– Так или не так, уже неважно, – вздохнул Потапчук. – Во всяком случае, постарайтесь не открывать дверь незнакомым людям и нигде не бывайте одна. Мне известно, что ежедневно в течение какого-то времени вы находитесь... гм... ну, словом, под надежной защитой нашего общего знакомого и его личной охраны. Извините, что мне пришлось этого коснуться...

– В этом нет никакого секрета, – ровным голосом ответила Ирина.

– Вот и прекрасно. Мне известно также, что вы самостоятельная женщина с сильным характером и не терпите никакой опеки, однако я вас очень попрошу: в тех случаях, когда рядом нет охранников господина Назарова, вызывайте Глеба. Себя в телохранители не предлагаю. Рад бы, честное слово, но, увы, староват для такой работы.

– Посмотрим, – с огромным сомнением в голосе произнесла Ирина.

– Как хотите, – вмешался Сиверов. – Присматривать за вами я стану все равно. Знать вы об этом будете, а вот засечь меня не сумеете. Значит, станете высматривать, нервничать, отвлекаться... Так и до беды недалеко, видел я, как вы машину водите. Да и мне это будет мешать. Придется тратить время, силы и внимание на то, чтобы остаться незамеченным. Маловероятно, конечно, но чисто теоретическая возможность того, что, стараясь получше спрятаться от вас, я проморгаю убийцу, все-таки сохраняется. Так что лучше вам все-таки потерпеть мое присутствие.

– А с чего вы взяли, что оно меня обременяет? – с металлическими нотками в голосе осведомилась Ирина. – Мне это безразлично, я только не терплю, когда мной начинают командовать.

– Никаких команд, обещаю, – сказал Глеб.

– И если я обнаружу вас у себя под кроватью – в самом широком смысле этого выражения, естественно, – вы об этом горько пожалеете!

Глеб сделал изумленное лицо.

– Под кроватью? Помилуйте, что я там потерял? Я не тапочки и не ночной горшок! Прошу прощения, – смиренно добавил он после того, как Федор Филиппович строго постучал указательным пальцем по краю стола.

– Вернемся к нашим баранам, – сказал генерал. – Так вот, Ирина Константиновна, отныне все наши совещания и встречи будут проходить здесь, на этой квартире. С сегодняшнего утра это ваше конспиративное жилье.

– Вот это? – ужаснулась Ирина. – Жилье?!

– С новосельем, – ухмыляясь во весь рот, поздравил Сиверов.

– Да, – сказал Потапчук, – конечно, я понимаю, здесь не очень уютно...

– Не очень? Да, действительно, не очень!

– Бюджет у нас небольшой, – продолжал генерал, – но кое-что мы, разумеется, наскребем. Мебель, занавески...

– Благодарю покорно! – воскликнула Ирина, больше не скрывая сарказма. – Чего мне всю жизнь не хватало, так это обстановки, приобретенной военным интендантом на средства "небольшого" бюджета. Железная койка, армейское одеяло... Увольте, это я уж как-нибудь сама. Потом, когда наша совместная работа закончится, можете запускать сюда своих прапорщиков, пусть рисуют на мебели инвентарные номера. Считайте это спонсорской помощью вашему ведомству.

– Превосходно! Чего всегда не хватало нашему ведомству, так это спонсорской помощи молодых и красивых кандидатов искусствоведения, – благодушно парировал Федор Филиппович. – Обещаю, что инвентарные номера будут написаны самой лучшей в мире краской и по всем правилам искусства.

– Техническая ничья, – сказал Сиверов. – Хотите еще кофе?

Олег Добровольский по-петушиному выпятил грудь, втянул живот и, засунув большие пальцы обеих рук под широкий офицерский ремень, провел ими от пряжки в стороны, к спине, расправляя складки темно-серого форменного комбинезона, на спине которого красовалась ярко-желтая надпись "ОХРАНА". На поясе у Олега болталась тяжелая милицейская дубинка, а справа, под рукой, в кожаном чехольчике имелся баллончик со слезоточивым газом. Слева, тоже под рукой и тоже в чехольчике, висел электрошокер, которым Олегу еще ни разу не довелось воспользоваться. Ему было интересно, так ли хороша эта хреновина, как о ней говорят в рекламе и показывают в заграничных боевиках, но, с другой стороны, наживать себе неприятности Олег Добровольский вовсе не стремился. А ситуация, в которой охраннику обувного магазина приходится применять электрошокер, это как раз и есть неприятность, да такая, что боже сохрани. Любители что-нибудь стибрить под шумок или отнять у продавщицы выручку под дулом игрушечного китайского пистолета обычно проходят мимо, увидев сквозь стеклянную дверь охранника в форме. Что же касается серьезных налетчиков, то пистолеты у них, как правило, не игрушечные, и против них электрошокер – тьфу! Лучше уж тогда испытать его на себе, чтобы тихонько лечь на пол где-нибудь в уголке и ничего не видеть и не слышать...

