепотом ответил пацан.

– А прозвище?

– Силима,– и пацан потрогал рукой действительно соломенной белизны волосы.

– А чего ты здесь?

– Я к Момке пришел,– застенчиво ответил пацан.

– Это кто такой?

– В этом омуте Момко живет.

– Какой Момко?

– Живет,-убежденно ответил пацан. И уставился вводу круглыми немигающими глазами.– А ты чего здесь? – спросил, не отрываясь от воды.

– К экзаменам готовлюсь. Вот посмотри картинки,– Саша вытащил из-под груды учебников книжку Д. Ливингстона «Путешествия но Южной Африке».

Они лежал на берегу, занятые каждый своим делом. Кольки Силима сосредоточенно листал книжку, разглядывая заставки и рисунки со сценами африканской жизни.

– Момко! – заорал вдруг Колька Силима, тыча пальцем в рисунок гиппопотама, высунувшего пучеглазую морду из экваториальных вод.

«БЕЛЫЕ ЗВЕЗДЫ»

– Рискуешь, Иван Никодимыч.

– А ты бы на моем месте не рисковал?

Трое мужчин сидели в увешанной спортивными плакатами комингс. Три видавших виды спортивных бойца со значками конных мастеров спорта, теперь уже седоголовых и грузных. На плакатах мчались по склонам коричневые горнолыжники, девицы в купальниках стояли на берегах неизвестных вод, и улыбались балетно изящные теннисистки.

– И все-таки риск.

– Ивакина надо оставить в сборной. Настаиваю,– сказал Никодимыч.

Один из мужчин повертел в руках листок бумаги.

– Вычеркнул я его. Вычеркнул сразу, как получил телеграмму.

– Значит, впиши. Под номером первым.

– Так прямо первым?

– До закрытия сезона три месяца. Я его подыму. К соревнованиям на приз закрытия сезона будет Ивакин.

– А если не сможет?

– Близорук ты, Федор Панкратьич. Кто Ивакин? Будущий чемпион Союза. А может, и больше. Не одни австрийцы умеют. Чемпионов надо растить. А как? Сами знаете!

Двое мужчин переглянулись. Кивнули друг другу. Сидевший за столом взял авторучку.

– Итак, оставляем Ивакина в сборной. Чемпионов надо растить, а, товарищи?

– Я не кончил еще,– нахмурился Никодимыч.– Что у тебя из хороших лыж есть в заначке? Стимул парню нужен.

– Есть одна пара, уклончиво сказал человек за столом.– Я ее обещал, Никодимыч. «Белые звезды» все-таки.

– Кому?

– Полезному человеку. Стадион начинаем строить. Его подпись из главных.

– Перебьется, решил Никодимыч.-Дашь ему польские «Металлы». Крепления сам поставлю. Пиши записку на эту пару.

Мужчина глянул на Никодимыча, взъерошенно и твердо взиравшего на него, и вдруг засмеялся. Засмеялся и Никодимыч.

– 3oлото парень,– растроганно говорил Никодимыч.– Мышечная реакция как у зверя. А умница! Я его бред трое суток слушал. Словно книжку читал. И все про эту самую птицу. Капитаны там у него, елки зеленые, священник какой-то, птица неизвестной породы… И все так печально… Значит, что? Значит, мечта в голове. Быть ему чемпионом. Пиши записку.

ЛЕНА

Но белому больничному коридору шла девушка, постукивая каблуками, посматривая кругом с беспечной снисходительной полуулыбкой, Коридор был пуст. И она шла, высокая, тонкая, и казалось, что в пустоте этой позади остается легкий звон, как от прикосновения к натянутой до предела струне. Она на ходу сняла больничный халат, перекинула через руку. Тотчас же, точно этого ждали, сбоку открылась белая дверь, и оттуда выглянул молодой «очкарик» в докторской шапочке.

– Нехорошо, – шепотом сказал он.

– Что именно?

– Халат снимать, нехорошо. Бактерии, знаете, вирусы.

– Нет на мне никаких бактерий.

– Помилуй бог! в комическом ужасе сказал «очкарик. -Я не о больных, я о вас беспокоюсь.

Никодимыч сидел рядом с койкой Сашки Ивакина. Сашка не мог поворачивать голову в своем гипсовом «скафандре» и только изредка скашивал на тренера глаза. Тренер натужно изображал беззаботный тон.

