Она зажгла сигарету и не спеша выкурила ее до самого фильтра, а потом включила двигатель и, не включая фар, покинула свое убежище. Ничего не случилось; свернув за угол, она зажгла свет, врубила музыку на полную мощность и дала газ.

Несколькими минутами позже она уже была на своей конспиративной квартире. Часы показывали начало второго. Ирина покормила глупых рыб, бесцельно плававших туда-сюда внутри прозрачной стеклянной тумбы журнального столика, сварила чашку крепчайшего черного кофе, выпила ее, закусив еще одной сигаретой, а потом приступила к методичным поискам, которые увенчались успехом гораздо быстрее, чем она могла предположить.

Из этого, между прочим, следовало, что кое-кто сильно ее недооценил, и Ирина мысленно добавила к уже составленному счету еще одну строчку.

За огромным, во всю стену, окном в заречных далях занимался рассвет. Тьма редела прямо на глазах, звезды гасли одна за другой, и вскоре между черными берегами тускло заблестела серая, как свинец, речная вода. Стали видны светлые бетонные откосы канала и замершие у причала лодки, в черной ночной траве проступили очертания дорожек и белые, как привидения, стволы берез.

Человек в линялых джинсах и просторной белой рубахе без ворота сидел в кресле у окна и курил, коротая часы ожидания. Его четкий, как на старинной монете, античный профиль красиво проступал на светлеющем фоне неба, и, несмотря на овладевавшее им беспокойство, человек в кресле хорошо это сознавал. Помимо всего прочего, это давно вошло у него в привычку: когда занимаешь высокий пост и едва ли не круглые сутки находишься на людях, знать, как ты выглядишь со стороны, жизненно необходимо.

Человек ждал телефонного звонка, который должен был поступить давным-давно, в самом начале ночи, но почему-то до сих пор не поступил. Усилием воли он подавил инстинктивное желание проверить, работает ли телефон, и вместо этого закурил еще одну сигарету и подлил в стакан коньяка. Он пил по чуть-чуть, микроскопическими глотками, и алкоголь, употребляемый подобным образом, нисколько не пьянил его, а, напротив, бодрил лучше любого кофе. Умеренность – вот девиз того, кто хочет прожить долгую и плодотворную жизнь и тихо скончаться во сне в возрасте ста трех лет, до конца дней сохранив ясность ума и бодрость духа. Правда, полторы пачки сигарет, выкуренных за одну короткую летнюю ночь, – это не совсем то, что принято называть умеренностью, но редкие исключения только подтверждают правила, придавая им особую прелесть.

Вместе с рассветом пришло понимание того, что долгожданного звонка скорее всего не будет. Это было осложнение, и притом очень серьезное, но никак не поражение. Виктор Викторович Назаров был победитель в квадрате, что следовало из его имени и отчества; он действительно выходил победителем из любой схватки по той простой причине, что не признавал поражений и мастерски умел превращать их в победы.

Он докурил сигарету, допил коньяк и выключил настольную лампу. Мир за окном проступил еще четче, снаружи уже светлело, хотя солнце еще не поднялось. Виктор Викторович посмотрел на часы. Было около шести, и он подумал, что дни становятся короче прямо на глазах – светает позже, темнеет раньше, и каждый день неумолимо приближающаяся осень ворует у живущих на земле по чуть-чуть света и тепла – парочку светлых минут утром, парочку вечером...

Ложиться в постель не имело смысла. Ляжешь – проспишь до полудня, а этого он себе позволить не мог, да и не хотел. Кто рано встает – тому бог подает; кроме того, на сегодня была намечена масса дел, в том числе – фанфары, марш! – и государственной важности.

Вообще, день сегодня должен был стать, без преувеличения, великим. Это был день отправки груза. Груз должен был пойти в Австрию кружным путем, через всю Прибалтику, по давно налаженному каналу. Как только он доберется до адресата, секретные номерные счета в швейцарских банках моментально обрастут деньгами, и деньгами немалыми. Да что деньги! Деньги – сущий пустяк по сравнению со всем остальным. Как только груз пересечет границу, можно будет с легким сердцем отпраздновать победу – великую победу, имеющую особое значение оттого, что на этот раз он играл на чужом поле, и притом в игру, правила которой понимал не до конца. А деньги – это просто выигрыш, приз победителю, потому что настоящая игра должна идти на интерес, это вам скажет любой игрок.

По сути своей жизнь скучна, ибо представляет собой не более чем унылую, рутинную борьбу за выживание. И если ее хоть как-то не разнообразить, останется только застрелиться от смертельной скуки.

Он играл всю свою сознательную жизнь и всегда выигрывал – выигрывал в бизнесе, выигрывал в политике, выигрывал на теннисном корте и за карточным столом. В любви он тоже неизменно побеждал, и со временем выяснилось, что это так же скучно, как и все остальное. Порой ему начинало казаться, что жизнь играет с ним в поддавки и что окружающие его люди – просто статисты, вырезанные из картона и грубо размалеванные плоские фигуры, необходимые лишь для того, чтобы придать игре видимость правдоподобия.

Сейчас заканчивалась новая игра, и Виктор Назаров испытывал по этому поводу довольно странное ощущение – смесь сожаления с облегчением. Острота и новизна впечатлений успели заметно притупиться, игра начала ему надоедать, да и шла она не совсем так, как было задумано. Одна мелкая, незначительная ошибка, допущенная в самом начале, стронула с места целую лавину. Что ж, это придало игре дополнительную остроту; к тому же Виктор Назаров еще в юности дал себе зарок никогда не сожалеть о том, чего нельзя изменить. Все хорошо, что хорошо кончается; а если кончилось плохо, значит, игрок ты никудышный. Короче говоря, кто боится проигрыша, тому нечего делать за игровым столом...

Виктор Викторович Назаров не боялся проигрыша – он в него не верил, как некоторые люди не верят, что могут попасть под машину, утонуть в теплом, изученном вдоль и поперек деревенском пруду или выпасть из окна.

Думая о том, куда мог запропаститься этот подонок Бура, Виктор Викторович принял контрастный душ, докрасна растерся полотенцем, побрился и отправился одеваться для выезда. Затягивая ремень на брюках, он вдруг вспомнил этого типа в темных очках, так называемого коллегу Ирины, и то, как он распространялся насчет бешеного пса, который подохнет под забором с пулей в башке. Назаров беззлобно усмехнулся: гляди-ка, как развоевался! Пуля в башке... А ручонки не коротковаты?

Впрочем, ручонки у господина чекиста, судя по его виду и речам, были как раз довольно длинные. А о том, как этот Глеб Петрович стреляет, Ирина все уши прожужжала... Другое дело, что стрелять они поостерегутся – по крайней мере, пока не получат хоть какие-то доказательства. А доказательств у них – ноль целых, хрен десятых. И вообще, какая им польза еще от одного трупа? Трупов у них и так хоть отбавляй. Им картина нужна, а не труп, а вот картины им не видать как своих ушей. Прохлопали, господа чекисты!

Только куда же все-таки провалился Бура?

Донимаемый этой неприятной мыслью, которая портила все удовольствие, как способна испортить даже самое изысканное лакомство ненароком влетевшая в окно назойливая муха, он вернулся в гостиную, выпил еще немного коньяка, закурил новую сигарету и стал, дымя ею, выбирать галстук. Он как раз колебался между однотонным и полосатым, когда внизу, во дворе, коротко взревел движок и сейчас же резко взвизгнули шины.

Звук этого двигателя ни с чем невозможно было перепутать – не низкое бархатистое ворчание, как у мощного, солидного седана, а истеричное, высокое жужжание, почти визг, как у современного скоростного японского мотоцикла. Машинально прихватив из шкафа первый подвернувшийся под руку галстук, Назаров подошел к окну и выглянул во двор.

Разумеется, он не ошибся. Там, во дворе, на цветных цементных плитах, стояла ярко-красная спортивная "хонда" – его подарок Ирке на прошлый день рождения. Стояла она, опять же, как обычно, совершенно наперекосяк, посреди двора, брошенная как попало на том самом месте, где кончился тормозной путь. И позади нее, тоже как всегда, по чистым плиткам двора протянулись две жирных, угольно-черных полосы, обозначавшие упомянутый выше тормозной путь. Все-таки машина была ненормально быстрая: судя по длине этих полос, на той несчастной сотне метров, что отделяла крыльцо дома от ворот, запиравших въезд на участок, Ирка успела разогнаться как минимум до ста километров в час. Виктор Викторович покачал головой и улыбнулся, вспомнив анекдот про одного владельца спортивной машины, который, отправляясь в магазин за хлебом, включал первую передачу, разгонялся, а когда собирался включить вторую, оказывалось, что он уже проскочил мимо булочной.