Словом, в случае чего геройствовать Добровольский не собирался и ложиться костьми, защищая хозяйское добро, все эти "Рибоки", "Пумы" и "Адидасы", не собирался тоже. Работенка здесь была непыльная, платил хозяин хорошо, не то, что в Третьяковке, где Олег некоторое время работал охранником. С "крышей" у хозяина, также было полное взаимопонимание, причем уже давно, и, в сущности, работа Олега Добровольского была сродни той, которую выполняют манекены в магазинах готовой одежды: стой себе столбом да глазей по сторонам – вот и вся работа. Магазин фирменной спортивной обуви – не ювелирная лавка и не обменный пункт. Покупателей здесь немного, и люди они в основном вполне приличные, а зевак и того меньше: чего смотреть-то, кроссовки – они и есть кроссовки, хоть наизнанку их выверни. Ну, а если через стекло на крылечке начинала маячить какая-нибудь подозрительная рожа, Олег останавливал ее владельца прямо на пороге и эдак вежливенько интересовался: "Извините, вы за покупкой?" Некоторые сразу после этого вопроса молчком поворачивались и уходили, другие начинали качать права: мол, а что, непохоже? Но даже те, кому после такой беседы удавалось войти в магазин, вели себя там пристойно – походят-походят, поглазеют на ярлыки с ценами, побормочут себе под нос и тихонечко свалят восвояси. Потому что знали, что охрана не дремлет, следит за каждым их движением, мысли читает прямо по затылку...

До конца обеденного перерыва оставалось еще минут десять, и Добровольский недолго ломал голову, придумывая, как убить это время. За кассой сегодня стояла Лизка – симпатичная девчонка со смазливой мордашкой и неплохой фигурой. Всем была хороша девка, вот только строила из себя какую-то принцессу, будто и впрямь надеялась дождаться рыцаря на белом мерине, как есть, с головы до ног, в блестящей консервной жести. На заигрывания Олега она не отвечала, а если и отвечала, то в том смысле, что лучше бы ему, Олегу, отправиться в зоопарк и там, в зоопарке, обратиться со своими заманчивыми предложениями к самке шимпанзе или, скажем, к ослице – может, одна из них клюнет и подарит ему свою горячую любовь.

Смутить Олега Добровольского во все времена было делом немыслимым. К женщинам он относился как к домашним зверушкам, которых надо приручать лаской, а после держать в строгости. Поскольку Лизка Митрофанова была им еще не приручена, обращался он с ней соответственно – ласково и снисходительно, пропуская ее язвительные замечания мимо ушей и суля, как водится, золотые горы.

Лизка, между прочим, была дура, потому что не понимала одной простой вещи: хоть и не гора, но небольшой золотой пригорочек у Олега имелся, и ей, если была бы посговорчивее, от этого пригорочка вполне мог обломиться кусочек-другой. Она же, как все бабы, судила по одежке и потому упускала удачу, которая сама плыла ей, дуре набитой, в руки.

Вообще-то, недостатка в женской ласке Олег не испытывал и клеиться к Лизке Митрофановой продолжал исключительно от скуки да еще чтобы не потерять квалификацию. Оказываемое ею сопротивление – тоже обыденное, но от этого не менее упорное – было дополнительным стимулом для новых атак, потому что крепостей, сдавшихся без единого выстрела, на счету у Олега Добровольского было видимо-невидимо – не столько, разумеется, сколько выходило по его рассказам, но все-таки приличное количество. Словом, двигал им исключительно спортивный интерес, а вовсе не надежда обнаружить под одеждой у Лизки Митрофановой что-то новенькое, ранее никогда не виданное.