Он нацелился выкинуть окурок в окно, но вспомнил, что дождя не было уже добрых три недели, и потушил бычок в пепельнице под приборной доской. Машину трясло и швыряло, и закурить новую сигарету оказалось непросто. Он как раз занимался этим сложным делом, когда сосны впереди расступились и дорога вывела его на берег озера. "Ну, слава тебе, господи!" – подумал он с облегчением и механически посмотрел на дисплей мобильника. Связи по-прежнему не было, и Глеб окончательно убедился, что поговорить с Федором Филипповичем сможет не раньше, чем проедет километров сто в обратном направлении, в сторону Москвы.

Полускрытый высоченной травой "уазик" обнаружился тут же. Он никуда не ехал, а его водитель, приоткрыв дверь и став одной ногой на подножку кабины, озирал окрестности из-под руки, как Илья Муромец на знаменитой картине "Три богатыря". Он бросил рассеянный, слегка раздраженный взгляд на показавшуюся из леса машину Сиверова и равнодушно отвернулся, возобновив осмотр окрестностей, которые, если не принимать во внимание некоторые обстоятельства, вполне заслуживали того, чтобы их осматривали и даже любовались ими. Это было одно из тех мест, существование которых способно примирить человека с перспективой провести жизнь в капризном климате средней полосы. Обширная водная гладь отражала плывущие в синем небе облака, по берегам стеной стоял сосновый бор, вдоль линии воды желтела, маня к себе, полоска чистого песка, а вокруг почти в человеческий рост стояли душистые травы – лесные, луговые и все прочие, каким полагается произрастать в подобных местах. Здесь имелось все или почти все, о чем рыдает, сидя за стойкой бара где-нибудь на Бродвее или Пятой авеню, изглоданный ностальгией восьмипудовый эмигрант. Словом, было неудивительно, что живописец Кулагин выбрал для отдыха именно это местечко. "Хотя, – мысленно добавил Глеб, – помереть он мог бы где-нибудь поближе к столице, просто из уважения к нелегкому труду тех, кто станет разыскивать его бренные останки".

Один из тех, на ком теперь лежала неприятная обязанность заботиться об останках живописца Кулагина, а именно водитель труповозки, разглядел наконец что-то со своего наблюдательного пункта, сплюнул в траву, вернулся за руль и с пушечным лязгом захлопнул дверцу. Труповозка, в принципе, означала, что тело Кулагина уже нашли. Когда Глеб выезжал из Москвы, на озере только начинали работать водолазы, и было неизвестно, утонул Кулагин на самом деле или оставленная на берегу машина есть не более чем трюк, призванный сбить преследователей со следа, заставить поверить в то, что преследуемая ими дичь приказала долго жить. Такое вполне могло случиться, и, отправляясь сюда, Глеб не испытывал никакого энтузиазма. Озеро было большое и глубокое, и, если бы водолазам не удалось обнаружить тело, это вовсе не означало бы, что его на самом деле не существует. Тело могло увязнуть в донной тине, могло спрятаться под какой-нибудь корягой или в зарослях водорослей; в конце концов, его мог употребить в пищу какой-нибудь сом, вымахавший в здешней нетронутой глуши до размеров белой акулы.

Однако труповозка была здесь, и Глеб сомневался, чтобы ее вызвали просто так, на всякий случай. Конечно, микроавтобус мог оказаться обыкновенной машиной "скорой помощи". Водолазы и даже поселковые менты – тоже люди: кто-то мог захлебнуться, обследуя дно озера, или пораниться, или...

Он еще немного увеличил скорость и на открытом месте, забравшись колесами в высокую траву обочины, обогнал неторопливо пыливший впереди "уазик". Водитель микроавтобуса посмотрел на него с нескрываемым возмущением: они поменялись ролями, и теперь ему предстояло глотать пыль, поднимаемую колесами Глебовой машины.

Вскоре впереди мелькнуло что-то ярко-оранжевое с синим, и, подъехав ближе, Сиверов увидел импортную палатку с надувным дном, что стояла на полянке в нескольких метрах от берега. Здесь же были машины – серебристый "пассат-Б5" со знакомым, выученным наизусть номером, и сине-белый милицейский "УАЗ". Других машин, за исключением тащившейся за Глебом труповозки, вокруг не наблюдалось, а это означало, что водолазы уже выловили из озера все, что могли оттуда выловить, и смотали удочки.

Глеб остановил машину, и сейчас же из травы рядом с милицейской машиной, как диковинный гриб после сильного ливня, поднялся сонный мент в расстегнутой до пупа форменной рубашке с коротким рукавом. Физиономия у него была загорелая и лоснилась от испарины. Вытерев ее мятым носовым платком, мент нахлобучил на голову фуражку и лениво поднялся на ноги, прихватив из травы автомат. Глеб заметил, что погоны на рубашке были лейтенантские.

Он вышел из машины и сразу же, предвосхищая вопрос лейтенанта, предъявил служебное удостоверение. Мент кивнул и представился, добавив, что он – здешний участковый. Фамилия у него была Козлов и, по всей видимости, с детства доставляла ему массу неприятностей, потому что, произнося ее, он посмотрел на Глеба с каким-то угрюмым вызовом. Сиверову, который всю жизнь менял фамилии как перчатки, стало его жаль: находят же люди поводы для переживаний!

– Это я, значит, вас дожидаюсь, – сказал лейтенант Козлов полуутвердительно. – Долгонько добирались!

– Двести верст, – ответил Глеб. – Да еще заблудился тут у вас... Дорог в лесу, как макарон в кастрюле, а карта ни к черту не годится.

– Дурное дело нехитрое, – не совсем понятно ответил лейтенант. – Ну что, будете смотреть?

– А есть на что?

– Как не быть, – сказал Козлов. – Не чуете, что ли?

В это время с озера потянуло ветерком, и Глеб учуял. К запахам леса, нагретого солнцем луга и озерной воды примешалась струя знакомого зловония, и стало ясно, что где-то рядом лежит разлагающийся труп.

Позади них, жалобно скрипнув тормозными колодками, остановилась "скорая помощь", и давешний водитель в сопровождении санитара и бесцветной личности в мятом белом халате, из кармана которого торчал стетоскоп, приблизился к Глебу и Козлову.

– Здорово, командиры! – сказал он. – Кого грузим?

– Не спеши, – проворчал Козлов. – Вот человек из Москвы приехал, ему на них посмотреть надо.

– А чего на них смотреть? – пожал плечами разговорчивый водитель. – Жмуры – они и есть жмуры.

– Погодите, он что, не один? – удивился Глеб.

– Двое, – ответил Козлов. – Один – ваш человек, во всяком случае, по документам. Правда, на водительском удостоверении он с бородой, а тут бритый, но так вроде похож. Раздуло его, конечно, сильно, да и окуни поработали, но, кажись, он.

– Ладно, посмотрим, – сказал Глеб. – А второй?

– Второй без документов, – равнодушно сказал Козлов. Мужик какой-то. Пожилой. И сразу видно, что плавать не умел... рыбак, блин.

– Это как же ты установил? – спросил Глеб.

– Это водолазы установили. Говорят, они на дне так клубком и лежали – этот, неизвестный, на твоем Кулагине чуть ли не верхом. Знаешь, как эти топляки цепляются? Хрен ты его оторвешь, единственный способ – дать ему в челюсть, чтобы отрубился.

– Так, может, они дрались? – предположил Глеб. – Топили друг друга?

– Может, и так, – лейтенант запустил пятерню под фуражку и шумно поскреб макушку. – Только как это надо человека топить, чтобы самому заодно с ним на дно пойти? Глубина-то – семь метров! Можно было сообразить, отцепиться... Да нет, сами они утопли, как пить дать.

– Мужики, – встрял водитель труповозки, – это у вас надолго?

– А ты торопишься? – хмуро спросил Козлов.

– Наоборот, – ответил водитель. – Мои клиенты – народ терпеливый. Я это к тому, что искупаться бы не помешало. Жарища чертова, пыли наглотался... – он покосился на Глеба. – А, мужики?

Козлов вопросительно посмотрел на Глеба, молчаливо признавая его право распоряжаться на месте происшествия. Сиверов пожал плечами: ему было глубоко безразлично, увезут трупы с берега десятью минутами раньше или часом позже.

– А не противно? – спросил Козлов у водителя.

– А чего противно-то? – удивился тот. – Мне их еще таскать, а потом до города по жаре везти – вот это, браток, противно.