– Залег ты, Саня, не вовремя. А я тебе сюрприз приготовил.

Тренер исчез, но тут же появился снова, торжественный и загадочный. В руках у него рояльным лаком, отсветом клейм и надписей сверкали горные лыжи.

– «Белые звезды»! – в священном благоговении воскликнул Сашка.

– Они! – довольно кивнул Никодимыч. – Отбил, понимаешь, в рукопашном бою. Тони Зайлер сказал о них, что…

– На склон бы сейчас. «Белые звезды»… – мечтательно перебил Сашка.

– Под твой вес. Под твой рост. Поставлю тебе на них собственные крепления – «неваду». Чтобы ты больше так глупо не падал.

Дверь тихонько открылась, и Лена просунула голову в комнату. Она на мгновение смутилась, увидев Никодимыча, но тут же освоилась:

– Гипс. Лак. Шрамы и клейма. Какой кадр пропадает!

– Привет, Ленка! – счастливым голосом сказал Сашка.

Она не ответила. Прошла в палату, кинула на спинку стула халат и села, поглядывая на Сашку и Никодимыча.

– С лекций удрала? – спросил Сашка.

– Удрала. А покурить тут нельзя у тебя? Ужас как покурить хочется.

– Нельзя, – пробурчал Никодимыч, скрепляя ремнями лыжи. – Нечего тут раскуривать. На скользящей у них, Саня, между прочим, тефлон стоит. Для влажного снега очень хорош. Как раз для апреля.

– Апреля? – недоуменно переспросил Сашка.

– К апрелю ты должен быть на ногах. Приз закрытия сезона.

– Он встанет, – сказала Лена. – Достаточно посмотреть на его портрет в «Советском спорте», чтобы понять: Ивакин встанет и будет в этих…

– Хибинах, – сказал Сашка. – Там приз закрытия.

– Я ушел. И не курить тут. Категорически. – Никодимыч покосился на сумочку Лены и вышел.

– Яблоко хочешь? – спросила Лена.

– Жевать-то нельзя. Меня бульончиком. Через трубочку кормят.

– Смотри, какое яблоко. – Лена вынула из сумки огромное яркое яблоко, земной, насыщенный жизнью плод. Она подняла его и крутнула за ножку. Луч света упал на яблоко, и оно засветилось.

– Как солнышко. Хочешь, повешу на ниточке? Сашка засмеялся.

– Вы что, с Никодимычем сговорились? Он лыжи несет, ты яблоко демонстрируешь…

– Это называется психотерапия, Санька, – сказала ему Лена. – Чтобы ты не точил душу печалью, а помнил…

– Что помнил?

– Про радости жизни. Про яблоки. Про меня. Ну и, конечно, про радость борьбы и всяких побед. Это уж Никодимыч твой обеспечивает.

– Слушай, Ленка, зайди в общагу. Там под койкой у меня чемодан. А в чемодане папка. А в папке…

– Дневник Шаваносова, – досказала Лена, – который ты выучил наизусть еще в детстве. Принести сюда?

– Принеси, пожалуйста. Мне без него не хватает чего-то. Стимула какого-то не хватает. Без него ребра могут не так срастись. И вообще…

ДНЕВНИК НИКОЛАЯ ШАВАНОСОВА

Это была та самая тетрадь, которую много лет назад Валька Сонный принес в пахнувший сеном сарай. Сашка никогда не задумывался над тем, какую роль сыграл или сыграет в его жизни тот прохладный весенний вечер. Свет закатного солнца, падавший сквозь дырки в крыше сарая, запах сена, ощущение легкой тревоги, которое всегда бывает весной, и эти записи старомодным почерком, и эти зеленоватые чернила, которые не выцветают. На обложке еще сохранилось пятнышко, там, где капнуло со свечки. Тогда они спрятали дневник рядом с «Путешествиями по Южной Африке», а на другой день нахлынули события: Валька неожиданно укатил к отцу, полковнику авиации, который продолжал службу в каком-то городе побежденной Германии.

И дневник Валькиного деда остался в тайнике, в старом сарае. Потерялся в годах и пространстве Сонный Валька. А дневник – вот… На первой странице его шла запись из книги «Чудеса мира (Живописная панорама чудес, созданных природой и трудами рук человеческих)»: